Особенности обучения русских студентов в немецких университетах в XVIII веке

Итак, по мнению Вольфа, русские студенты не выдержали  испытания «академической свободой», хотя и показали успехи в учебе.

20 июля 1739 г. русские студенты покинули Марбург, направляясь во Фрейберг на попечение химика И. Ф. Генкеля.

Оценивая  итоги первой командировки русских  студентов из Академии наук в Германию, отметим, что, несмотря на все высказанные трудности, она имела несомненный успех. Имена двоих из трех посланных студентов оказались вписаны в историю русской науки. Для Ломоносова Марбург был очень важной школой, окончательно сформировавшей его научное мировоззрение, открывшей перед ним через вольфианскую философию новую рационалистическую картину мира, основанную на математике и естествознании. Теплые же личные отношения с учителем Ломоносов сохранит до конца жизни: последнее письмо Вольфа, в котором тот радовался, что его ученик «великую честь принес своему народу»⁴¹, было послано из Галле за год до смерти философа. Кроме того, именно во время учебы в Марбургском университете определились литературные интересы Ломоносова, и он увлекся литературой немецкого классицизма, главным авторитетом в которой для него явился ученик Вольфа И. Готтшед⁴².

Д.И. Виноградов, после того, как в Марбурге так  бурно пронеслась его студенческая юность, усердно учился у Генкеля, посещал горные шахты, составил коллекцию руд и, вернувшись в Россию, прославился как создатель русского фарфора, возглавивший Императорскую порцелиновую (фарфоровую) мануфактуру. Лишь о научной деятельности Г. У. Райзера нам ничего не известно.

Решение о новой командировке на учебу за границу двух русских студентов, принятое в 1751 г., диктовалось прежде всего желанием ввести в состав Петербургской академии наук молодых отечественных ученых. Посылавшиеся - Семен Котельников и Алексей Протасов - были уже далеко не юношами (двадцать восемь и двадцать семь лет) и имели в Академии должности адъюнктов. Таким образом, речь уже шла о повышении образования командируемых до европейского уровня⁴³.

С. К. Котельников  на университетских скамьях провел не так много времени. Ученик Феофана Прокоповича и Ломоносова, прошедший курс обучения сначала в Александро-Невской семинарии, а затем в академической гимназии, он выбрал основной своей специальностью математику. 6/17 сентября 1751 г. Котельников прибыл в Лейпциг. Принимал его здесь профессор высшей математики Готфрид Гейнзиус, способствовавший установлению новых контактов между Лейпцигским университетом и Россией в 1750-е гг. У Гейнзиуса Котельников слушал лекции по алгебре, а у профессора А. Г. Кестнера - по механике. Котельников сразу же столкнулся с трудностями: он не знал немецкого языка и должен был платить деньги за его изучение учителям, а у профессоров слушать не только публичные лекции, читавшиеся по-немецки, но и частные коллегии по латыни, которые стоили весьма дорого. К тому же с концом зимнего семестра 1751-1752 гг. Гейнзиус прекратил занятия и уехал на лечение в Карлсбад, оплачивать же занятия Кестнера Котельников больше был не в состоянии⁴⁴. В письмах в Академию он просил о прибавке денег, но получил вместо этого предписание «для доучения алгебраических лекций» следовать в Берлин к почетному члену Академии Л. Эйлеру. Это положило конец университетской учебе Котельникова. У Эйлера он провел четыре года и по возвращении в Россию был назначен экстраординарным профессором высшей математики⁴⁵.

Менее быстро двигалась карьера А. П. Протасова. В начале 1740-х гг. Протасов и Котельников были единственными русскими студентами при Академии. В этом звании учеба Протасова продолжалась почти десять лет, пока в 1751 г. он не был избран адъюнктом по кафедре анатомии и для усовершенствования в медицине послан в Лейденский университет. Согласно матрикулам, он поступил сюда 13 октября 1751 г. и провел четыре года. Однако подготовкой по главной своей специальности - анатомии - Протасов не был доволен и в 1755 г. обратился в Академию с просьбой разрешить ему перейти в Страсбургский университет, где по его сведениям преподавание анатомии было поставлено гораздо лучше.

В целом, для всех академических студентов, командированных в немецкие университеты в 1750-е гг. вслед за Ломоносовым, можно выделить несколько общих черт.

1. Молодых людей объединяло бескорыстное служение науке, желание в полной мере овладеть европейским образованием для того, чтобы иметь возможность применять его в России
2. Все студенты были выходцами из общественных низов, влекомые жаждой знаний.

2.2. Поездки студентов из Малороссии

Академические командировки в царствование Анны Иоанновны  и Елизаветы Петровны покрывали  значительную студенческих поездок  в Германию в 1730-1750-е гг. В целом же число студентов было крайне небольшим, что говорило о том, что обучение в западных университетах до середины XVIII в. еще не входило в обязательный набор качеств образованного дворянина⁴⁶.

