Холодная война

целеустремленных  честолюбивых молодых женщин с  тех  пор,  как  Нелл  Гвин

показала им пример, играя королев и очаровывая королей  в том самом театре,

где сперва продавала  апельсины. Тем не менее самые  разные  люди  полагают,

что раз Элиза  героиня  романа  -  изволь  выходить  замуж  за  героя.  Это

невыносимо. Прежде всего, ее скромная драма будет испорчена,  если  играть

пьесу, исходя из столь  несообразного предположения, а  кроме того, реальное

продолжение очевидно всякому, кто хоть немного разбирается  в  человеческой

природе вообще и  в природе женской интуиции в  частности.

   Элиза, объявляя  Хигинсу, что не пошла бы  за него замуж, если б даже  он

ее просил, отнюдь не кокетничала, она  сообщала  ему  глубоко  продуманное

решение. Когда холостяк интересует незамужнюю  девицу,  оказывает  на  нее

влияние, обучает  ее и становится необходимым ей, как Хигинс Элизе, то она,

если только у  нее хватает характера, всерьез  задумается: а  стоит  ли  еще

делаться женой  этого холостяка, тем более что  любая решительно настроенная

и увлеченная идеей  брака женщина может его заарканить - так мало он думает

о браке. Тут решение  будет  в  значительной  степени  зависеть  от  того,

насколько она свободна в своем  выборе.  А  это,  в  свою  очередь,  будет

зависеть от ее возраста и дохода. Если она не столь уж юна и не обеспечена

средствами к существованию, то она выйдет за него замуж, так  как вынуждена

согласиться на любого, кто ее обеспечит. Но красивая  девушка  в  возрасте

Элизы не испытывает такой безотлагательности; она свободна в своем  выборе

и может проявлять  разборчивость.  И  тут  она  руководствуется  интуицией.

Интуиция ей подсказывает не выходить  за  Хигинса.  Но  она  не  велит  ей

отказаться от него совсем. Нет никаких сомнений: на всю жизнь он останется

одним из сильнейших ее увлечений. Чувство это жестоко  пострадало бы,  если

бы другая женщина  заняла ее место. Но поскольку в этом отношении она в нем

уверена, то и не сомневается  в правильности избранной ею линии  поведения и

не сомневалась  бы, даже если бы между ними не было разницы в двадцать лет,

- разницы, которая  так велика с точки зрения  юности.

   Коль скоро  ее решение к нашей интуиции  не  взывает,  давайте  попробуем

обосновать  его  с  точки  зрения  разума.  Когда  Хигинс  объясняет  свое

равнодушие к молодым  женщинам тем, что они имеют  сильнейшую  соперницу  в

лице его матери, он дает ключ к своей  холостяцкой  закоренелости.  Случай

этот можно считать  редким только в том смысле,  что  замечательные  матери

попадаются редко. Если у впечатлительного мальчика мать достаточно богата,

наделена умом, изящной  внешностью,  строгим,  но  не  суровым  характером,

тонким вкусом и  умением из современного искусства  извлечь  лучшее,  то  он

возьмет ее за образец, с которым мало кто из женщин сможет  потягаться;  к

тому же она освобождает  его привязанности, чувство красоты  и  идеализм  от

специфических сексуальных  импульсов. Все это делает его  ходячей  загадкой

для большинства  людей с неразвитым вкусом, которых  растили  в  безвкусных

домах  заурядные  или  несимпатичные  родители  и  для   которых   поэтому

литература, скульптура, музыка и нежные отношения  нужны  лишь  как  форма

секса, если вообще нужны. Слово "страсть" означает для них  только секс,  и

мысль, что Хигинс испытывает страсть к фонетике и  идеализирует мать, а  не

Элизу, кажется им нелепой и неестественной.  И  однако,  посмотрев  окрест

себя,  мы  убедимся,  что   нет   такого   уродливого   и   несимпатичного

человеческого существа, которое при желании не  нашло  бы  себе  жену  или

мужа, тогда как  многие старые девы и  холостяки  возвышаются  над  средним

уровнем благодаря  своим  высоким  нравственным  качествам  и  культуре.  В

результате этого  нам трудно не заподозрить, что отделение  секса от  других

человеческих  связей,  достигаемое   людьми   талантливыми   путем   чисто

интеллектуального  анализа,   иногда   осуществляется   под   воздействием

родительского обаяния  или же стимулируется им.

   Так  вот,  хотя  Элиза  и  не  могла   таким  образом   объяснить   себе

хигинсовские могучие  силы противостояния ее чарам, которые  повергли Фредди

ниц с первого  взгляда, она инстинктивно почувствовала, что никогда  ей  не

завладеть Хигинсом целиком, не встать между ним и  его матерью (первое, что

должна сделать  замужняя женщина). Короче говоря, она  догадалась,  что  по

какой-то необъяснимой причине он  не  подходит  для  роли  мужа,  то  есть

мужчины, для которого, соответственно ее представлению о  муже,  она  стала

бы объектом ближайшего, нежнейшего и самого горячего  интереса.  Даже  при

отсутствии   соперницы-матери   Элиза   все   равно   не    пожелала    бы

удовольствоваться таким интересом к себе, который  стоял бы на втором месте

после философских  интересов. Даже если бы миссис Хигинс умерла, остался бы

Мильтон и Универсальный  алфавит. Высказывание Лэндора в  том  смысле,  что

любовь  для  тех,  кто  наделен  сильнейшей  способностью  любить,  играет

второстепенную роль,  не  расположило  бы  к  нему  Элизу.  Добавьте  сюда

возмущение, с каким  она относилась к высокомерному  деспотизму  Хигинса,  и

как не доверяла его  хитрой вкрадчивости,  когда  он  старался  обвести  ее

вокруг пальца и  избежать ее гнева в тех случаях,  когда  обращался  с  нею

чересчур запальчиво и грубо, - и вы увидите,  что  чутье  Элизы  с  полным

основанием предостерегало ее от брака с Пигмалионом.

