Основные черты и периодизация русской философии

Основу философии Льва Шестова  в начале его творческого пути составляло ощущение     трагизма человеческого существования. Еще в первой своей книге «Шекспир и его критик Брандес» он говорит о фатальной роли случая в человеческой жизни. По его собственным словам, тогда он еще стоял «на точке зрения морали», и держался мнения, что случайности и страдания способствуют нравственному рождению и росту. Но вскоре он разочаровался в каком бы то ни было позитивном смысле страданий. В течение последующих пятнадцати лет Шестов пишет книги и статьи, основным фоном которых при всём литературном мастерстве будет чувство отчаяния и безвыходности. Человек по своей природе существо ограниченное по своим силам и возможностям, а потому трагическое, и выхода никакого нет.

Первую атаку Шестов начинает против нравственного идеализма - добра в том его виде, когда оно перестало быть нравственной категорией, а стало неким идолом, который требует себе служения. Его книга «Добро в учении гр. Толстого и Ницше» увидела свет в 1899 году. Шестов в ней стремится показать, что служение добру как идеалу не приносит ни счастья, ни душевного покоя ни самому человеку, который сделал это своим жизненным кредо, ни окружающим его людям. Эти заключения делаются путём сравнения жизненного и творческого пути Толстого и Ницше.

Обозревая первый период творчества Толстого, Шестов обращается к образу Левина в «Анне Карениной». Левин, когда стремился делать добро человечеству, России, всей деревне, то «мысли об этом были приятны, но самая деятельность всегда была нескладная и сходила на нет». Когда же Левин стал более и более ограничиваться жизнью для себя, «он увидел, что дело спорится гораздо лучше, и что хотя он и не ищет добра, а ищет своего счастия, то тем не менее, или, вернее, именно поэтому его жизнь не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра». Во второй период жизни Толстой начинает проповедовать служение добру. Стимулом к этому послужила встреча с обитателями ночлежных домов. Толстой не мог спокойно жить, когда рядом с ним открылась такая грязь и нищета. Начать служение добру было способом решения этого внутреннего конфликта. Шестов пишет о Толстом: «Служить добру - для него это не только бремя, а облегчение от бремени. И сверх того, это даёт ему, помимо мнимых обязанностей, ещё право требовать от других людей, чтобы они делали то, что он делает, чтобы они жили так, как он живёт». «Добру нужно зло как объект мщения, а добрым людям - злые люди, которых можно призвать к суду, хотя бы к воображаемому суду совести». Вера в добро «ведет обязательно к стремлению уничтожать, душить, давить других людей во имя какого-либо принципа, который выставляется обязательным, хотя сам по себе он в большей или меньшей мере чужд и не нужен ни его защитнику, ни людям».

Через много лет Шестов провозгласит, что для человека всё возможно. Но в этот период жизни весь пафос его обличений добра имеет в своей основе открывшуюся ему истину о том, что для человека ничего не возможно. «Мир - сам по себе, человек - сам по себе, как случайно выброшенная на поверхность океана щепка. Мечтать о том, что океан или кто-нибудь еще более могучий, чем океан, станет думать о судьбе этой щепки нелепо». Добро и разум не дают никакой опоры. Некоторую опору он увидел в формуле Ницше - amor fati, любовь к судьбе, по-своему переосмыслив её. «В жизни есть зло - стало быть, нельзя его отрицать, проклинать, отрицания и проклятья бессильны. Самое страстное негодующее слово не может и мухи убить. Нужно выбирать между ролью нравственного обличителя, имеющего против себя весь мир, всю жизнь, и любовью к судьбе, т. е. жизни, какой она является на самом деле, какой она была от века, какой она будет всегда». «Любовь к судьбе, т. е. жизни» есть ни что иное, как покорность судьбе.

Следующая книга Шестова  «Апофеоз беспочвенности» вышла  в 1905 году, и вызвала бурный и неоднозначный приём, фактически - скандал. Именно этот скандал сделал Шестова известным как скептика и нигилиста, именно эта книга (или только её название) отложилась в сознании его современников. Первоначально «Апофеоз...» задумывался Шестовым как критика безысходного «творчества из ничего» и отвлеченного просвещенческого нигилизма в духе ницшеанского развенчания идеалов.  Шестов выступает «адвокатом» беспочвенности в силу того, что за всеми общими понятиями и истинами видит выстроившиеся в ряд системы, эволюция которых лишь расширяет сферу декадентства и нигилизма, утрату истинно человеческих ценностей.

Но в процессе интерпретации  беспочвенности в эпоху кризиса  философии он ищет и позитивную ее значимость, пытается рассмотреть наличие  возможностей «выживания» в  «вакууме» беспочвенности. Ему открывается несколько путей: остановка перед могуществом систем (самоочевидных истин) - в духе Аристотеля и Достоевского - этот путь ведет к индивидуальному протесту, всеобщее разрушение классических идеалов (и систем) - в духе Ницше, - тогда неизбежно сознание «беспочвенности» добра и зла, этических моральных начал, общих законов, разочарование, сумасшествие и понимание.

