Столыпин П.А -личность и государственный деятель

     ^{Но зато ложь, полуправда, умолчание, дипломатические игры были ему чужды. Он был откровенен со всеми — с царем, высшими чиновниками, депутатами Думы, крестьянами, революционерами, преступниками. Будучи открытым, «прозрачным» для всех, он не терпел двусмысленности и в других. На протяжении всего XX в. так и не нашлось никого, даже среди его откровенных недоброжелателей, кто бы обвинил его в двуличии. Казалось бы, во имя успокоения страны он мог бы чего-то наобещать, а потом или забыть это, или найти аргументы в свое оправдание. Так поступали многие, но не он.}

     ^{Во время назначения главой правительства Столыпина более всего смущала перспектива участия в дворцовых интригах, работы в атмосфере лжи, клеветы, подхалимажа, недобросовестности.}

     ^{Грибоедовские слова «Служить бы рад, прислуживаться тошно» довольно точно выражали его отношение ко всему этому. Сам он говорил: «Не гожусь я ко многому. Не труды или борьба смущают меня, а атмосфера, окружающая нередко государственных деятелей, разбивающая их энергию или требующая уступок внутри себя» Он никогда и ни в чем не делал «уступок внутри себя». Прямота, честность и верность однажды данному слову, возведенные в принцип и определившие его поведение, нередко крайне осложняли ему жизнь и в конечном счете привели к трагическому концу.}

     ^{Несмотря на высокое положение, готовность в любое время дать отпор оппонентам, Столыпин никогда не пытался изображать из себя некоего сверхчеловека. Он очень много работал, готовясь к выступлению или обсуждению вопроса, досконально изучал любое дело, за которое брался — отсюда его уверенность в себе и бескомпромиссность. За кажущейся легкостью, аргументированностью, блеском его выступлений стояла изнурительная работа. В доверительной беседе он говорил: «Мне дается нелегко государственная работа. Иной раз она подавляет своим разнообразием: бездна вопросов, идей, какими необходимо овладевать, чтобы справиться с нею. Я работаю обыкновенно так: читаю документы, книги, справки, веду беседы. Усвоив предмет, я прислушиваюсь к самому себе, к мыслям, настроениям, назревшим во мне и коснувшимся моей совести. Они-то и слагают мое окончательное мнение, которое я и стремлюсь провести в жизнь. Поэтому нередко я затрудняюсь решать что-нибудь сразу, недостаточно вникнув, ибо имею обычай по подписанным мною векселям неуклонно платить».}

     ^{Современники, относившиеся к нему непредвзято, замечали эти качества и восхищались ими; они знали, каких слов и поступков ждать от него. Он был предсказуем в делах ему ясных; но в других, сложных, с неясным исходом верящие в него люди шли за премьером, полагаясь на его интуицию. Один их тех, с кем Столыпин часто имел дело, лидер партии октябристов Н. П. Шубинский писал: «Правдивый везде и всегда, П. А. или молчал, когда затруднялся ответить, или отклонял немедленный ответ. Но однажды убедившись, он давал слово и оно было непоколебимой святыней его совести. Вся натура его была прямолинейная и героическая. Он не знал двойственности, лукавства, утонченной дипломатии»}

     ^{В эпоху самодержавия говорить о какой-либо публичной критике в адрес вельмож высокого ранга было совершенно нереально — так же, как и в советские времена. Между двумя этими эпохами в истории России именно Столыпин провозгласил критику вполне допустимой, даже необходимой. Обратимся снова к Шу-бинскому: «Его принцип был таков, что держащий власть подлежит критике и публичной оценке, лишь бы это был суд над егополитической деятельностью и выражающими ее взглядами, а не мелкая травля, злостная болтовня, носящая характер хулиганства. Критику и недовольство лично им он выслушивал спокойно и терпеливо».}

     ^{Особая тема — отношения П. А. Столыпина с царем, монаршей семьей и их ближайшим окружением. По свидетельству В. Б. Лопухина, «ревнивый к превосходству и популярности сотрудников, царь начал ненавидеть Столыпина, едва ли не такою же мучительной ненавистью, какою он был одержим по отношению к Витте. Столыпин с помощью вновь назначенного в 1910г. синодального обер-прокурора С. И. Лукьянова разоблачил в Распутине развратного хлыста, чья близость к царской семье представлялась недопустимой, помимо его низостей и грязи, еще по причине предпринятой им торговли своим влиянием при дворе, выражавшейся в проведении за соответствующую мзду ряда постыдных дел и в устройстве на разные посты проходимцев. И настоял на удалении Распутина. Последний должен был выехать на родину в Сибирь» Тем самым Столыпин снискал себе дополнительно к немилости царя и ненависть царицы, стараниями которой Распутин был возвращен из Сибири и занял прежнее место при дворе.}

