Менталитет и политическая культура римских граждан

Помимо того, что приношение клятвы являлось официальной церемонией, это было еще и зрелище, и праздник одновременно. Народ получал возможность лицезреть своего императора, излить перед ним чувства восторга восхищения, преподнести ему новогодний подарок и, конечно же, получить что-либо взамен. На подарки народу Август в таких случаях не скупился, понимая, что рождающиеся при этом чувства и эмоции несоизмеримо важнее, чем материальная экономия. Есть все основания полагать, что в церемония приношения клятвы римляне участвовали с удовольствием, присягу, принесенную при столь торжественных и приятных обстоятельствах, старались соблюдать, более того, возникало желание повторять эту процедуру из года год еще и еще раз.

Таким же образом дело обстояло и с празднованием дня  рождения Августа. Инициатива, по сообщению Светония, исходила от всадников¹²⁵, и празднование продолжалось два дня подряд¹²⁶. Что касается искренности замыслов руководителей, она разумеется, не может не вызывать сомнений, но «естественный порыв масс», пожалуй, действительно имел место и в том, и в другом случае.

В принципе, процесс  происходил так, как и должен был  происходить согласно теории. Новые ритуалы, символические, культовые и праздничные действа, «повторяясь от раза к разу, из года в год приобретают все более глубокое содержание.., из повторения одних и тех же элементов складывается традиция».¹²⁷ Все это ярко переживается людьми, участниками и зрителями торжественных актов, церемоний и зрелищ. Эмоциональный аспект такого рода действ рассматривает в своей монографии В. М. Самойленко. «Положительные эмоции, которые при этом возникали, - пишет автор, - закрепляли в сознании те или иные актуализированные установки и тем самым оказывали воздействие на мировоззрение личности, сказывались на практической деятельности человека, его духовно-практической ориентации и внутренней мотивации»¹²⁸. Здесь же автор пишет об уже упомянутом в нашем исследовании феномене, когда в момент коллективного сопереживания происходит стихийный процесс взаимовнушения, что характерно для динамики психологии масс. ¹²⁹

Как представляется, необходимость всего этого интуитивно осознавалась и римлянами. «Народы, - пишет Г. Лебон, - всегда сознавали пользу приобретения общих верований, инстинктивно понимая, что исчезновение этих верований знаменует для них час упадка».¹³⁰ В качестве примера такого народа автор приводит именно римлян: фанатический культ Рима, подчеркивает он, был для них именно таким верованием, которое сделало их властелинами мира.¹³¹

Но в рассматриваемый  период к культу Рима добавился еще  один - культ императора. Именно культ  императора, как подчеркивает Е. М. Штаерман, должен был теперь стать новой силой, «цементирующей уже не общину, а империю»¹³². Непобедимый император, исполненный добродетелями, и Вечный Рим стали теперь основой официальной идеологии и той идеей, которая должна была сплотить пестрое разноязыкое население огромной державы.¹³³ По замыслу, оба культа должны слиться воедино. Рим и Август должны были восприниматься людьми как две стороны одной монеты, и этому восприятию помогали сами монеты с изображением Августа на аверсе, храма либо алтаря, посвященного богине Роме и Августу, на реверсе. ¹³⁴ Надпись ROM ET AVGVST на фронтоне храма способствовала тому, чтобы Рим и Август в восприятии современников сливались в единое целое. Император, таким образом, становился олицетворением Рима, его символом. Г. С. Кнабе делает наблюдение, что по мере эволюции принципата в империю изображения императора становятся все более условными, стилизованными под изображение бога.¹³⁵ Они воспринимаются современниками не просто как личный портрет, но играют роль объекта государственного религиозного культа и почитания.¹³⁶

Все эти меры уже только за правление Августа успели подготовить почву для укоренения всей династий. После смерти Августа, Рим охватила паника. У Веллея Патеркула описано смятение, которое царило в обществе, потерявшем Отца Отечества¹³⁷. Как правило, народ в такие моменты остро ощущает необходимость чьей-то сильной воли и твердой руки и желает видеть человека, который бы не колеблясь продолжил начатое дело. Реальная кандидатура на место императора была только одна.

В литературе замечено, что  Август предположительно с 10-11 гг. н. э. четко обозначил Тиберия как своего преемника. Как раз в это время приемный сын императора получил проконсульский империй. Выпущенная серия монет с изображением на аверсе Тиберия в лавровом венке датируется М. Грантом 13-14 гг. н. э. В последний год жизни Августа получила хождение монета с изображением последнего на аверсе и Тиберия на реверсе.¹³⁸ Таким образом, Август как будто «приучал» народ к своему предполагаемому преемнику. В то же время складывающаяся ситуация была далеко не однозначной.

