Когнитивная метафора и когнитивная метонимия

Метонимия тоже имеет отношение к эмблемам и этикету, но это отношение не рыцаря, а слуги. Она схватывает внешнюю часть этикетного действия: «Давай пожмем друг другу руки», «Людовик сел на престол», «Мушкетеры скрестили шпаги» - все это метонимии. Слуга, этот старый плут и простак, замечает только внешнюю сторону поведения господ.

Метонимию, «художественную деталь», любили реалисты, описывающие широкие, демократические пласты жизни. Им не нужна была дама вообще как символ вечной женственности, им была нужна дама с родинкой, с сумочкой, с ледяной улыбкой, с собачкой, им нужен был не просто прокурор, но прокурор с бровями. А вот в средние века такая детализация, если выпадала из этикета, была смешной. Все, что не символизирует целое, что не восходит к Богу, олицетворяет собой грешное и смешное. Для Гоголя метонимия еще символизировала чертовщину, раздробленность жизни. Отсюда и гротескный образ носа, подменившего собой всего человека, и парад частей человеческого тела в «Невском проспекте», и идея «Портрета».

Если в научном мышлении метафора нужна на стадии формулирования гипотез, то метонимия - это будни науки. Это умение составить репрезентативную выборку, умение по деталям описать целое, это умение прорисовать причинно-следственные связи. Метафоры не подлежат верификации, и подобные требования к ним неразумны; истинность метафоры только в ее плодотворности. А вот метонимию обязательно надо верифицировать. Всем известна логическая ловушка post hoc, ergo propter hoc (после этого, значит вследствие этого). Не попасть в эту ловушку означает для ученого правильно выбрать явления, находящиеся в отношении смежности. Является ли подагра причиной гениальности или подагра сама по себе, а гениальность сама по себе? Вот в чем вопрос. Здесь донкихотская фантазия может сильно навредить, требуются скрупулезность и практичность. Здесь мало быть рыцарем науки, надо быть ее слугой. Правильная индукция суть правильная метонимия.

Теория метафоры и метонимии как проявления и воплощения сходства и смежности соответственно присутствует во многих работах Якобсона, хотя ее изложение никогда не становится самоцелью, а всегда производится по тому или иному поводу. Так, для славянской поэзии характерен параллелизм этимологической фигуры (группы слов с одним корнем, но разными суффиксами) и гомеоптотона (скопления слов с разными корнями, но одним суффиксом), соотносимый с метафорой и метонимией (сходством и смежностью). В исследовании прозы поэта Пастернака Якобсон делает общее заявление: «Самое тесное и глубокое родство связывает стих с метафорой, а прозу с метонимией». Любая форма афатического расстройства речи при психическом заболевании «заключается в некотором более или менее серьезном нарушении либо способности к селекции и субституции, либо способности к комбинирования и контекстной композиции… В первом случае подавляется отношение подобия, во втором – отношение смежности. Метафора не свойственна расстройствам подобия, а метонимия – расстройствам смежности».

Позднее Якобсон писал об успехе своей классификации типов афазии в контексте «очевидной дихотомии афатических нарушений» и упоминал ключевые «бинарные понятия» [Якобсон Р.О.1990,188]: кодирование/декодирование,синтагматика/парадигматика, смежность/сходство. Основой же классификации афатических нарушений стало представление о существовании двух осей: «Речевое событие может развиваться по двум смысловым линиям: одна тем может переходить в другую либо по подобию (сходству), либо по смежности. Для первого случая наиболее подходящим способом обозначения будет термин «ось метафоры», а для второго – «ось метонимии», поскольку они находят свое концентрированное выражение в метафоре и метонимии соответственно». Якобсон видит в сходстве и смежности принципы работы человеческого воображения и оттого возвращает им их исконные риторические имена: метафора и метонимия. Вместе с тем, обратный перевод с языка психологии на язык риторики становится началом длительного и незавершенного по сей день спора о взаимных отношениях метафоры и метонимии. Если сходство и смежность по тем или иным причинам рассматриваются как естественные отношения, то метафора и метонимия, заведомо искусственные отношения, помещенные в непростую и далеко не единственно возможную классификационную схему, вынуждают рассмотреть различные возможные отношения между ними. Сходство и смежность довольствуются обществом друг друга, но взаимодействующие метафора и метонимия порождают расширяющийся текст.