     ^{Последний русский император оказался объектом, даже в известном смысле жертвой воздействия двух наиболее влиятельных фигур своего окружения — Столыпина и Распутина. Не обладая достаточной волей, чтобы принять сторону одного из них или в крайнем случае отказаться от обоих, царь все время шел на компромиссы, проявляя поразительную беспринципность. Он был в плену собственной веры в «Святого старца», особенно в его способности вылечить сына — наследника, еще большей веры в него императрицы, а также всеобщего преклонения придворных (часто небескорыстного).}

     ^{Столыпин понимал, что приближение Распутина к Николаю II и императрице, а также быстрое усиление его влияния при дворе наносят большой ущерб авторитету власти и затрудняют его собственную деятельность. Однако его советы царю отстранить «старца» от активного участия в придворных делах, особенно в делах царской семьи, результатов не имели. В доверительной беседе с дочерью Столыпин говорил: «Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя, о вот, что он мне недавно ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».}

     ^{Две силы — одна мистическая, иррациональная, морально ущербная и другая — трезвая, целенаправленная, нравственно безупречная терзали царя, делали его жизнь не просто сложной, но порой невыносимой. Видимо, отчасти поэтому Николай II с облегчением вздохнул, когда Столыпина не стало. Ему не пришлось}

     ^{самому принимать столь тягостное для него решение по отстранению премьера с должности.}

     ^{Верность присяге и трону не мешали Столыпину занимать бескомпромиссную, жесткую позицию по отношению к царю, если этого требовали интересы государства. О последствиях лично для себя, для своей карьеры он беспокоился менее всего, свою независимость всегда подчеркивал. Известно, что, когда при покушении на Аптекарском острове пострадала дочь Петра Аркадьевича и царь предложил ему денег, Столыпин резко ответил: «Я здоровьем дочери не торгую». Вряд ли кто тогда мог позволить себе с таким достоинством отказаться от предложения монаршей особы. Характерно, что практически любые крупные меры, предпринимаемые Столыпиным, вызывали не только противоречивые оценки в российском обществе, но и прямую его поляризацию. Этого и следовало ожидать, поскольку его деятельность была направлена на решение коренных вопросов государственного устройства, социально-экономической и общественной жизни, затрагивала интересы всех слоев населения. К тому времени в стране завязалось столько узлов противоречий, что без их развязывания или разрубания ни о каком поступательном развитии не могло быть и речи.}

     ^{Достаточно развитая, крупная промышленность сочеталась с полукрепостническим, неэффективным сельским хозяйством. Высочайший уровень развития науки и искусства соседствовал с безграмотностью большинства населения. Отстранение от управления страной целых классов и социальных групп было настолько же несправедливым, насколько и неразумным. Привилегированные сословия из-за боязни потерять власть, значительная часть народной массы в силу инертности и забитости не хотели никаких изменений. В то же время радикально настроенные элементы стремились к полному разрушению государства и возведению на его обломках утопического общества, образы которого выстраивались в их воспаленном воображении.}

     ^{Столыпин прекрасно понимал, что оставлять все «как есть» -значит обречь страну на деградацию и гибель от социального взрыва. Поддаться эмоциям, пойти на поводу у ультралевых или ультраправых, одинаково безответственных людей, значило ускорить путь к гибели. Поэтому он тщательно взвешивал каждый шагна пути реформ, вызывая недовольство революционных элементов кажущейся медлительностью действий. В то же время, однажды решившись, он твердо проводил преобразования, не допуская мысли об откате назад, а тем более об обмане народа пустыми обещаниями. Это не устраивало правых, сановную элиту, рассматривавшую любые уступки народу лишь как вынужденную тактическую меру, от которой следует отказываться, как только пройдет необходимость в ней.}

     ^{По сути, Столыпин решился провести государственный корабль между Сциллой и Харибдой — реакционными силами, желающими консервации отсталых институтов и революционерами, стремившимися к «великим потрясениям». Тем самым он обрек себя на удары с обеих сторон.}