С одной стороны, авторитет должности для римлян значительно преобладал над личными чувствами и эмоциями. Тиберий на момент смерти Августа фактически уже являлся высшим должностным лицом. Как отмечает Ф. Марш, ему оставалось только продолжать делать то, что он делал, и таким образом, править римским миром, но уже от своего имени. С другой стороны - нельзя не принимать в расчет то обстоятельство, что на протяжении нескольких десятилетий Тиберий был для римлян нежелательной персоной, и изменить отношение к нему за несколько лет, сломав таким образом установленный стереотип восприятия, было практически нереально. И, наконец, хотя не было никаких сомнений относительно того, кто станет преемником Августа, но неясно было, каким образом он теперь заступит на престол.

На наш  взгляд, в этой ситуации особенно остро чувствуется необходимость такого обряда, который, как пишет Б. С. Ерасов, утверждал бы преемственность нового со старым, «что происходит, например, в случае утверждения нового главы государства: венчание на царство, клятва нового президента и т.п.».¹³⁹ Можно предположить, что римляне ожидали, чтобы Тиберий проделал нечто в этом роде и со своей стороны готовы были, как привыкли делать при Августе, принести новому принцепсу клятву на верность¹⁴⁰.

Однако вместо этого преемник верховной власти начинает вести себя очень странным образом: распространяется «о величии империи, о том, как недостаточны его силы», что он считает себя «непригодным к единодержавию»¹⁴¹ и долго отказывался принять бразды правления. В литературе можно встретить разное толкование поведения Тиберия в данной ситуации. Для нас же важно подчеркнуть, что с этого момента новый принцепс, возможно, сам того не понимая, стал обманывать ожидания сограждан. Не подобало сыну божественного Августа, народному трибуну, триумфатору, чьи изображения красовались на монетах, быть столь нерешительным. Такое поведение, даже если и было оправдано с точки зрения политики, никак не соответствовало имиджу первого лица в государстве, к которому римляне так привыкли.

Далее разрыв между ожиданиями, которые народ связывает с императором и поведением последнего стремительно увеличивается. Новый принцепс запрещает приносить присягу на верность своим делам ¹⁴². В первый день года он не показывается на глаза ни сенату ни народу, отсиживаясь в пригороде¹⁴³. Возможно, Тиберий пытается таким способом убедить сограждан в том, как он равнодушен к высшей власти. В результате народ лишается возможности лицезреть главную фигуру церемонии под названием «вступление магистратов в должность». Лицо, которому магистраты должны принести присягу на верность, отсутствует. Вместо живого императора присяга приносится покойному Августу, который, естественно, сам при этом присутствовать уже не может. Преподнести новогодний подарок некому. Ожидать ответного подарка не от кого тем более. Праздничное действо под названием «день рождения императора» тоже не состоится. Дубовый венок, который в свое время был символически прибит над дверьми Августа, Тиберий отверг¹⁴⁴. Таким образом, из истории исчезает «элемент повторяемости», который, по словам А. И. Мазаева, должен «служить признаком стабильности общественной жизни».¹⁴⁵

С одной стороны, античные авторы склонны положительно оценивать сдержанное отношение Тиберия к своему собственному культу^. Так Светоний пишет по этому поводу, что принцепс повел себя «как хороший человек»¹⁴⁶, Дион Кассий хвалит Тиберия за демократичность¹⁴⁷. С другой стороны - его поведение далеко не всегда соответствовало требованиям, предъявляемым современниками к роли императора. В случае, когда социальная активность человека не соответствует ожиданиям, существующим в отношении его роли, как учит социальная психология, «между человеком и социальной средой имеют место неуравновешенные, конфликтные отношения». Именно это явление мы наблюдаем в данном случае. Принцепс, который избегает появляться там, где его больше всего ждут, отказывается принять то, чем его больше всего хотят наделить, никак не соответствует символу величия империи. Традиции, которые были установлены вместе с новым строем и уже было прижились, вдруг оказываются поколебленными.

Однако неверно было бы считать, что Тиберий, стремясь к  упрочению существующего строя, при этом вовсе пренебрегал системой обрядности. Действия в этом направлении  им, безусловно, предпринимались, хотя и осторожнее, чем ожидалось. Было приторможено распространение обрядности, связанной с культом здравствующего императора, вместе с тем возвеличивание покойного Августа поднялось на более высокую ступень.

В первую очередь, система  обрядности пополнилась новым ритуальным действом под названием «похороны императора». Вместе с тем современники стали свидетелями грандиозного театрализованного представления, название которому апофеоз.

Сам факт обожествления  умершего императора его предшественниками  рассматривался в литературе с разных точек зрения. Для нас важно подчеркнуть, что апофеоз стал отныне важнейшей составляющей системы обрядности императорского Рима. Наиболее подробные описания этого действа дает Геродиан. Заметим, что применительно к обожествлению императора автор употребляет слово «обычай».¹⁴⁸.

