Возвышение Москвы в XIV веке как политического центра обеъдинения восточнославянских земель

    Тем не менее, ордынская дипломатия не ограничилась этими приёмами. Орда одновременно подогревала сепаратистские настроения удельных князей внутри этих двух княжений: Владимирского и Литовско-русского.[11, с.210]

    В начале своего правления Дмитрий  Донской и его бояре проводили политику подчинения Орде, традиционную со времён Александра Невского и Ивана Калиты. Но с началом усобиц в Орде Русь попыталась избавиться от чужеземного ига.[37, с.154] Поворот  к враждебным отношениям между Московским княжеством и Золотой Ордой наметился в 1373 году, когда татары приходили от Мамая на Рязань и произвели большое опустошение. В Москве также ожидали нападения, и Дмитрий Иванович, «…собрав всю силу княжения великаго», готовился встретить татарское войско на берегу Оки.[41, с.45] Но Мамай так и не решился переступить Оку и вторгнуться в пределы Московского княжества. Некоторые исследователи объясняют это неустройствами ордынских дел: Мамаю было трудно вести войну одновременно против Московского князя и непокорных левобережных феодалов. Возможно, ордынские военачальники оценили силу московского войска и повернули назад, чтобы собраться с силами для нового нашествия на Русь.[11, с.169] На следующий год “…князю великому Дмитрию Московьскому бяшеть розмирие с тотары и с Мамаем».[Тих, с.45] В 1374 г. в Нижнем Новгороде народ перебил татарских послов с отрядом в 1000 человек.[37, с.154] Таким образом, с этого времени начинается длительная и ожесточённая борьба Московского княжества с Золотой Ордой.

    В 1377 г. суздальское и московское войско было разбито татарским царевичем Арабшахом на реке Пьяне. В следующем году Мамай послал войско во главе с Бегичем на Москву. Но вступить на московскую землю им так и не пришлось. В битве на реке Воже татары были разбиты. Мамай видно недооценил достаточно окрепшей Москвы и ограничился небольшим отрядом, оставив часть сил в Орде для подавления сепаратистских выступлений. Бегич был первым из ордынских владык, который смог понять, что владычеству Орды на Руси приходит конец. Понять и оценить он мог, но примириться с этим было не в его силах. По словам Маркса, “битва на Воже была первым правильным сражением, выигранным у Орды». [11, с.171-175]

    Значение  Москвы как объединительного центра русского народа особенно сказалось  в 1380 г.,  в памятные дни Куликовской  битвы, которая произошла 8 сентября на берегу реки Непрядвы, притока северного Дона. В жестокой битве с русскими войсками татары были разбиты в открытом бою. [38, с.37] По призыву Дмитрия Ивановича под московские знамёна стала почти вся Северная Русь. Именно Москва была тем местом, куда сходились отряды из русских городов: “…снидошася мнози от всех стран на Москву к великому князю». Сюда пришли белозерские, ярославские, ростовские, устюжские полки. А главная сила русского войска составилась из москвичей. [41, с.47]

    Куликовская битва имела огромное значение для  Руси, так как положила начало освобождения её от ордынского ига, но она также  высоко вознесла авторитет Москвы. По мнению многих историков, именно “с Куликовской победы началось неуклонное восхождение Москвы, собирательницы русских земель, столицы русского государства».[11, с.205]

    Победа  Донского оказалась тяжёлой, но далеко не последним ударом по Орде. Новый правитель Орды, после того как одолел Мамая, тот час же отправил ко всем русским князьям послов с извещением, что он победил их общего врага. Этим он хотел показать, что победа русских на берегах Непрядвы была победой только над узурпатором Мамаем, а не над Золотой Ордой, в силу чего Русь не освободилась от зависимости татар. Донской принял послов ласково и вручил им богатые подарки для хана, но Тохтамыш не удовольствовался этим.[38, с.38] На следующее лето он отправил к Донскому царевича Акхозю с требованием, чтобы все русские князья немедленно явились в Орду как ханские данники. В Нижнем Новгороде Акхозю предупредили от имени Дмитрия Ивановича, чтобы он не ехал в Москву с вооружённой свитой, иначе великий князь не отвечает за его безопасность. Царевич вернулся в Орду, а Дмитрий Иванович, видя в этом свидетельство слабости Орды, вовремя не принял никаких мер предосторожности. А между тем Тохтамыш, соблюдая величайшую тайну, уже выступил против Москвы с многочисленным войском. Этот поход 1382 г. закончился взятием и разграблением Москвы.[38, с.39]

    Этим  походом Орде удалось предотвратить  чрезмерное усиление Московского государства, которое вступило после Куликовской  битвы на путь тесного сотрудничества с западнорусскими феодалами Литовско-русского княжества, удалось не допустить наметившегося сближения  Литовской Руси Кейстута с Залесской Русью Дмитрия Донского. Таким образом, были вновь созданы условия для восстановления необходимого Орде равновесия между Москвой и Вильно.

