Холодная война

Облачимся в наши  лучшие  воскресные  манеры  ради  девчонки,  которую  мы

вытащили из грязи. 

   (Сердито бросается  в елизаветинское кресло.) 

   Дулитл (с   укором).  Ах,  Генри  Хигинс,  Генри  Хигинс,  пощадите  мои

буржуазные чувства.

   Миссис Хигинс. Не забывай, Генри: ты обещал. (Нажимает кнопку звонка на

письменном столе.) Мистер Дулитл, будьте любезны, пройдите пока на балкон.

Я хочу, чтобы Элиза  помирилась с  этими  джентльменами  до  того,  как  вы

сообщите ей о  своем новом положении. Вы не возражаете?

   Дулитл. Как  вам угодно, мэм. Я готов на  все, лишь бы Генри избавил  меня

от нее. (Скрывается за балконной дверью.) 

   Появляется  горничная. Пикеринг занимает  место Дулитла. 

   Миссис Хигинс. Попросите, пожалуйста, мисс Дулитл.

   Горничная.  Слушаю, мэм. (Уходит.)

   Миссис Хигинс. Смотри, Генри, будь умницей.

   Хигинс. По-моему,  я веду себя идеально.

   Пикеринг. Он  старается как может, миссис  Хигинс. 

   Пауза.  Хигинс  откидывает   голову,   вытягивает   ноги   и   начинает

насвистывать. 

   Миссис Хигинс. Милый Генри, в этой позе  ты выглядишь совсем  не  лучшим

образом.

   Хигинс (подбирая  ноги). А я и не стремлюсь  выглядеть лучшим образом.

   Миссис Хигинс. Дело не  в  этом,  милый.  Я  просто  хотела,  чтобы   ты

заговорил.

   Хигинс. А  почему?

   Миссис Хигинс. А потому, что, когда человек  разговаривает, он не  может

свистеть. 

   Хигинс издает  стон. Снова томительная пауза. 

   Хигинс (потеряв  терпение, вскакивает с места). Где  же, черт побери, эта

девчонка? Целый день нам ее дожидаться, что ли? 

   Входит невозмутимая, излучающая приветливость Элиза.  Она в совершенстве

владеет собой и  держится с полной непринужденностью. В руках у нее рабочая

корзинка. Видно, что  она чувствует  себя  здесь  как  дома.  Пикеринг  так

поражен, что не в  силах двинуться с места. 

   Элиза. Здравствуйте, профессор Хигинс. Как вы себя  чувствуете?

   Хигинс (поперхнувшись). Как я... (Продолжать он не в  состоянии.)

   Элиза. Ну  конечно, хорошо - вы ведь никогда  не болеете. Как я рада  вас

видеть, полковник  Пикеринг! 

   Пикеринг  поспешно вскакивает и здоровается  с ней. 

   Элиза. Сегодня  прохладно, не правда ли? (Садится.) 

   Пикеринг  усаживается рядом с ней. 

   Хигинс. Со  мной вы эти фокусы бросьте!  Я сам  вас  всему  научил,  меня

этим не возьмешь! Хватит дурака валять! Одевайтесь - и  домой. 

   Элиза вынимает  из корзинки вышивание и начинает  работать, не обращая на

Хигинса ни малейшего  внимания. 

   Миссис Хигинс. Право, ты очень мил, Генри!  Ни одна  женщина  не  устоит

перед таким приглашением.

   Хигинс. Оставьте  вы ее, мама. Пусть говорит   сама  за  себя.  Вы  очень

скоро убедитесь, что  у нее нет ни одной  своей  мысли,  ни  одного  своего

слова - всему научил ее я. Повторяю вам, я создал ее из рыночных отбросов,

а теперь эта гнилая капустная кочерыжка разыгрывает  передо  мной  знатную

леди.

   Миссис Хигинс (успокаивающе). Да, да, мой милый,  но,  может  быть,  ты

все-таки сядешь. 

   Разъяренный  Хигинс садится. 

   Элиза (продолжая  работать и, по-видимому, не замечая  его  присутствия).

