Перестройка в СССР

     Так родилась гонка ракетно-ядерных вооружений, на которую были истрачены триллионы долларов и рублей. Тормозилось решение социальных проблем, в структуре научных исследований и производства стали преобладать военные программы. Поскольку достижение и поддержание военно-стратегического паритета требовало примерно равных затрат, то следовательно, различия в стартовом положении СССР и США неизбежно должны были привести к возрастанию разрыва в уровне жизни населения и научно-технической оснащённости базовых отраслей экономики. В этом смысле гонка вооружений обходилась гражданам СССР дороже, чем американцам. При длительном сохранении внешних и внутренних условий, в которых она осуществлялась, у возможного противника СССР было больше шансов на успех: его превосходство могло с большой вероятностью проявиться в социальной сфере через взрыв недовольства уставшего и обнищавшего от гонки вооружений народа. «Победа» на военно-техническом поприще также не казалась невероятной: речь могла идти о создании новых дорогостоящих видов вооружений с качественно новыми параметрами. Поэтому низкий уровень благосостояния советского народа и отставание в использовании  научно-технического прогресса – запрограммированный результат «холодной войны», т.е. старение техники и технологии, высокая доля ручного труда, низкое качество продукции, производительности труда, запущенности социальной сферы – всё это объяснялось прежде всего фундаментальными причинами, а не нежеланием отдельных людей. По мнению бывшего премьер-министра СССР В.С. Павлова, «страна, расходующая 34-35% своего произведённого национального дохода на военные нужды не может иметь другого социального и экономического положения, исхода развития, даже если ею руководит гений».²⁴ Позже экономисты произвели и другие подсчёты. Как пишут авторы монографии «Россия и Европа», в середине 1980-х годов доля военных расходов СССР составляла 15%-20%, а доля инвестиций – 30-35%. Следовательно, на потребление (личное и коллективное) приходилось только 50% ВНП, в то время как в западных странах – 70-80%. В общем объёме промышленного производства доля товаров потребления составляла в 1985 г. 25%, а средств производства и вооружений – 75%. Авторы считали, что как минимум 25% всего производства нуждалось в конверсии: «половина всех предприятий, выпускающих вооружение и инвестиционные и товары (средства производства), должны были быть перепрофилированы на выпуск потребительских изделий».²⁵ Ситуация осложнилась и тем, что физический износ оборудования превысил в целом 40%, а во многих базовых отраслях и на агрегатах основного производства он составил более 50-60%. Внешне ситуация не выглядела драматично, поскольку по всем плановым и статистическим материалам производство военной техники объединялось с гражданским машиностроением. Реально же машиностроение в 1970-е – первой половине 1980-х годов росло примерно вдвое медленнее общего роста промышленного производства, что сделало импорт оборудования на сумму 15 млрд. руб. в год абсолютно необходимым условием элементарного поддерживания воспроизводственных процессов.²⁶ Чрезмерная военная нагрузка на народное хозяйство привела к колоссальным диспропорциям. Из-за огромной разницы издержек в разных отраслях экономики покупательная способность рубля также была различной.

     В стране практически не было единой денежной системы, а потому не срабатывали  бюджетные методы регулирования экономики. Госплан не мог реально поддерживать баланс инвестиций и реальных ресурсов.²⁷

     Естественно, что такое ненормальное состояние экономики шло вразрез с потребностями общества. Возникали механизмы самореализации, которые должны были компенсировать те или иные её недостатки. Одним из таких механизмов стала «теневая экономика».²⁸ По поводу «теневой» экономики в литературе существуют две основные точки зрения. Первая определяет эти структуры как «альтернативные» или «параллельные» государственной экономике. Более того, некоторые историки приходят к довольно спорному утверждению, что «именно через эти внесистемные элементы шло развитие системы, её усложнение, отрицание сложившихся структур». Суть второй точки зрения состоит в том, что «теневые» экономические отношения носили системный характер. Они были составной частью социально-экономических связей, заполняли собой уродливые системные перекосы, но поскольку не вписывались в идеологические представления о периоде «развитого социализма», то носили «невидимый» характер и под влиянием этого приобретали заведомо деформированные, а зачастую криминальные формы.²⁹

     Порочные  формы экономической деятельности облегчали и одновременно стимулировали  подпольную, или незаконную, экономику. Первым проявлением такого рода стала торговля сертификатами, А вслед за нею потянулась цепь других. Наиболее ходовые или дефицитные товары скупались самими работниками государственной торговли и затем перепродавались частным путём по более высоким ценам. Явление это становится настолько распространённым, что в результате именно среди этой категории людей зарождается и пребывает в зародышевом состоянии система «первичного накопления» капитала. Такого рода деятельность не могла ограничиваться исключительно рамками торговли: она получила столь заметное развитие, что распространилась на производственную сферу.³⁰

