Перестройка в СССР

     Тем не менее, эта реалистическая картина кризиса останется неполной, если не сказать, что брежневские годы не были лишь временем застоя. С особой очевидностью это прослеживается в области культуры. Хотя и наблюдались эмиграция значительных интеллектуальных сил, растущий разрыв между властью, ее идеологией и творческими, духовными потенциями общества, даже будучи придавленными и лишенными средств выражения, эти потенции не исчезли. Пускай подспудно, но продолжался круговорот идей. В узком дружеском кругу продолжались споры и осмысление действительности. Создавались произведения – «в стол» или для нелегального распространения. Разумеется, этого было мало для обеспечения расцвета нового мышления. Это явление не могло проявить себя при свете дня и, несмотря на это, продолжало существовать, содержало в себе в зачаточном состоянии то, что произойдет позже. Оно лежало у истоков скрытого конфликта между обществом, его интеллигенцией и политическим руководством страны. Это тоже было одной из сторон кризиса, и, разумеется, одной из наиболее важных его сторон.

     Таким образом, главный (хотя и не вполне официальный) лозунг эпохи Л.И. Брежнева – «стабильность», отсутствие резких перемен. В то же время именно в эпоху Брежнева в обществе назревали будущие  перемены.⁵⁵

     После смерти Л.И. Брежнева в ноябре 1982 года в высших эшелонах власти вновь началась борьба за лидерство. О ее остроте свидетельствует тот факт, что дважды за короткий срок на посту генерального секретаря ЦК КПСС оказывались лица, физически немощные, и уже в силу этого заведомо «временные» как руководители правящих партии: с ноября 1982 – Ю.В. Андропов, а после его смерти в феврале 1984 г. – К.У. Черненко.

     Юрий  Андропов как бывший руководитель КГБ  считал, что необходимо некоторое  обновление официальной идеологии. Обновить идеологию в целом, отбросить  ее «устаревшие» части было далеко не так просто. Требовалось расшатать сложившееся в обществе равновесие, начать какое-то движение. Средством к этому стала «борьба со взяточничеством». По всей стране начались многочисленные аресты «взяточников и воров». В ходе таких чисток сменилось около трети секретарей обкомов партии.⁵⁶ Все эти меры вызывали растущее сочувствие большинства населения и сильную тревогу высших слоев общества. Некоторые говорили – одни с одобрением, другие со страхом, – что наступает новый 1937 год. Только теперь арестовывают не «врагов народа», а «взяточников». Одновременно началась кампания «укрепления дисциплины» проводились массовые проверки документов у людей, находящихся не на работе в дневное время. Каждый задержанный должен был объяснить причину, почему он не на работе.

     Но  осенью 1983 Ю.В. Андропов перестал появляться на людях. 9 февраля 1984 г. он скончался, как сообщили газетчики, от многолетней тяжелой болезни почек. После смерти Андропова его место занял 73-летний Константин Черненко, также смертельно больной. Очевидно, он именно в силу своей болезни оказался компромиссной, временной, фигурой. Если Андропов был пусть спорной, но сильной фигурой, то Черненко – человеком бесцветным и малокультурным. Он сделал отчаянную попытку остановить перемены и вернуть эпоху «уверенности в завтрашнем дне». Его кратковременное и бессодержательное пребывание у власти было мучительным для страны, которая испытала разочарование, верно увидев в этом возврат к застою после робких признаков возрождения, показавшегося возможным годом раньше. Вероятно, то был момент, когда советский кризис достиг своей высшей точки. Дело было не только в несостоятельности высшего руководителя; само по себе чередование у власти старых и больных людей, неспособных управлять страной, выглядело как внутри СССР, так и за границей как отражение упадка, становившегося необратимым.⁵⁷ Вот почему избрание Генеральным секретарем Михаила Горбачева сразу после смерти Черненко в 1985 году означало выдвижение деятеля совершенно иного типа, относительно молодого и, бесспорно, энергичного. И хотя он был еще мало известен, в разных странах уже были замечены его незаурядные способности.  Однако разочаровывающий опыт последнего брежневского периода и последовавших «смен караула», апатия общества, очевидный рост трудностей – все это побуждало советских людей относиться к новому руководителю с любопытством, окрашенным скепсисом и глубоким пессимизмом. Особенно это было характерно для молодого поколения. Нужно сказать, что в очень короткий срок Горбачев обнаружил совершенно необычные политическую силу и дееспособность, но весь предстоящий путь ему был дорогой в гору. 

     Из  всего вышесказанного можно сделать  вывод, что к моменту прихода  к власти Горбачева, в стране все  больше нарастал кризис, а вместе с  ним и необходимость коренных перемен, коренной перестройки. И, следовательно, перестройка – процесс закономерный и исторически необходимый. Однако вопрос, который в этой связи возникает, и по которому продолжаются острые споры ученых и сегодня – в какой мере была продумана содержательная часть самой перестройки, были ли выработаны четкие и эффективные механизмы ее реализации. 
 