Теперь вы меня, наверно, совсем забудете, полковник Пикеринг, -  ведь  ваш

эксперимент окончен.

   Пикеринг. Не  надо так. Вы не должны об  этом думать как об эксперименте.

Мне больно это слышать.

   Элиза. Правда, я ведь всего лишь гнилая  капустная кочерыжка.

   Пикеринг (порывисто). Нет!

   Элиза (невозмутимо). ...но вы для меня столько  сделали, что мне было бы

очень горько, если бы вы меня забыли.

   Пикеринг. Вы  очень любезны, мисс Дулитл.

   Элиза. Дело  не в том, что вы платили  за мои  туалеты.  Я  знаю,  вы  не

скупитесь на деньги. Но именно от вас я научилась хорошим  манерам, а  ведь

без них нельзя стать  настоящей леди, не правда ли? Знаете,  мне  было  так

трудно научиться  прилично  вести  себя,  находясь  все  время  в  обществе

профессора Хигинса. Я с детства привыкла вести  себя  точно  так  же,  как

ведет себя он: не умела  сдерживаться, кричала, ругалась по каждому  поводу.

Я бы так никогда  и не узнала, как ведут себя настоящие  леди и джентльмены,

если бы не вы.

   Хигинс. Ну  и ну!

   Пикеринг. Но  ведь у него это получается  непроизвольно. Он не хотел   вам

плохого.

   Элиза.  Вот   и  я  непроизвольно  делала  то  же  самое,   когда   была

цветочницей. Но все-таки делала - вот в чем беда.

   Пикеринг. Ваша  правда. Тем не менее  именно  он  научил  вас  правильно

говорить; я, знаете, с этим бы не справился.

   Элиза (небрежно). Да, конечно, но ведь это его  профессия.

   Хигинс. Ах, черт!

   Элиза (продолжая). Это все равно что научить  танцевать модные танцы, не

больше. Знаете вы, когда  по-настоящему началось мое воспитание?

   Пикеринг. Нет...

   Элиза (опуская   вышивку).  В  тот  день,  когда  я  впервые  пришла  на

Уимпол-стрит и  вы назвали меня мисс Дулитл. С этой минуты я начала уважать

себя. (Снова берется  за вышивание.) Многих мелочей вы  даже  не  замечали,

так они были естественны  для вас. Вы разговаривали со мной  стоя,  снимали

передо мной шляпу, пропускали меня в дверях...

   Пикеринг. Какие  пустяки!

   Элиза. Да, но эти пустяки говорили  о   том,  что  вы  обо  мне   лучшего

мнения, чем о какой-нибудь судомойке; хотя и с судомойкой,  попади  она  в

гостиную, вы, конечно, были бы так же вежливы. Вы,  например,  никогда  не

снимали при мне  ботинок в столовой.

   Пикеринг. Вы  не должны обижаться за  это   на  Хигинса:  он  снимает   их

всюду.

   Элиза. Знаю. И не виню его. Это у   него  получается  непроизвольно,  не

правда ли? Но для  меня было так важно, что вы этого  не делали. Видите  ли,

разница между леди и цветочницей заключается не только в умении  одеваться

и правильно говорить - этому можно научить, и даже не в манере вести себя,

а в том, как себя ведут  с  ними  окружающие.  С  профессором  Хигинсом  я

навсегда останусь цветочницей, потому что он вел себя и будет  вести  себя

со мной, как с  цветочницей. Но с вами я могу стать  леди,  потому  что  вы

вели себя и будете вести себя со мной, как с леди.

   Миссис Хигинс. Генри, пожалуйста, не скрежещи  зубами.

   Пикеринг. Право,  мне очень приятно это слышать,  мисс Дулитл.

   Элиза. Если  хотите, можете называть меня  просто Элизой.

   Пикеринг. Благодарю.  С наслаждением буду называть  вас Элизой.

   Элиза. А  профессора Хигинса я просила  бы называть меня мисс Дулитл.

   Хигинс. Раньше  подохнете.