     Однако, то обстоятельство, что система носила подпольный, нелегальный характер, не могло не иметь серьёзных последствий. Чтобы существовать, эта система  вынуждена была идти против закона или по меньшей мере обходить его. Этого нельзя было сделать без большого числа соучастников в правительственных структурах, официальных учреждениях, самом судебном аппарате, без соучастия, оплачивавшегося доходами от «теневой экономики» и посему становившегося её составной частью. Таким образом, понятно, как процветала в столь широких масштабах коррупция, которую позднее все критики брежневского правления назовут характерной чертой этого периода.³¹

     Итак, Советский Союз в середине 1970-х  годов столкнулся со всем комплексом проблем постиндустриального развития. Так, недостатки и перекосы экстенсивной экономики всё больше и больше усугублялись в результате отсутствия ресурсосберегающих технологий, больших затрат на транспортные расходы из-за огромной территории страны и отсутствия дорожной сети должного уровня. Неэффективные, искусственные хозяйственные связи, лишённые стимулов саморазвития, продолжали сохраняться.

     Провалы в экономике и социальной сфере, низкое качество продукции, штурмовщина, инфляция и многое другое упорно замалчивалось. Статистика изо всех сил «работала» на успехи «развитого социализма», зачастую в полном отрыве от реальной действительности. На всех уровнях хозяйственно-политического руководства вместо принятия конкретных мер по оздоровлению экономической жизни, наведению элементарного порядка на транспорте, в снабжении населения товарами первой необходимости выдумывались всё новые и новые почины, нежизнеспособные формы «социалистического соревнования», оглушающими призывами к социальной активности стремились остановить сползание к краху. Игнорируя нарастающие противоречия теоретики и идеологи старались изо всех сил прикрыть кричащую наготу реальных проблем возгласами об объективном возрастании роли КПСС в советском обществе, укреплении социалистической морали, нравственности.

     Экономика окостеневала. Росли объёмы незавершённого строительства. Инвестиции в промышленности в неэффективном хозяйственном  механизме. Огромные ресурсы направлялись в «чёрную дыру» военно-промышленного  комплекса. Памятниками бестолочи стали строившийся Чебоксарский завод тяжёлых тракторов, проекты «поворота северных рек на юг», приведшие к многомиллиардным расходам.³² 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

  § 1.2 СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

     Длительное  время на Западе, а теперь и у нас советское общество характеризовали как идеократическое, т.е. общество, в котором господствовала идеология. В принципе, в любой стране экономика, политика и идеология находится в состоянии сложной взаимозависимости, но в СССР эта связь носила особый характер. Строго централизованная система управления с многопольным положением КПСС в системе власти предопределяла внедрение в общественное сознание тех идейных стереотипов, которые разделялись прежде всего правящей верхушкой.³³ Известно, что вплоть до 1986 г. действовала программа, принятая в 1961 г. на XXII съезде КПСС. Исследователи справедливо отмечают, что этот документ фактически выражал родившуюся ещё в конце 1940-х гг. в аппаратной среде идею о возможности построения в СССР коммунистического общества к 1980 году. Программа догматизировала, делала эталоном для суждений о социализме советский опыт 30–50-х гг. Но очевидно было, что поколение высших руководителей не было готово к отторжению уже отвергаемых жизнью догм. Между тем их преодоление стало обязательным условием выхода страны из того кризисного состояния, в которое она постепенно сползала к середине 1960-х гг.³⁴

     За два десятилетия – с 1965 по 1985 год – в советском обществе произошли глубокие перемены преобразившие и формы функционирования экономики, и содержание отношений между обществом и властью.³⁵

     Первостепенное влияние на экономику оказывали высокая доля ручного труда, слабая заинтересованность в результатах труда. Низким оставался уровень обслуживания – сервиса, который в народе называли «ненавязчивым». Как следствие, стало складываться подпольная сфера услуг. Объявлениями о них увешивали стены, заборы, столбы. В результате сохранялись натуральное производство и традиционные промыслы для личного потребления. Огромное количество времени люди тратили на обустройство быта: шитьё, женское рукоделие, столярные и ремонтные работы, производство сельскохозяйственное продукции на дачном участке, «закручивание» банок и заготовку варенья на зиму. На производстве и в домашнем хозяйстве в среднем мужчины трудились в будни от 10 до 12 часов, а в выходные около 4-6 часов. Женщины работали около 12-14 часов и рабочие, и в выходные дни. Практически, не оставалось времени на воспитание детей, которое занимало меньше часа в день. Отдых, крайне непродолжительный, заключался в просмотре телевизора или хождении в гости. Бывать на свежем воздухе и заниматься спортом удавалось мало кому. Всё это сказывалось на здоровье населения и влияло на демографическую ситуацию.³⁶