    Очень скоро ордынские политики не только прекратили нападки на Москву, но и стали оказывать ей политическую поддержку. Когда Тверской князь Михаил с сыном Александром вновь попытались выхлопотать в Орде ярлык на великое княжение, им было отказано. В политическом фокусе ордынских дипломатов оказался не кто иной, как сам московский князь Дмитрий Донской.[11, 209]

    Последние годы жизни Донского после событий 1382 г. были омрачены необходимостью признать зависимость Руси от ханской ставки с обязательством снова платить тяжёлую дань.[38, с.45] Но это были не ордынские выходы, то был вынужденный откуп от разбойников, ибо худой мир всегда лучше хорошей войны.[11, с.198] Но внутри страны Донской продолжал править твёрдой рукой. Несмотря на разгром Москвы Тохтамышем, все князья, даже Тверь и Рязань, исконные враги Москвы, признали власть Московского старейшего князя. Это было непосредственным результатом Куликовской битвы, значение которой уже не могло умалить нашествие татарского хана. Эта битва, хотя и не принесла русскому народу окончательного освобождения от татарского ига, тем не менее, явилась переломным моментом в отношениях между Москвой и Ордой.

    Это нашло определенное выражение в  завещании Дмитрия Ивановича. Его предшественники никогда не упоминали в своих духовных грамотах о великом княжении, предоставляя ханам право назначать великого князя. Он первый назначил своего сына наследником великокняжеского достоинства, а после него это вошло уже в обычай. Таким образом, Донской действовал совершенно самостоятельно, не считаясь с ханской ставкой. Он выразил даже надежду на близость полного освобождения Руси  от ордынской  зависимости, сказав в завещании: “А переменит бог Орду, дети мои не имут давать выходу в Орду». Это была вполне обоснованная надежда, потому что параллельно возвышению Москвы шёл процесс распада Орды. Единое государство Батыя разваливалось. Правда в конце XIV в. Тамерлан, свергнувший Тохтамыша, сумел ненадолго объединить под своей властью империю, в которую вошла и Золотая Орда. Но после его смерти в 1465 г. держава распалась на отдельные державы и Орды. А тем временем на Руси  объединительные тенденции крепли с каждым десятилетием, приобретали всё большую силу. Поэтому никто из русских князей, а равно и ханская ставка не оспаривали предсмертных распоряжений Дмитрия Ивановича, а в 1389 г. его сын Василий беспрепятственно занял великокняжеский стол.[38, с.46-49]

    Василий Дмитриевич ещё в юности провёл четыре года в Ордынском плену. Когда он достиг совершеннолетия, доброхоты помогли бежать ему из Орды в Литву, где он был помолвлен с дочерью Витовта. Взойдя на трон, Василий проводил политику покорности Орде и старался использовать её для расширения своих владений.[37, с.160] Но вместе с тем он искал сближения с Литвой, считая, что великому Владимирскому княжению совместно с великим Литовско-русским княжением можно решить задачу освобождения от Орды, отнеся спор, кому быть объединительным центром русских земель, на будущее.[11, с.217]

    Василий Дмитриевич застал Орду в дни её последнего подъёма, когда Тохтамыш пытался возродить былую славу татар и вступил даже в конфликт с Тимуром.[41, с.51] Вскоре Тимур разгромил Золотую Орду. Это создавало благоприятные возможности для освобождения Руси от иноземного ига. Но Василий так и не решился продолжить дело отца. [37, с.161]

    Василий с самого начала своего княжения отказывался платить дань в Орду, ссылаясь на оскудение своей земли. И это было действительно так, ведь территория Московского княжества после похода Тохтамыша была страшно разорена. Но вместе с тем она смогла быстро оправиться, и московский князь имел возможность платить оговоренную дань. Об этом свидетельствует даже то, что он прилагал огромные старания к украшению столицы, а это стоило недёшево. Несмотря на нежелание платить дань, отношения между Василием и Ордой долгое время были вполне благополучные. Когда в 1392 г. великий князь поехал в ставку, он принят с честью, какой до сих пор не удостаивался никто из русских князей.[38, с.54-58]

    Но  даже покорность перед Ордой не спасла Русь от нашествия Едигея, не менее  опустошительного, чем набег Тохтамыша. 30 ноября 1408 г. татары внезапно подошли к Москве. Но Едигею в конечном счёте пришлось отказаться от мысли осаждать Москву ввиду ряда причин: Тверской князь так и не оказал ему помощь, а также в Орде обострилась династическая борьба. Поэтому он предложил осаждённым откупиться, на что те согласились. Отступая, Едигей подверг страшному разорению окрестности Москвы, Ростов и Нижний Новгород.[38, с.59-61].