   Миссис Хигинс. Генри! Генри!

   Пикеринг (смеясь). Платите ему той же монетой,  Элиза. Не церемоньтесь с

ним, ему это на пользу.

   Элиза. Не  могу. Раньше смогла бы, а теперь  не  могу.  Ночью,  когда  я

бродила по улицам, ко" мне  обратилась  какая-то  девушка.  Я  попробовала

заговорить с ней  по-старому, но у меня ничего не вышло.  Помните,  вы  мне

рассказывали, что, когда  ребенок  попадает  в  другую  страну,  он  быстро

начинает говорить на чужом языке и забывает свой.  Я  -  такой  ребенок  в

вашей стране. Я забыла свой родной язык и могу говорить только  на  вашем.

Именно теперь, когда  я  ушла  с  Уимпол-стрит,  я  навсегда  покончила  с

Тотенхэм Корт-роуд.

   Пикеринг (встревоженно). Но вы же вернетесь на Уимпол-стрит,  правда? Вы

простите Хигинса?

   Хигинс (вскакивая). Черта с два  я  ей  позволю   прощать  меня.  Пускай

убирается! Пускай попробует  обойтись без  нас.  Без  меня  она  через  три

недели скатится обратно на дно. 

   В комнате  появляется Дулитл. Бросив на  Хигинса  полный  достоинства   и

укоризны взгляд, он тихо подходит к дочери, которая  стоит спиной к нему. 

   Пикеринг. Он  неисправим, Элиза. Но вы ведь  не скатитесь на дно, правда?

   Элиза. Нет,  никогда не скачусь. Я хорошо  выучила свой урок.  Я  уже   не

могу издавать такие  звуки, как раньше, даже если бы захотела! 

   Дулитл сзади  кладет ей руку  на  плечо.  От  неожиданности  она  роняет

вышивание, оборачивается, и тут, при виде  отца  в  шикарном  костюме,  ей

сразу изменяет выдержка. 

   А... а... а... у... о... ой!

   Хигинс (издав  торжествующий вопль). Ага! Правильно!  А... а... а... у...

у... о... ой! Победа! Победа! (Растягивается на тахте,  скрестив  руки  на

груди.)

   Дулитл. Ну  чего к девушке прицепились?  Не смотри на меня так, Элиза.  Я

тут ни при чем. Просто у меня деньги завелись.

   Элиза. Не  иначе как тебе миллионер подвернулся?

   Дулитл. Верно.  Но сегодня я вырядился по  особому случаю. Сейчас  еду   в

церковь святого  Георгия. Мачеха твоя за меня выходит.

   Элиза (сердито). И ты унизишься до брака   с  этой  мерзкой,  вульгарной

бабой?

   Пикеринг  (мягко).  Это  его  долг,  Элиза.  (Дулитлу.)  А  почему  она

переменила свои намерения?

   Дулитл (грустно). Запугана, хозяин, запугана. Буржуазная  мораль требует

жертв. Не хочешь ли поглядеть, как меня окрутят, Элиза?  Надевай  шляпу  и

поехали.

   Элиза. Если  полковник считает это нужным, я... я... (Чуть не плачет.) Я

поступлюсь своим  достоинством. А в награду  за  это,  наверно,  наслушаюсь

новых оскорблений.

   Дулитл. Не  бойся, теперь она больше ни  с  кем  не  лается.  Как   стала

порядочной, так совсем духом пала.

   Пикеринг  (слегка  сжимая  локоть  Элизы).  Не  огорчайте  их,   Элиза.

Сделайте, что в  ваших силах.

   Элиза (пытается  выдавить  улыбку,  скрыв  раздражение).  Ну  хорошо,  я

поеду. Пусть видят,  что  я  не  злопамятна.  Подожди  минутку,  я  сейчас

вернусь. (Уходит.)

   Дулитл (подсаживаясь  к Пикерингу). Как подумаю об  этой  церемонии,  так

меня  страх  и  разбирает,  полковник.  Может,  вы  тоже  поедете,   чтобы