Шпаргалка по "Социологии"

              Таким образом, основными особенностями российской государственности являются:

Российская государственность не «вырастает органически», не завоевывается, а отдается добровольно в обмен на гарантии защиты от внешних врагов, поскольку в традициях русского народа, по Хомякову А. С., понимать власть не как привилегию, но как обязанность.

Российская государственность носит внешний характер по отношению к русскому обществу, его традициям и исторически сложившимся формам жизнедеятельности, а интересы и потребности российского государства не совпадают с интересами и потребностями исторического развития русского общества.

Российская государственность в процессе своего развития создает параллельное общество со своим языком, культурой образом жизни , системой ценностей и идеалов, менталитетом и т.д. ( «две России в недрах одной», по выражению А. Д. Хомякова), формируя, углубляя, доводя до антагонизма «расстроенность» и « неорганический характер»  общества в целом.

Элементы, составляющие систему российской государственности приобретают с неизбежностью двойственный, противоречивый характер, т.к. они должны функционировать в разных ( противоположных) условиях, на разных полюсах русского общества, что, в свою очередь приводит к неустойчивости и нестабильности самих элементов.

Российская государственность не опирается на поддержку широких масс населения, функционируя в условиях тайного или явного, активного или пассивного их сопротивления, что с неизбежностью обусловливает ее недемократический, явно выраженный репрессивный характер, заставляет формировать разветвленный аппарат принуждения и насилия.

Исходным принципом славянофильской историософии при анализе духовного развития общества является положение о взаимосвязи развития религии и философии в обществе, «зависимость мышления философского от верования религиозного» (21), причем развитие науки и просвещения опосредуется развитием и особенностями философии.  А. С. Хомяков выявляет закономерность взаимного влияния друг на друга религии и философии: чем более развита религия, тем менее развита философия (Иудея, Иран, Египет и т.д.) и наоборот (древняя Греция - Эллада). Именно Эллада дала миру и духовной культуре человечества два блестящих, но совершенно противоположных ума - Платона и Аристотеля. Платон - «великолепное соединение роскошного воображения, всепроникающего разума, художественного чувства и нравственно просветленных стремлений», « чудный ум, исполненный всей прелести, всей плодотворной силы, всей глубокой думы эллинской»  (22). Аристотель же « повел философию в ее разумном или рассудочном развитии» и если « не много свежих, сильных и поэтических умов полюбили Платона», то «строгий и сухой анализ Аристотеля был доступен всем, и все школы, весь рассудок новейшей Европы, пошли по следам великого мыслителя» (23). По А. С. Хомякову, платонизм послужил основой православия византийского ( а, следовательно, и русского), с полным пониманием органичности и цельности христианства. Аристотелевское философское учение легло в основу римской образованности, которая по природе своей рассудочная, логическая, «административная» и без твердых нравственных оснований, не могла не исказить в рациональном духе сущность христианства и стала питательной средой для таких его разновидностей, как католицизм и протестантизм.

              Восточная Римская империя соединяет в себе «эллинское просвещение личное и общественное римское право»(24) и усваивает христианство (православие) в его «цельности и полноте» (25), сохраняя чистоту его учения, сущность которого состоит « в тождестве единства и свободы, проявляемом в законе духовной любви» (26). Это первый тип образованности ( просвещенности и просвещения), который, через Византию и Грецию, наследует Россия.

              Западная Римская империя соединила в себе односторонне понятую образованность( рациональную, рассудочную, без внутреннего убеждения, веры и нравственных основ (27). По словам А. С. Хомякова, общественная религия римлян - «вера в Рим и его право» (28). Вера становится законом, церковь - земным общественным явлением, государственной формой, элементом общественного механизма. Юридическая формальность и рационализм, которыми были проникнуты все направления духовной жизни Римского государства, не могло не наложить своего отпечатка и на понимание христианской религии: «Юрист проглядывает постоянно сквозь строгую догматику  мощного Тертуллиана о грехах искупаемых и неискупных ;юрист слышится в тонкой диалектике Августина, спорит ли он с Пелагием, или созидает образ богоправимого мира» (29). Именно римский тип образованности и наследует, по А. С. Хомякову , Западная Европа: «испанец, галл, британец были втиснуты в железные формы административного просвещения римского» (30). Таков второй тип образованности- «рассудочный и раздвоенный» в отличие от первого, в основе которого лежат «разумность и цельность» (31).