    С дороги Едигей прислал великому князю  грамоту, в которой грозил Василию, предъявлял ему ряд требований, в частности то обстоятельство, что Василий не платил дани и не ездил на поклон в Орду. Но Василий так и не поехал в Орду. Правда, ему пришлось согласиться с уплатой дани.[38, с.62]

    Таким образом, вследствие наступившего в  Золотой Орде политического кризиса Московская Русь, значительно укрепив свои позиции к середине XIV в.,  встала на путь активного сопротивления ханам. Именно под эгидой Москвы объединились почти все земли Северо-восточной Руси, что значительно подняло авторитет Москвы. Решительным поворотом к усилению позиций Москвы явилась Куликовская битва. После неё Орда уже не решалась в открытую битву с русскими, а зависимость Москвы от Орды становится всё более номинальной.

    В третьей четверти XIV в. отношения между митрополитом и московскими князьями изменились ввиду глубоких сдвигов в соотношении сил в восточной Европе.

    В этот период митрополитом был Алексей. С середины XV в. он был канонизирован и с тех пор почитался как один из московских святых. Впервые его деятельность критически рассмотрел А.Е.Пресняков, но при этом преувеличил национально-патриотическое начало в ней. В советской историографии наиболее подробную характеристику роли Алексея дал Л.В.Черепнин, но он не учёл, что Алексей неоднократно менял свой политический курс. Наиболее объективную оценку деятельности митрополита сделал в своих работах Н.С.Борисов.[1, с.40-41]

    Уже в 40-х гг. XIV в. Семеон Иванович и Феогност выдвигают кандидатуру Алексея  на пост митрополита всея Руси. Его  кандидатура не вызывала возражений со стороны Орды, а также он лучше других знал обстановку в брянско-черниговских землях, что имело существенное значение для сохранения единства Русской митрополии. Поддерживая кандидатуру Алексея, Симеон и бояре надеялись иметь в его лице надёжного политического союзника.[4, с.65-66]

    С большим трудом удалось представителям московского великого князя добиться посвящения Алексея в сан митрополита Киевского и всея Руси. Целый год провел будущий патриарх в патриархии, прежде чем в июне 1354 г. патриарх Филофей рукоположил его в сан.[3, с.70]

    Первые  годы своего управления  русской  церковью  митрополит провёл весьма деятельно: дважды побывал в Золотой  Орде, где заручился поддержкой самых влиятельных лиц ханского двора. В эти же годы он ещё раз ездил в Константинополь. В начале 1358 г. Алексей попытался явочным порядком утвердится в Киеве, где уже был свой иерарх – ставленник Ольгерда митрополит Роман. Эта попытка едва не кончилась трагически для Алексея, который был схвачен по приказу Ольгерда и около двух лет провел в темнице.

    В первые пять лет своего управления русской церковью Алексей, подобно  своему предшественнику не отдавал  заметного предпочтению Москве. Его усилия были направлены на реализацию программы единой русской митрополии. Вернувшись в Москву в 1360 г., Алексей оказался перед лицом совершенно иной, чем в середине 50-х гг. XIV в., политической ситуации. Прежде всего, было ясно, что ни Литва, ни Польша не признают московского митрополита, даже если он не будет открыто проявлять свои политические симпатии. Вместе с тем, именно к 50-м гг. возникла реальная возможность усиления Московского великого княжения.

    Для реализации открывшейся возможности  быстрого возвышения Москвы необходимо было единовластие, наличие во главе  её правительства авторитетного, общепризнанного руководителя. Между тем в правление Ивана Красного престиж московского князя заметно пошатнулся. Ещё более сложная ситуация сложилась, когда после кончины Ивана в ноябре 1359 г. на престоле его девятилетний сын Дмитрий, а Суздальский князь Дмитрий Константинович пытался захватить великое княжение. Алексей оказался перед выбором: либо отстраниться от политической борьбы, либо присоединиться к одной из сторон. И утверждение во Владимире Суздальского князя, и победа враждебной дворянской группировки грозили лично ему большими осложнениями. Потеряв незадолго перед тем половину своей митрополии, он теперь мог потерять всё, и Алексей сделал свой выбор. Трудно назвать хотя бы одну значительную акцию московского правительства в 60-е гг. XIV в., в которой не было бы заметно участие митрополита. Помимо общего руководства московской политикой, Алексей широко применял в борьбе с политическими противниками Москвы “меч духовный” – отлучение от церкви.

    В литературе высказывалось мнение, будто  отношения великого князя Дмитрия Ивановича и митрополита Алексея были безоблачными. Однако уже Пресняков обращал внимание на то, что для Алексея “элементы московского политического строительства” были “неотделимы от задач и интересов митрополичьей власти”.[1, с.41] А в действительности интересы митрополии могли разойтись с задачами московского княжеского дома. Именно это и проявилось в 70-е гг. XIV в., когда ряд блестящих побед высоко поднял авторитет молодого князя Дмитрия. Внук Калиты готовился к открытому вооружённому выступлению против ига Золотой Орды. Эти планы, видимо, не нашли поддержки у Алексея и значительной части московского боярства. В результате отношения между митрополитом и великим князем стали весьма напряжёнными.