     ^{Из современников Столыпина наиболее точно выразил отношение к нему противоположных политических сил крупный государственный деятель того времени, лидер партии октябристов, председатель III Государственной Думы в 1910—1911гг. Александр Иванович Гучков: «Человек, которого в общественных кругах привыкли считать врагом общественности и реакционером, представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым опасным революционером. Считалось, что со всеми другими, т. н. революционными силами легко справиться (и даже, чем они левее — тем лучше), в силу неосуществимости тех мечтаний и лозунгов, которые они преследуют, но когда человек стоит на почве реальной политики, —это считалось наиболее опасным. Поэтому и борьба в этих кругах велась не с радикальными течениями, а главным образом с целью свергнуть Столыпина, а вместе и тот минимум либеральных реформ, который он олицетворял собою» Правые обвиняли премьера в сговоре с Думой, левая часть думских депутатов — в капитуляции перед царем и правыми, шла ли речь об экономических реформах, отношению к Государственной Думе или введении военно-полевых судов. Поносили и восхваляли за одно и то же — одни за то, что он убедил царя разогнать Думу, другие — за то, что не сделал этого раньше, за его долготерпение.}

     ^{Так, один из петербургских сановников в частном письме предполагает, что, «по мнению Столыпина... за роспуск Гос. Думы еще недостаточно высказалось общественное мнение», хотя тут же оговаривается: «Насколько общественное мнение выражается в прессе, то даже такая умеренная газета, как «Новое время», открыто высказалась за роспуск Думы, петиций о том тоже было достаточно».}

     ^{Настроение высших кругов российского общества, если судить по целому ряду дошедших до нас перлюстрированных писем, во многом похоже на то, что наблюдалось и в «среднем классе», о чем, в частности, свидетельствуют такие строки: «Я только что из Москвы, где страшно гнетущее настроение, как и везде в России. Живем в каком-то кошмаре. Светлыми лучами в этом непроницаемом мраке несомненно является редкая энергия и вера в хорошее будущее нашего Петра Аркадьевича... Но сумеет ли он побороть ужасную силу разрушения, это большой вопрос. Необходимо отрезвление общества, а его нет. Террор очень разлагает общество и вносит погибельный политический разврат».}

     ^{Вот еще несколько выдержек из частной переписки, пожалуй, не нуждающихся в комментариях:}

     ^{«Гос. Дума продолжает бесчинствовать и все с нетерпением ждут ее роспуска, который, конечно, неизбежен. Непонятно, зачем тянуть».}

     ^{«Политические дела нашей Родины из рук вон плохи. Революционная Дума делает свое дело и г. Столыпин почему-то церемонится с этой бандой. Впрочем, быть может, и на армию уже мало надежды... Беда, да и только».}

     ^{«Судя по всему, наступает неминуемый конец и Думская трущоба будет временно устранена. Я буду очень сожалеть, если вместе с Думой уйдет и Столыпин. Я его ценю как хорошего политического деятеля, так и как опору для нас...».}

     ^{«Здесь все того мнения, что момент роспуска Думы был выбран правильно. Манифестом довольны и особенно телеграммой Столыпина. В нем видать государственного человека с железной волей и вместе с тем желающего безотлагательно приступить к некоторым реформам. Все дело в том, кто пойдет в его кабинет. В этом вся трудность данной минуты».}

     ^{«В настоящий момент мы переживаем затишье, но положение я считаю все-таки весьма угрожающим и не верю в правильность во всем политики нынешнего министерства. Столыпина, как порядочную, энергичную личность, высоко ценю, но сомневаюсь, чтобы при нынешних тяжелых обстоятельствах ему удалось окончательно успокоить страну. Делает он честно все, что может, не жалеет себя. И за то спасибо. А за промахи и ошибки старого режима нам придется все же расплачиваться».}

     ^{Конечно, можно привести немало резких свидетельств, осуждающих Столыпина за роспуск Думы, но при всем разнообразии мнений все государственно мыслящие люди сходятся в главном при оценке того, кто волею судеб оказался центральной фигурой столь драматичного периода в истории России. Отмечается редкая энергия, противостоящая ужасной силе разрушения, образ «государственного человека с железной волей», его стремление бодро бороться до конца, «мужество и сила», сожаление о возможном его уходе с поста; говорится о честной, порядочной, энергичной личности, не жалеющей себя для дела.}

     ^{Но в этих же письмах (подчеркнем еще раз — частных, никак не рассчитанных на публикацию и потому вполне откровенных) мы видим и другое, весьма настораживающее — непримиримость к оппонентам, непонимание основ демократии, а в результате резкое осуждение Столыпина за долготерпение к «бесчинствующей» Государственной Думе, за стремление к конструктивному диалогу, сотрудничеству с «центром», за попытки максимального учета общественного мнения при принятии крупных решений.}