              Наследуя римский тип просвещенности, Запад выбирает путь наиболее простой для духовного строительства. Почему именно область рассудка сделалась предметом новейшей философии? Потому, что область рассудка одинаково доступна всякой личности, «каковы бы ни были ее внутренняя высота и устроение... Истина рассудочности имеет одинаковую для всех доступность и обязательность» (32). Совсем иное дело в отношении законов нравственной жизни, религиозной веры, эстетического освоения мира: «Законы  нравственности, красоты, жизненного сознания, по их бесконечному разнообразию, во многом вовсе недоступны для многих и в своей целости конечно недоступны никому, меж тем как законы... математики доступны и неотразимы для всех» (33). Запад, по Хомякову, ориентируется на науку, т.е. на знание материальных, вещественных явлений, на достижение истин второстепенных, отражающих многообразие бытовых, повседневных явлений. Восточный (русский) тип образованности более ориентирован на веру, как «живознание» - знание «вечных истин». «Все глубочайшие истины мысли, вся высшая правда вольного стремления доступны только разуму, внутри себя устроенному в полном нравственном согласии с всесущим разумом, и ему одному открыты невидимые тайны вещей Божеских и человеческих» (34). Только  русский тип образованности, унаследованный от Византии верно разрешает  вопрос о месте веры в процессе познания окружающего нас мира и самих себя : «Науки философские, понятые во всем их живом объеме, по необходимости отправляясь от веры и возвращаясь к ней, в это же время дают рассудку свободу, внутреннему знанию - силу и жизни - полноту» (35), что, согласно историософии А. С. Хомякова свидетельствует, кроме всего прочего, и о том, «Россия основана на началах иных и высших, чем Западная Европа» ( 36).

              В Россию западноевропейский тип образованности проникает в результате реформаторской деятельности Петра I: он познакомил нас с западною наукою, по мнению А .С. Хомякова, и  «она  сделалась нашим Аристотелем» (37). Отдавал ли себе Петр I отчет в том что он делал и каковы будут последствия пересадки западноевропейской образованности на русскую почву - вопрос риторический, но, несомненно он имел ввиду цель благую, а именно: создать в России интеллектуальную элиту по западному образцу. В своем рассуждении о том, что через европейскую науку вводил Петр в Россию и всю жизнь Европы - даже самые неясные и неразумные ее формы, Хомяков, безусловно прав. Не вызывает возражений и то обстоятельство, что своими реформами в области образования Петр I «хотел потрясти вековой сон, он хотел пробудить спящую русскую мысль посредством болезненного потрясения» (38). Но безусловно, самым важным для нас замечанием будет положение о том, что реформы Петра I в области образования произвели еще один разрыв в живой ткани русского общественного организма и  имели далеко идущие последствия как для развития самого русского общества, так и для формирования особенностей его интеллектуальной, духовной основы. Суть этого разрыва в терминах славянофильской историософии определяется  как «разрыв в умственной и духовной сущности России, разрыв между ее самобытной жизнью и ее прививным просвещением» (39), «раздвоение между жизнью народною и знанием высшего сословия» (40). По А. С. Хомякову, наука  - достояние высших слоев общества («верхов»), тогда как жизнь самобытная - достояние народных масс. «Эта жизнь, полная силы , предания и веры, создала громаду России, прежде чем иностранная наука пришла позолотить ее верхушки» (41). Разрыв жизни и науки, их постепенное обособление друг от друга привело в конечном итоге к тому, что «общее просвещение... становится невозможным при раздвоении в мысленном строении общества» : жизнь народная не приемлет заимствованной образованности, а иностранная наука «не доходит до деревни и не переходит за околицу барского двора» (42).

              Однако простой констатацией того факта, что этот разрыв имел место, дело, к сожалению, не ограничилось: знание высшего сословия и жизнь народная оказались в состоянии вражды и примирение в этой борьбе было невозможно, т.к. «наука, хотя и односторонняя, не могла отказаться от своей гордости, ибо она чувствовала себя лучшим плодом великого Запада; жизнь не могла отказаться от своего упорства, ибо она чувствовала, что она создала великую Россию» (43). Потери в этой борьбе несли обе стороны: на стороне власти и ложной образованности была сила государственности и непрекращающиеся попытки преобразования жизни народной, которая  «сопротивлялась  напору ложной образованности только громадою своей неподвижной силы» (44). Народ испытывал чувство недоверия к иностранной науке и не желал вникать в ее результаты и выводы, иноземное просвещение, презирая жизнь народную, и вполне уверившееся в своем превосходстве и  «нравственной ничтожности той человеческой массы, на которую оно хотело воздействовать» (45), вело себя по сомнительным правилам «колонии европейских эклектиков, брошенных в страну дикарей», тогда как просвещение и наука в России все более приобретала колониальный характер (46).