Перелом наступил за счет выходцев из Малороссии, а именно казачьих областей левобережной Украины: Черниговщины и Полтавщины.В промежутке между 1744 и 1761 гг. в немецких университетах можно насчитать около полусотни таких студентов. Это были представители малороссийского дворянства - семей, члены которых в первой половине XVIII в. занимали начальствующие должности в малороссийском войске и обладали достаточным богатством, чтобы иметь возможность за собственный счет посылать детей учиться за границу.

Первый пример такого рода встречается уже в 1715 г., когда в матрикулы Кёнигсбергского университета был записан сын генерального есаула Малороссии Дамиан Степанович Бутович, учившийся на юридическом факультете. Более же всего положение и богатство войсковых старшин укрепилось в эпоху гетманства К. Г. Разумовского, управление которого Малороссией началось с 1750 г. Именно на этот период падает пик отъездов малороссийских студентов на учебу в немецкие университеты (только за 1751-1754 гг. - их выехало туда двадцать два человека)⁴⁷.

Сам граф Кирилл Григорьевич Разумовский тоже учился в Германии. Конечно, образовательное путешествие К. Г. Разумовскиого сильно отличалось от студенческих поездок из России в немецкие университеты и, как правило, не находило отражения в университетских матрикулах. Тем не менее, в Кенигсберге он получил представление об университетском образовании, которое дальше мог расширить, посещая другие города Германии.

О том, что  у Разумовского это впечатление  сложилось весьма благоприятным, говорят  не только возобновленные в эпоху  его президентства командировки из Академии наук в Германию, но и то, что всех своих сыновей гетман также послал учиться в немецкие университеты. Неудивительно поэтому, что и среди верхушки малороссийского дворянства возникло желание отправлять детей учиться в Германию. Можно говорить о существовании в кругу малороссийского дворянства определенной интеллектуальной среды, заинтересованной в приобщении к университетскому образованию.

Путь в науку, как правило, начинался в Киевской академии. Традицию ученых связей Киевской академии с немецкими университетами заложил известный филолог и богослов С. Тодорский. Сын казака Симеон с 1718 по 1727 г. учился в Киевской академии. После окончания учебы он направился в Петербург, а затем в Ревель. На богословский факультет университета Галле Тодорский поступил 13 июня 1729 г., где попал под влияние А. Г. Франке, а также профессора-ориенталиста Г. Михаэлиса. Проведя в Галле шесть лет, Тодорский затем полтора года скитался по Европе «между Езуитами», был «позван от Греков для некия их церковныя нужды» и еще полтора года провел учителем при греческой церкви в Венгрии, после чего в 1738 г. вернулся в Киев⁴⁸.

Здесь он был назначен Академией учителем по классу греческого языка. Образованный монах-эрудит, он быстро обратил на себя внимание в столице и был приглашен в 1742 г. на место законоучителя для наследника престола, великого князя Петра Федоровича и его супруги великой княгини Екатерины Алексеевны. Именно Тодорский готовил будущую Екатерину II к принятию православия и был первым ее духовником. Вскоре после переезда в Петербург началось его восхождение по церковной иерархии: в 1743 г.- его назначили членом Св. Синода и архимандритом костромского Ипатьевского монастыря, затем епископом Костромским, а с 1748 г. - архиепископом Псковским и Нарвским. В деятельности Тодорского заметно влияние просветительских идей, вынесенных им из Галле.

Вскоре университет  Галле посетили еще несколько студентов из Малороссии, поступавших на богословский факультет. Можно назвать одного из учеников Тодорского, Ивана Андреевича Полетику. Родившись в дворянской не самой богатой семье, Иван Полетика вместе с братом Григорием с 1737 г. учился за счет отца в Киевской академии, а в 1746 г. оказался в Кильском университете. Учеба его на медицинском факультете длилась четыре года. В 1752-1754 гг. он был студентом Лейденского университета, и 27 июня 1754 г. защитил там диссертацию о наследственных болезнях⁴⁹.

В том же году Полетика вновь отправился в Голштинию. И здесь, впервые в истории русского студенчества за границей, произошло редкое, особенно для XVIII века, событие: Кильский университет, приняв во внимание многолетнюю учебу Полетики и его квалификацию, удостоверенную защитой диссертации, пригласил его занять одну из профессорских кафедр. Полетика, таким образом, оказался первым русским профессором, преподававшем в немецком университете.

Пример Полетики был  первым, но не единственным в XVIII в., когда молодые русские ученые не только получали образование, но и начинали сами преподавать в немецких университетах.

Еще одним примером того же рода служит ученая деятельность Ивана Парфентьевича Хмельницкого - потомка гетмана Богдана Хмельницкого. Окончив философский факультет Кёнигсбергского университета, он защитил диссертацию под названием «Опровержение рабства по закону естественному и праву всенародному» и был включен в число профессоров, читающих лекции на философском факультете Кёнигсбергского университета в 1768 гг. Преподавание Хмельницкого в Кёнигсбергском университете было недолгим: следуя вызову императрицы, он вернулся в Россию и в дальнейшем состоял здесь в должности обер-секретаря Сената, получив известность как писатель и переводчик, который выпустил перевод известного педагогического труда Яна Амоса Коменского «Orbis pictus» («Свет зримый в лицах»).