1.2. Когнитивная метафора

В ХХ веке на фоне развития новых направлений метафора становится для лингвистики в целом некоторым объединяющим феноменом, исследование которого кладет начало развитию когнитивной науки. Однако до последних десятилетий ХХ века, когда проблема статуса метафоры в концептуальной теории стала привлекать особое внимание лингвистов, исследования на этот счет носили случайный характер и не выделялись в отдельные обоснованные теории. Детальному рассмотрению метафоры как способа мышления в рамках когнитивной лингвистики посвящена работа Э. Маккормака «Когнитивная теория метафоры», в которой он дает определение метафоре как некоему познавательному процессу. По Э. Маккормаку причиной возникновения метафоры является сопоставление семантических концептов, в значительной степени несопоставимых, человеческим разумом путем определенных организованных операций. С одной стороны, метафора предполагает наличие сходства между свойствами ее семантических референтов, поскольку она должна быть понята, а с другой стороны – несходства между ними, так как метафора призвана создать некий новый смысл [ Маккормак Э., 1990, 126].

Относя чувственно воспринимаемые признаки к отвлеченным и непосредственно не наблюдаемым объектам, когнитивная метафора выполняет гносеологическую (познавательную функцию). Она формирует область вторичных предикатов-прилагательных, глаголов, характеризующих непредметные сущности, свойства которых выделяются по аналогии с доступными восприятию признаками физических предметов и наблюдаемых явлений.

Такого рода метафоры – когнитивные – создают тонко семантически дифференцированный язык чувств и вместе с тем обнаруживают тенденцию к семантическому сближению. Например, значение «разлюбить» может быть передано следующими метафорами: «любовь потухла, угасла, умерла, смолкла»; к сильному чувству применимы такие метафоры как «буря (пожар, вихрь, кипение, накал) страстей». Образность метафоры в этом случае ослабевает, что подтверждается скрещением, контаминацией образов.

Когнитивная метафора, состоящая в переносе признака предмета к событию, процессу, ситуации, факту, мысли, идеи, теории концепции и другими абстрактными понятиями, дает языку логические предикаты, обозначающие последовательность, причинность, цельнонаправленность, выводимость, обусловленность, уступительность и др.: предшествовать, следовать, вытекать, выводить, делать вывод, заключать, вести к чему-либо и др. К метафоре восходят союзы: хотя, несмотря на то, что, ввиду, вопреки. В этой сфере также действуют ключевые метафоры, задающие аналогии между разными системами понятий и порождающие более частные метафоры. Ключевые метафоры прилагают образ одного аргумента действительности к другому ее фрагменту.

Постановка вопроса о концептуальной метафоре дала толчок исследованиям в сфере мыслительных процессов человека. Это привело исследователей к тому, что метафора – это прежде всего вербализированный прием мышления о мире. Данной проблематикой занимались такие лингвисты 70-х - 80-х годов как А. Хили, Р. Харрис, А. Ортони, Р. Рейнолде и многие другие. Наиболее четко концептуальная теория метафоры сформулирована у Дж. Лакоффа и М. Джонсона [Лакофф Д., Джонсон М., 1990, 19-126]. Они описали концептуальную метафору как пересечение знаний об одной концептуальной области в другой концептуальной области.

Современная наука ставит развитие интеллектуальных навыков, творчества и образного мышления в прямую зависимость от уровня метафорического мышления. В ходе когнитивного процесса автор исследует участки своей долговременной памяти, обнаруживает два референта (иногда часто логически несовместимых), устанавливает между ними осмысленное взаимоотношение и, наконец, создает метафору. Следовательно, форма мысли получает свое отражение в речи: автор создает метафору, т.е. языковой образ. «В общем психологи считают язык основным проявлением когнитивных процессов. Он больше, чем все другие виды человеческого поведения, отражает мышление, восприятие, память, решение задач, интеллект и научение» [Баранов А. Н., 1991, 154]. Воспринимая один и тот же объект, наблюдая одно и то же явление, разные люди получают нетождественную информацию, так как структуры сознания этих людей могут быть неодинаковыми.

Аксиологический статус устойчивых метафорических конструкций закреплен в сознании носителей языка. В случае окказионального метафорического употребления он актуализируется в соответствии со статусом языковой единицы, составляющей основу метафорической конструкции. Номинативный и предикативный статус коннотата в высказывании. В силу того, что семантическое значение метафорической синтагмы не обладает линейной структурой, то есть не сводится к сумме значений составляющих ее компонентов, а определяется составляющим ее основу коннотативным образом, информативный потенциал метафорической единицы вычленяется на основе сигнификативно-количественных семантических преобразований, которые закреплены в сознании носителей языка или актуализируются в процессе ее экспликации или декодирования.