 
 
 

§ 1.4 МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

     Советская внешняя политика осуществлялась по следующим основным направлениям – развитие отношений с социалистическими странами; поддерживание отношений с развитыми капиталистическими странами; укрепление отношений со странами «третьего мира» – развивающимися государствами; борьба за предотвращение мировой войны, сдерживание агрессивных устремлений НАТО и США.⁵⁸

     Признаки  деградации во внешней политике наблюдались  не менее, чем во внутренней. Частично они проистекали из-за ошибок в расчётах советских руководителей. Хельсинское совещание и его Заключительный акт явились несомненным успехом дипломатии СССР, равно как успешным можно было рассматривать и весь процесс разрядки. Но Москва переоценила значение этого успеха. В феврале 1976 года на XXV съезде КПСС Брежнев с неоправданной эйфорией представил картину мирового развития. Капитализм был охарактеризован как «общество, лишённое будущего», а «сообщество» социалистических стран – как «наиболее динамичная сила мира». В социалистических странах нарастал «революционный процесс», в то время как Запад барахтался в «кризисе», который Брежнев сравнивал с кризисом 30-х годов.⁵⁹

     Известно, что в 70-е годы международная экономическая  и политическая конъюнктура складывалась для СССР исключительно благоприятно. Энергетический кризис начала 1970-х годов, обострение противоречий между традиционными поставщиками и потребителями энергии привели к колоссальному повышению спроса на советскую нефть. За десятилетие её экспорт вырос на 22%, а доходы от неё – на 272%. Полученные от продажи средства позволяли во многом компенсировать недостаточную эффективность и разбалансированность советской экономики. В условиях разрядки товарооборот между СССР и развитыми странами рос невиданными ранее темпами. При этом в нашу страну ввозилось преимущественно высокотехнологическое оборудование, товары массового спроса и продовольствие – всё то, чего не хватало на внутреннем рынке.⁶⁰

     Несомненно, западные страны испытывали в этот период ряд экономических трудностей, вызванных неразберихой в связи с повышением цен на нефть. Верно и то, что американцам никак не удавалось оправиться после окончательного поражения во Вьетнаме в 1975г. Верно и то,  наконец, что Европа в этот же период освобождалась от последних фашистских или профашистских режимов: диктатуры Салазара в Португалии, франкисткого режима в Испании и режима «чёрных полковников» в Греции. В Москве, однако, из этого сделали вывод, что, продолжая оказывать давление на Запад, можно добиться и других успехов. Советские руководители отказывались видеть, насколько уязвимы СССР и его система союзнических связей. А ведь именно из-за усиления внутреннего кризиса, который никто в руководстве партии и государстве не отважился трезво оценить, чтобы противостоять ему, и происходила роковая слабость советской политики в международных делах.⁶¹

     Крах  фашистских режимов в Испании, Греции и Португалии уже не привёл, как  могло бы случиться прежде, хоть к какому-то росту престижа СССР. И вновь, опять-таки по внутренним причинам, СССР потерял последнюю возможность сохранить свои позиции пере лицом явления, названного одним независимым историком того времени «постнацистами» явление, которое в 70-х годах не могло не представляться как господствующее направление всего послевоенного развития. Даже достигнутые успехи в Хельсинки значительные успехи превратились в пассив из-за нестабильности правительства обеспечить те самые «права человека», которые стали ценой, заплаченной Москвой за уступки, сделанные противоположной стороной по другим направлениям. Цена эта сразу стала рассматриваться в Москве как слишком высокая. На всех международных совещаниях СССР пришлось защищаться от обвинений в несоблюдении договоренности. Кончилось тем, что в Москве сделали вывод о необходимости создания новых препятствий на пути «идеологического проникновения» Запада, ибо, по мнению властей, «идеологическая борьба «должна ужесточиться без всяких «компромиссов и нейтралитетов». В мире, где происходила информационная революция, это была игра, заведомо обреченная на провал.⁶²

     Такие тенденции сводили на нет результаты разрядки. Отношение с Соединенными Штатами постепенно ухудшались. Президент  Картер идеологическим знаменем в своей внешней политике сделал именно «права человека». Эта тема, естественно, стала источником постоянных трений между СССР и американскими партнерами как на руководящем и на парламентском уровнях, так и в глазах общественного мнения.⁶³