Можно согласиться с  исследователями, которые считают, что в первых двух случаях обожествления  первого лица в государстве имел место элемент стихийности. Однако при обожествлении Августа, безусловно, сыграло роль наличие прецедента. Таким образом, на памяти одного поколения римлян человек дважды причисляется к богам, что сопровождалось действом, производившим, надо полагать, неизгладимое впечатление. А. Ф. Лосев отмечает, что наряду с лестью и реальной благодарностью здесь играла роль и чисто религиозная потребность.¹⁴⁹ Необходимо, на наш взгляд, признать и наличие потребности, лежащей в области иррационального. Апофеоз стал таким ритуальным действом, во время которого зрители и участники получали возможность еще глубже проникнуться идеей, которая должна была их сплотить.

Но тут  можно заметить, что на формирование традиции начинают влиять так называемые факторы субъективного характера, а именно - личные отношения между членами императорского дома и особенности их характеров. Тиберий отказался обожествить свою мать Ливию (она же Юлия Августа)¹⁵⁰ и за все свое правление не удостоил божеских почестей никого, кроме Августа. Позднее Калигула обожествил свою любимую, хотя и ничем не прославившуюся, сестру Друзиллу¹⁵¹. Последующие императоры, как представляется, использовали традицию обожествления для демонстрации своих родственных чувств. В 41 г. Клавдий воздает запоздалые божеские почести Ливии, в 54 г. Нерон обожествляет Клавдия, в 63 г. - свою умершую четырехмесячную дочь, в 65 г. - свою жену Поппею Сабину, которую сам же убил¹⁵².

 С течением времени причисление к сонму богов становится если не формальностью , то, во всяком случае, привычным явлением. Сенека позволяет себе по этому поводу насмешку в виде сатиры, где есть, в частности такой эпизод: «В старину, - говорит Янус, - стать богом было не шутка, а теперь, по вашей милости, это плевое дело».¹⁵³

Таким образом, систему обрядности, связанную с императорским культом, Тиберий строит вокруг обожествленного Августа, препятствуя ее распространению на себя самого, на членов своей семьи, а также на прямых потомков Августа.В том месте, где родился Август, было основано святилище¹⁵⁴, комнату, которая служила ему детской, как святыню показывали посетителям.

В первый день 15 г. н. э. римское  население было приведено к присяге на верность покойному Августу¹⁵⁵. Сам Тиберий в этом не участвовал и позднее принес присягу отдельно¹⁵⁶. День рождения Августа продолжал отмечаться как государственный праздник, в который проводились игры и зрелища , кроме того, в его честь были введены и новые празднества¹⁵⁷. Отношение к изображениям первого императора должно было быть самым благоговейным: перед его статуей нельзя было бить рабов, переодеваться, нельзя было приносить перстни и монеты с его портретом в непристойные места¹⁵⁸. Преступлением считалось отзываться без похвалы о каком-либо слове или деле Августа¹⁵⁹. Нетрудно заметить, что подобного рода явления могут повторяться в истории там и тогда, где и когда имеет место идея культа вождя.

К ритуальным действам, связанным  с императорским культом, относится и освящение посвященных ему зданий и сооружений. Известно, что при Тиберии были освящены все статуи и святилища, воздвигнутые в честь Августа.

Вслед за Тиберием принцепсом становиться Калигула. Хотя Э. Майзе утверждает, что Калигула уже в самом начале своего правления демонстративно дистанцировался от предшественника, но здесь же замечает, что дистанцирование все же не было полным. Действительно, определенного рода ритуальные действа были, видимо, столь важны, что посягнуть на них новый принцепс не решался, каковы бы ни были настроения в народе и его личные чувства. Так, сохранились надписи, из которых следует, что 25/6 мая 38 года Калигула, будучи magister collegii fratrum Arvalium, совершал жертвоприношение в честь памяти Тиберия, а 16 ноября того же года в честь дня рождения покойного принцепса приносилась жертва Юпитеру на Капитолии. Более того, в 40 году было принято постановление, чтобы день рождения Тиберия отмечался также, как и Августа¹⁶⁰.

Можно сказать, что своего рода традицией стал выпуск монет с изображением предшественника: Август помещал на монетах портрет Юлия Цезаря, Тиберий - Августа. Выпустил и Калигула ауреус, на аверсе которого поместил изображение себя самого, на реверсе - Тиберия в лучистой короне.

В то же время на формирование традиций при Калигуле заметно влияние субъективных факторов. С одной стороны - необузданность чувств молодого принцепса, его жажда общественного признания, артистизм, любовь к внешним эффектам, с другой - искренняя любовь к нему сограждан в сочетании с естестественным ожиданием, какие всегда связанны с приходом к власти нового правителя. В целом, при Калигуле система обрядности, призванная во все времена сплачивать общество, выполняла свою функцию безотказно. Об этом можно судить по сохранившемуся  свидетельству современника. «В те поры, - пишет Филон Александрийский, - богатые не подавляли бедных, безвестные - знаменитых, заимодавцы - должников, хозяева - рабов, то время всех уравняло»¹⁶¹.