   Но тогда  за кого же вышла Элиза? Ибо  если Хигинсу на роду было  написано

оставаться холостяком, то Элиза вовсе не  была  создана  для  того,  чтобы

оставаться старой девой. Хорошо, коротко расскажем  это для тех, кто сам не

догадается, несмотря на некоторые намеки Элизы.

   Почти сразу  вслед за  тем,  как  уязвленная  Элиза  провозглашает  свое

обдуманное решение  не выходить за  Хигинса,  она  упоминает,  что  молодой

мистер Фредерик Эйнсфорд Хилл ежедневно объясняется  ей в любви  по  почте.

Что ж, Фредди  молод,  фактически  на  двадцать  лет  моложе  Хигинса;  он

джентльмен (или же, говоря языком прежней Элизы, "барчук")  и  изъясняется

как  джентльмен.  Полковник  обращается  с  ним  как  с   равным;   Фредди

непритворно любит  Элизу и не командует ею и  вряд  ли  будет  командовать,

несмотря на свое социальное превосходство.  Элиза  не  признает  дурацкого

романтического  традиционного  представления  о  том,  что  всем  женщинам

нравится,  чтобы  ими  повелевали,  а  то  и  в  буквальном  смысле  силой

принуждали к подчинению и били.

   "Идешь   к  женщине  -  бери  с   собой   плетку",   -   говорит   Ницше.

Здравомыслящие деспоты  никогда не прилагали этот  совет  к  женщинам:  они

брали с собой  плетку, когда имели дело с мужчинами, и  мужчины,  над  чьей

головой она свистела, рабски их боготворили, в  гораздо  большей  степени,

чем женщины. Бесспорно, бывают не только мужчины, но  и  женщины,  любящие

покоряться; они, как  и мужчины,  восхищаются  теми,  кто  сильнее  их.  Но

восхищаться сильной  личностью - одно, а жить у него или  у нее под пятой  -

совсем другое. Слабые личности, быть может, и  не  вызывают  восхищения  и

желания поклоняться, но зато они  не  вызывают  и  неприязни,  от  них  не

шарахаются, и они  без малейших затруднений вступают в брак с теми, кто для

них слишком хорош. Они могут подвести в  минуту  крайности,  но  поскольку

жизнь не есть одна сплошная минута крайности, а представляет собою  главным

образом цепь ситуаций, не требующих никакой особенной  силы, то  справиться

с ними могут даже сравнительно слабые люди, имея в помощь  более  сильного

партнера. Равным образом  все  вокруг  свидетельствует  о  том,  что  люди

сильные (неважно, мужского или женского пола) не только не вступают в брак

с еще более сильными, но даже не отдают им предпочтения,  когда  подбирают

себе друзей. Когда  один  лев  встречает  другого,  у  которого  еще  более

громкий рык, он относит  его к разряду зануд. Мужчина  или женщина,  которые

чувствуют в себе силы на двоих, ищут в партнере  чего  угодно,  только  не

силы. Обратное положение  вещей тоже верно. Люди слабые  любят  вступать  в

брак с сильными, лишь бы те не очень их пугали, и,  таким  образом,  часто

совершают ошибку, которую  метафорически мы определяем как  "орешек  не  по

зубам". Они хотят  слишком многого в обмен на слишком малое, и когда сделка

становится неравноценной  до бессмысленности, союз распадается:  слабейшего

партнера либо отвергают, либо волочат за собой как тяжелый  крест, что  еще

хуже. В таких нелегких обстоятельствах обычно оказываются  люди  не  просто

слабые, но к тому же еще глупые или тупые.

   Ну, а раз  с человеческими отношениями  дело обстоит таким  образом,  как

же поступит Элиза, очутившись между Фредди и  Хигинсом?  Изберет  ли  себе

уделом всю жизнь  подавать домашние туфли Хигинсу  или предпочтет, чтобы всю

жизнь ей подавал  туфли Фредди? Ответ не  вызывает  сомнений.  Если  только

Фредди физически  не отталкивает ее, а Хигинс не привлекает настолько,  что

чувство это пересилит  все другие, то, если она за  кого-нибудь  из  них  и

выйдет, это будет  Фредди.

   Именно так  и поступила Элиза.

   Последовали   осложнения.  Но  экономического,   а   не   романтического

характера. У  Фредди  не  было  ни  денег,  ни  профессии.  Вдовья  часть,

последняя реликвия,  оставшаяся  от  былого  великолепия  Толсталеди-парк,

позволила  его  матери  переносить  превратности  жизни  в   Эрлскорте   с

жантильным видом, но не позволила  дать  детям  сколько-нибудь  серьезного

среднего образования, а тем  более  профессию  сыну.  Служить  клерком  за

тридцать  шиллингов  в  неделю  было  ниже  его  достоинства,   и   вообще

непереносимо. Его  виды на будущее заключались в  надежде на то,  что,  если

соблюдать видимость  благополучия, кто-нибудь что-нибудь для  него  сделает.

"Что-нибудь" смутно  рисовалось его воображению   как  частное  секретарство

или  некая  синекура.  Матери  это  "что-то",   вероятно,   представлялось

женитьбой на светской девушке со средствами, не устоявшей  перед  обаянием