     Вопиющие  недостатки крайне нерационального, экстенсивного хозяйствования могли бы ещё «рассосаться сами собой», как это часто бывало в прежние годы, за счёт привлечения дешёвой рабочей силы в порядке принуждения или под эгидой трудового энтузиазма. Но в 1970–1980-е годы страна подошла к исчерпанию главного источника экстенсивного экономического роста – людских ресурсов. Данные переписи 1959 и 1979 годы высветили неблагоприятную ситуацию – рождаемость стала неуклонно год от года снижаться, а смертность расти. Так с начала 1960-х до конца 1970-х годов рождаемость снизилась на 25%, а смертность увеличилась на 15%. На территории Латвии, РСФСР и Украины, где проживало свыше 70% населения Советского Союза, ежегодно умирало больше, чем рождалось. Вместе с тем численность населения по Союзу в целом продолжало увеличиваться, что было следствием качественно иной демографической ситуации в республиках Средней Азии. Почти в 2,5 раза рождаемость превышала смертность в Узбекистане, Таджикистане, Туркменистане. Если мусульманское население составляло 10% в 1959 году, то к 1970 году его доля увеличилась до 16%. Такая ситуация закладывала будущие изменения в национальном и конфессиональном составе населения, усиливала неравномерность на территории страны.³⁷

     Демографическая ситуация свидетельствовала о том, что в обществе «развитого социализма» возникает новый тугой узел проблем. Низкая рождаемость не только находится в русле общеевропейской тенденции тех лет, но сигнализировала о том, что общество в целом находится в тяжёлых материальных условиях, семья скована пресловутым «жилищным вопросом». Чтобы поддерживать элементарный уровень жизни, женщина должна была обязательно работать, и взваливать на себя заботу о втором, тем более о третьем ребёнке, решалась далеко не каждая. Отсутствие продуманной политики в области регулирования рождаемости вело к исключительно высокому числу абортов, что крайне негативно отражалось на здоровье и женщин, и детей. «Остаточная» медицина, при высокой квалификации врачей, упиралась в постоянную нехватку современное аппаратуры, которая бы позволяла своевременно ставить диагноз и эффективно лечить заболевание. Мало доступен был оздоровительный спорт – абонемент в бассейн был предметом острого дефицита, а посещение теннисного корта было скорее знаком определенной социальной принадлежности. Состояние апатии, когда большинство людей не видело отчетливых личных перспектив, формировало пассивное отношение к своему здоровью, поддержанию должной физической нормы, делало непопулярной саму идею здорового образа жизни. С каждым годом усиливается рост девиантных проявлений – алкоголизма, наркомании, бродяжничества, проституции и др.³⁸

     Другие  важные социальные изменения связаны  с урбанизацией и ее неизбежным следствием в виде повышения общего уровня образования. Если в 1940-х г. в городах проживало 56 млн. советских граждан, то в середине 80-х гг. горожан было уже более 180 млн. Статистика констатировала увеличение числа городов, причем крупные центры занимали особое место в этом процессе: за 20 лет число городов, население которых превышало 1 млн. жителей, выросло с 3 до 23. Таким образом, к середине 80-х в город мигрировало более 35 млн. жителей.³⁹

     Этот  новый городской социум был прежде всего новой рабочей силой. До конца 50-х гг. подавляющее большинство  городского населения было занято в  промышленности, строительстве и  на транспорте. В большинстве случаев выполняемые виды работ не требовали высокой квалификации и были вполне по плечу вчерашним крестьянам, которые, став рабочими, продолжали заниматься физическим трудом, только другим. «Ассимилировавший» крестьянство рабочий класс, однако, располагал очень малым количеством настоящих мастеров. В 60–70-е гг. социальная структура города сильно изменилась, стала более сложной и дифференцированной в профессиональном отношении. В начале 80-х гг. специалисты, получившие высшее или среднее специальное образование, составляли уже 40 % городского населения. По последним данным, среди 35,5 млн. специалистов 13,5 имеют высшее и более 18 млн. – среднее специальное образование.⁴⁰ К середине 80-х гг. более 5 млн. студентов обучались в высших учебных заведениях, слушая курсы полумиллионной армии преподавателей. Таким образом, повышение профессионального и образовательного уровней, начало которому было положено в 30-е гг., за два-три последних десятилетия привело к кардинальному изменению самого понятия «интеллигенция». Еще вчера бывшая элитой, интеллигенция превратилась сегодня в огромную массу людей, включающую многочисленные социальные группы и категории: инженеров, административно-управленческий персонал, ученых, артистов, преподавателей, политиков.⁴¹