              Подобные действия российской правящей верхушки, которая вела себя на манер колонизатора в собственной стране, не могли не вызвать в среде российской интеллектуальной элиты пусть смутного и не всегда ясного осознаваемого чувства протеста, против столь грубых и поспешных попыток разрушения традиционного уклада русской народной жизни. Лучшие представители русской интеллектуальной элиты, самые образованные и блестящие умы России (Ломоносов, Тредьяковский, Карамзин, Пушкин и т.д.) ясно осознавали губительность и бесплодность разрыва жизни и образованности, так как , по словам А. С. Хомякова, они слишком хорошо понимали, что « истинное просвещение есть разумное просветление всего духовного состава в человеке или народе. Оно может соединиться с наукой, ибо наука есть одно из его явлений, но оно сильно и без наукообразного знания, наука же.. ничтожна и бессильна без него» (47). Конечно, настроения протеста были слабыми и протестующих было немного, но важно то, что они были всегда и Хомяков совершенно справедливо замечает по этому поводу следующее: «Борьба между жизнью и иноземной образованностью началась с самого того времени, в котором встретились в России эти два противоположных начала. Она была скрытой причиною и скрытым содержанием многих явлений нашего исторического и бытового движения и нашей литературы; везде она выражалась в двух противоположных стремлениях: к самобытности , с одной стороны, к подражательности , с другой» (48).

              Какое-то время эта борьба, отмечает А. С. Хомяков, была «неполной и бессознательной», но время для  сознательного и решительного шага, в плане определения приоритетов отечественного образования, наступило и для принятия  обоснованного решения сложились все условия и предпосылки. Переход борьбы между истинной и подражательной образованностью в решительную фазу и не менее решительная постановка проблемы приоритетов высшего (университетского) образования в России, современной А. С. Хомякову и другим  т.н. «ранним» славянофилам, были обусловлены спецификой процесса формирования  русской интеллектуальной элиты.

              В качестве положительного момента следует сразу отметить, что государственная нужда в большом количестве образованных по-европейски молодых людей (независимо от их происхождения и социального статуса)  обусловила то обстоятельство, что в России высшее( университетское) образование никогда не было привилегией исключительно богатых социальных слоев и групп, как это было в Европе. На первых порах, до начала XIX  века интеллектуальная элита России была в основном помещичье-дворянской и никаких особых проблем во взаимодействии с властью у нее не возникало: Она в массе своей обслуживала интересы правящей верхушки и в подавляющем своем большинстве была лояльной по отношению к существующему правительству и государственному устройству.

              В конце XVIII века картина начинает медленно меняться: доступность высшего образования, пусть относительная и лишь по сравнению с Европой, приводит к тому, что более или менее однородный состав российской интеллектуальной элиты начинает  все более размываться т.н. «разночинными» элементами, которые привносят с собой  в систему университетского образования традиции русской просвещенности, с ее ярко выраженным нравственным элементом, сообщают просвещению этическую направленность и видят свое жизненное призвание уже не в служении правящей верхушке, а в служении народу (как они это понимают и представляют) .Этому процессу , безусловно способствовали Отечественная война 1812 года и роль русского народа в ней, последовавший за ней заграничный поход русской армии, движение декабристов и  другие события. Начинается раскол русской интеллектуальной элиты, внешнее выражение которого было зафиксировано в 60-х годах XIX века понятием «интеллигенция». Попутно заметим, что для анализа содержания понятия «интеллигенция», на наш взгляд, совершенно не важно была ли она прозападно ориентирована или прорусски.; важно другое: интеллигенция - это та часть интеллектуальной элиты российского общества, которая находилась в оппозиции к существующему государственному устройству, в силу осознания исторической несправедливости этого государственного устройства и его неприемлемости для русского общества. Куда она звала Россию и какими путями собиралась ее туда вести -  вопрос второстепенный ( 49).

              Но этот вопрос приобретает первостепенную важность, когда мы анализируем ход и исход борьбы между сторонниками русского и западноевропейского просвещения на поприще университетского образования, которая достигает своеобразного пика в 20-30-е годы XIX века, когда под предлогом критики формы и содержания государственного  высшего образования достаточно отчетливо звучала критика государственного устройства России, антинародной по сути политики государства, в том числе и в области просвещения.

              «Верхи» отреагировали незамедлительно. В декабре 1832 года вновь назначенный товарищем министра просвещения С. С. Уваров после инспекции Московского университета в докладе, представленном Николаю I, указывал, что, для пресечения вредного влияния революционных идей в учебных заведениях, следует «постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слияться должны, к разрешению одной из труднейших задач времени, образование, правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплою верой в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества» (50). Но, разумеется, признание в качестве одной из идеологических основ российского просвещения «теории официальной народности» не сняло остроты проблемы; раскол в рядах русской интеллектуальной элиты и русской интеллигенции продолжал углубляться.