Основное информативное содержание метафорической конструкции отождествляется со значением заложенного в нем предикативного признака и осложняется целым комплексом коннотативных значений, из которых наиболее важным является положительный или отрицательный статус составляющего ее основу метафорического образа.

Коннотативные образы, отождествляемые в сознании носителей языка с предикативными значениями, направлены на идентификацию или иллюстративное пояснение одного из признаков или целого ряда характеристик. В первом случае функционирование коннотата в структуре предложения определяется предикативной функцией, то есть заложенная в коннотате информация выступает в качестве структурного компонента, раскрывающего значение признака: закат > красный > кровь > кровавый закат.

К коннотатам предикативного уровня относятся образы, не предназначенные для номинации объектов действительности: лед, вода, кристалл, молоко и т.д. Их функция в предложении ограничивается презентацией одного из предикативных значений: лед – холодный, вода течет, кристалл – прозрачный, молоко – белое.

Если коннотативный образ потенциально соотносится в сознании носителей языка не с одной, а с несколькими предикативными характеристиками («прозрачный» – вода, кристалл), значение метафорического признака в каждом конкретном случае может быть выявлено только из контекста.

Хотя, как правило, в сигнификативной функции, соответствующей имплицитному выражению предикативного признака, отображающая коннотат лексема выступает лишь в одном, наиболее устойчивом метафорическом значении.

В случае, когда коннотативный образ прямо не соотносится ни с одной предикативной характеристикой, а выступает как источник целого комплекса аддитивных значений, речь может идти о номинативно-предикативной функции коннотата, то есть о его потенциальной способности к наименованию объекта действительности с обязательным условием его экспликации: собака, черт, змея, леший и т.д. При употреблении коннотативного образа в функции номинатива значение приписываемых ему предикативных признаков может варьироваться в зависимости от языковой ситуации и от индивидуальных особенностей субъекта речи. Существование коннотата в системе языка чаще всего проходит в рамках одного из функциональных значений: номинативного или предикативного [Арутюнова Н. Д., 1976, 90].

Если коннотативный образ, предназначенный для актуализации одного предикативного признака, выступает в функции номинатива, то спектр ассоциирующихся с ним метафорических характеристик, как правило, включает первичное значение образующего квантитативную метафору признака. Однако в ряде случаев один и тот же коннотат в предикативной и номинативно-предикативной функции может обладать разными метафорическими значениями.

Следует отметить, что в системе языка присутствуют коннотаты предикативного плана, которые потенциально могут быть использованы для метафорического наименования отдельных частей или структурных компонентов объектов действительности: «солома» (волосы); «тростинки» (руки, ноги); «перья» (облака); «золото» (осенняя листва).

Такого рода коннотативные образы в предложении составляют основу для образования генитивных метафорических сочетаний: солома волос, тростинки рук, перья облаков, золото листвы и т.д. При употреблении коннотата в функции номинатива значение метафорических переносов определяется сложившимся в сознании носителей языка отношением к коннотативному образу и интенциональными установками субъекта речи.  
При отсутствии явно выраженной субъективной оценки коннотата (в случае употребления, например, таких устойчивых сочетаний, как голубая лента – река, люди в белых халатах – врачи и т. д.) значение метафорической конструкции ограничивается стилистическими функциями. Такого рода метафорические сочетания в предложении выступают как синонимичные варианты нейтральных языковых единиц или употребляются для дополнительного эстетического воздействия на адресата речи.

Система метафорических значений ориентирована на эмоционально-экспрессивное отражение явлений реальной действительности. Любой метафорический перенос (квантитативный или сигнификативный) тяготеет к гиперболизации, к выражению высшей степени проявления актуализирующегося с его помощью признака. Особенно ярко это проявляется в метафорических сочетаниях, раскрывающих признак в потенциально-ситуативном представлении.

Метафорические конструкции в наглядно-иллюстративной форме описывают одну из экстремально возможных ситуаций проявления признака или реакцию на этот признак со стороны окружающих. Основным функциональным значением системы средств вторичной номинации является отражение психических процессов, происходящих в человеческом сознании в ответ на соприкосновение с объективной реальностью.

Возможность интенсификации признака с помощью метафорических конструкций свидетельствует о субъективной природе представления окружающего мира и влечет за собой вопрос о норме как о наиболее нейтральном способе отражения действительности. Норма и идеал, обычное и особенное в метафорическом представлении.