     Новое охлаждение отношений с Америкой не получило такой компенсации, как улучшение положения вдоль другой стороны стратегического треугольника, возникшего в начале 70-х годов – в отношениях с Китаем. Хотя здесь тоже появились предпосылки для изменений. В Пекине умер Мао Цзэдун, и пришедшие на смену руководители подвергли критическому пересмотру его деятельность, закрыв раз и навсегда трагическую страницу «культурной революции». Никто в Москве не смог воспользоваться благоприятным случаем, и после краткого периода нерешительности китайско-советские отношения вновь стали ухудшаться. Зато Картер в своей позиции по Китаю продвинулся даже дальше Никсона. В результате стал приближаться момент, когда все основные центры мирового могущества – США, Япония, Китай и Западная Европа – оказались в противостоящем СССР лагере.⁶⁴

     Правда, рядом с Москвой оставалась сложившаяся в послевоенной Европе коалиция стран Варшавского договора, все еще расценивающегося как «одно из самых замечательных когда-либо существовавших объединений военной силы». Но и здесь чуткое ухо уловило бы уже начинающийся «треск по швам».⁶⁵ Источники, благодаря которым блок этих стран худо-бедно держался единым, постепенно иссякали. Прежде всего истощалось политико-идейная связующая основа. Страны Варшавского договора по-прежнему игнорировали кризис международного коммунистического движения, становившейся все более очевидным. Все попытки вновь созвать в Москве еще одно международное совещание коммунистических партий остались безуспешными. Единственное, чего удалось добиться Брежневу и Суслову, – это организовать в Берлине встречу представителей европейских компартий. Заключительное заявление этой конференции с трудом маскировало сохраняющиеся разногласия. Три основные коммунистические партии Западной Европы – итальянская, французская и испанская – пытались сорганизоваться между собой. Эта недолго просуществовавшая коалиция также вступила в полемику с коммунистическими партиями, стоящими у власти государств Восточной Европы; политические позиции «еврокоммунистов» позволили укрепить позиции местных диссидентов и уж никак не усилили правящие группировки. С потерей коммунистическим движением своего всеобщего, универсального характера восточноевропейский союз все больше низводился до уровня простого блока государств, где доминировала одна «сверхдержава».⁶⁶

     Еще большее политическое воздействие оказало исчезновение связующей идеи – внешней угрозы, особенно со стороны Германии. В первые послевоенные десятилетия в странах, составлявших основное ядро Варшавского блока, и прежде всего в Польше и Чехословакии, воспоминания о войне и призрак возможного реванша Германии способствовали укреплению союза в СССР, рассматривавшегося тогда как меньшее зло. С разрядкой, одним из главных действующих лиц которой стала именно социал-демократическая Германия, эти опасения исчезали, а на первый план выходили социальные проблемы, экономические нужды, стремление к независимости, к установлению более широких связей с Западной Европой.⁶⁷

     Даже  руководители государств Восточной  Европы всё больше разражались по поводу продолжающейся опеки Москвы. Однако было бы неверно говорить об эксплуатации этих стран Советским Союзом. Напротив, СССР поставлял сюда топливное сырьё по очень выгодным ценам, импортировал продукцию восточноевропейских стран, обеспечивая широкий рынок для сбыта их товаров, даже старался стимулировать экономическую интеграцию стран Варшавского блока. Но все свои деяния Москвы сопровождала мелочными политическими требованиями, которые страны-партнёры всячески норовили обойти. Широкие слои населения  восточноевропейских стран видели в СССР угнетателя, особенно после вторжения в Чехословакию.⁶⁸ 

     Буквально по всем позициям рассыпается в это  период политика СССР в странах «третьего  мира». Идеологическая основа стратегии  отношений с освободившимся государствами  приводит к тому, что СССР оказывает  военную помощь откровенно диктаторским режимам, уверивших советское руководство в своей марксистко-ленинской ориентации. Такая политика проводится в Ираке, Сирии, Ливии, Эфиопии. В этих странах СССР использует те же самые инструменты, что и США, стремясь всеми правдами-неправдами усилить своё влияние и, прежде всего, военное присутствие. Всё это делало риторику «пролетарского интернационализма» откровенно нелепой. Во второй половине 1970-х – начале 1980-х годов Советский Союз в большей или меньшей степени втягивается в региональные войны между Ираном и Ираком, Сомали и Эфиопией, в гражданские войны в Анголе, Мозамбике, Никарагуа. В этой обстановке военная помощь и прямое военное участие в защите своих интересов за рубежом становятся теми средствами, к которым СССР прибегает всё чаще и чаще. Военные действия ведутся действительно «ограниченными контингентами», состоящими в основном из военных специалистов. У политического и военного руководства  СССР, особенно у его консервативно настроенной части, возникает иллюзия того, что такая стратегия является единственно правильной.⁶⁹ Однако это было дорогостоящей политической помощью, прежде всего военной: за несколько лет на неё ушло 30 млрд. рублей.