Говоря об ученых, выходцах из Малороссии, нельзя не упомянуть Григория Васильевича Козицкого, выпускника лейпцигского университета. За свои литературные труды в дальнейшем Г. В. Козицкий снискал репутацию тонкого стилиста и знатока языка⁵⁰.

Итак, из среды малороссийского  дворянства при непосредственном влиянии Киевской академии в середине XVIII в. вышел целый ряд студентов, завершавших образование в немецких университетах, которые активно влились в государственную, общественную и литературную жизнь России. Следует отметить опережение, существовавшее у малороссийского дворянства перед великорусским в отношении к университетскому образованию. Это объясняется более ранним развитием образовательных институтов на Украине, чем в центральной России и ролью Киевской академии, готовившей своих воспитанников к восприятию университетской науки в Европе. Чтобы преодолеть отчужденность большей части русского общества от университетского образования, необходимо было, по мнению А.Ю. Андреева⁵¹, заняться его пропагандой на государственном уровне и открыть собственный российский университет.

2.3.  Роль Кенигсбергского университета

Вступление России в  Семилетнюю войну серьезно повлияло на характер образовательных поездок в Европу. Были прерваны дипломатические отношения с рядом немецких государств, разрушены традиционные пути сообщения между Россией и Европой. В 1757 г. из России впервые за истекшие тридцать лет на учебу в немецкие университеты не выехал ни один человек. Однако 21 января 1758 г. русскими войсками был занят Кенигсберг и в подданстве России оказался старинный немецкий университет. Именно тогда, впервые с петровских времен, высшее образование в стенах Кёнигсбергского университета вновь получили десятки молодых людей - уроженцев великорусских губерний. В 1758-1760-е гг. Кенигсберг постепенно наполнялся русскими офицерами. Для них наличие университета являлось благоприятным обстоятельством для расширения знаний, проявления интереса к наукам. Кроме того, воспользоваться «собственным» немецким университетом решили в это время и на государственном уровне, увидев подходящую возможность для обучения здесь будущих русских преподавателей и ученых.

В 1758 г. Московский университет отправляет семерых студентов в Кенигсберг. Основным университетским россиян был профессор Ф.И. Бук. Под его руководством они прошли курсы философии, математики и экспериментальной физики, в 1759-1760 гг. они посещали лекции философского факультета⁵².

Наилучшие успехи показали Афонин и Карамышев, и в июле 1761 г. из Кенигсберга их отправили в Швецию, в Упсальский университет, где занятиями русских студентов руководил великий ученый-естествоиспытатель Карл Линней. М. И. Афонин вернулся в 1769 г. в родной Московский университет и был избран там первым профессором естественной истории и земледелия, а А. М. Карамышев преподавал в Горном училище в Петербурге, руководил горными заводами, имел звание члена-корреспондента Российской академии и Стокгольмской академии наук. Два других студента, Ястребов и Рыбников, были потребованы Шуваловым обратно в Петербург, где назначены преподавателями Кадетского корпуса. Бывший же ученик разночинской гимназии Иван Свищов по составленным о нем отзывам оказался весьма неприлежен, «за худое поведение» долгое время находился под стражей, и в июне 1760 г. Шувалов приказал возвратить его в Россию «во его исправление»⁵³.

Семен Зыбелин и Петр Вениаминови из Кенигсберга были отправлены дальше в Лейден, где и защитили через год диссертации на степень докторов медицины. По окончании командировки они вернулись в Московский университет, став первыми русскими профессорами на его медицинском факультете.

Описанная командировка была первой заграничной поездкой воспитанников Московского университета, предпринятой по инициативе его куратора, которая дала университету трех профессоров и еще трех преподавателей петербургских училищ. В последующей истории Московского университета такие поездки стали регулярными.

Пора широкого обучения русских студентов в  Кёнигсбергском университете закончилась  в 1762 г. одновременно с подписанным  с Пруссией миром, в условия которого входило возвращение ей Кенигсберга. Всего в 1758-1760-е гг. студентами Кёнигсбергского университета были 19 выходцев из России, что составляло далеко не полную цифру посещавших университетские занятия россиян, общее число которых могло, по крайней мере, достигать трех десятков человек. Столь высокое представительство русских студентов в немецком университете было абсолютным рекордом для XVIII века. Этот короткий эпизод в истории русско-немецких университетских связей послужил тем рубежом, после которого в России повсеместно утвердился интерес к европейскому университетскому образованию, служившему с тех пор обязательным элементом подготовки общественной элиты во все последующие царствования, начиная с эпохи Екатерины П.