Уже в «Апофеозе беспочвенности»  Шестов пишет: «Весь вопрос в том, существует ли бог» и цитирует Пушкина «Нет правды  на земле, но нет ее и выше». И это свидетельствует о том, что у Шестова по существу развеялась обычная вера в научное знание, в рациональную структуру бытия. Он не только думает, что логика не есть единственное средство познания, но и прямо заявляет, что «закономерность самое загадочное в бытии». «Мы и не подозреваем, - утверждает он, - что творится во Вселенной».

Вот почему в «Апофеозе беспочвенности» Жестов полагает, что задача философии - научиться жить в неизвестности. «Философия стремится прорваться сквозь логические цепи умозаключений», чтобы приблизить нас к реальности, к подлинному бытию». Шестовское определение   знания и определение его функций имеет логическим итогом его позицию веры. «Вера есть новое измерение мышления, открывающее путь к Творцу». И далее – «вера есть непостижимая творческая сила, великий, даже величайший, дар Божий».

Такой примат веры требует построения такой философии, которая исходила бы из того, что есть Бог – «живое, всесовершеннейшее существо, создавшее и благословившее человека». Отсюда шестовское неприятие автономии разума, ибо эта автономия немедленно     превращается в тиранию разума. «Ум ведет к необходимости, вера ведет к свободе» - такова формула иррационализма  Шестова. Борьбу против «страшной власти чистого разума», против «тирании подчинения разумной истине» Шестов ведет во имя религиозной веры. Он пишет: «В границах чистого разума можно построить науку, высокую мораль, даже религию – но нельзя найти Бога». «Рационализм не может заглушить чувство, - писал он в «Апофеозе беспочвенности», - что последняя истина – по ту сторону разума».

Творческое наследие Шестова велико. Позднее, уже в период жизни во Франции, Шестов пишет книги, которые в своей основе связаны с русской философией и культурой: «Философские идеи Достоевского и Паскаля», «Основные идеи древней философии», «Русская и европейская философская мысль», «Владимир Соловьев и религиозная философия», «Достоевский и Кьеркегор». Главной темой его философских трудов остается трагизм индивидуального человеческого существования, переживание безнадежности. Шестов восстает против диктата разума над сферой жизненных переживаний, борется за личность против власти общего, за индивидуально-неповторимое.

4.2. Русский религиозный  Ренессанс. С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, Н.А. Бердяев

Одно из проявлений русской философской  мысли на рубеже ХХ столетия – религиозно-философский  Ренессанс.

Расцвет русской светской и церковной  философской мысли в начале XIX в. был подготовлен предыдущим веком – и в лице славянофилов, и творческими исканиями таких писателей, философов, по сути, как Достоевский и Толстой. Существенное место здесь занимает знаменательное явление – философское творчество Вл. Соловьева. Расцвет и подъем русской религиозно-философской мысли непрерывно связан с творчеством И.В. Киреевского и А.С. Хомякова, духовно-нравственные идеи которых как бы обозначили направление, наметили канву будущих философских исканий. Они же охватывают фундаментальные философские вопросы: пути и характер познания, которое не может не быть связано одновременно и с ростом духовным, а также обретение подлинной человеческой свободы в процессе творческого созидания. С.Л. Франк, раскрывая суть отечественной философии, подчеркивал: «Русская философия в гораздо большей степени, нежели западно-европейская, является именно мировоззренческой теорией, - ее суть и основная цель никогда не лежат в области чистого теоретического, беспристрастного познания мира, но всегда – в религиозно-эмоциональном толковании жизни, и она, таким образом, может быть понята именно с этой точки зрения, посредством углубления в ее религиозно-мировоззренческие корни».

Предшественники и провозвестники русского философского Ренессанса выявили основные темы русской религиозной философии в целом – о творческом характере познания, преображающем человеческую личность, о свободе человеческого духа как его величайшем призвании, и, наконец, о творческом снисхождении Божественной Любви как источнике жизни, духовного роста и свободы человека. Главнейшие направления русской религиозной философии начала ХХ века – это философия истории, анализ всеохватывающих сил Логоса, христианское основание социальной философии, проявившееся, главным образом, в идее соборности, свобода творчества и свобода духа. К числу наиболее ярких представителей русской религиозной философии ХХ века относятся С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, Н.А. Бердяев.

Сергей Николаевич Булгаков (1871–1944) родился в семье священника в Ливнах Орловской губернии.  После учебы в Ливенском духовном училище и в Орловской духовной семинарии поступает на юридический факультет Московского университета. Булгаков вспоминал: «Меня влекла область филологии, философии, литературы, я же попал на чуждый мне юридический факультет в известном смысле для того, чтобы тем спасать отечество от царской тирании, конечно, идейно. А для этого надо было посвятить себя социальным наукам, как каторжник к тачке, привязать себя к политэкономии».

С 1895 года начинается его преподавательская  деятельность. Он публикует целый  ряд статей, а в 1897 году увидел свет первый значительный труд Булгакова  «О рынках при капиталистическом  производстве», написанный с позиций  «легального марксизма». Принимая и экономические и философские концепции Маркса как нечто абсолютное, он старался быть максимально последовательным, доводить любые марксистские идеи до их последнего логического завершения. Булгаков считал тогда стиль проявлением научности, которой он служил, посвящал себя. Позднее в «Автобиографических заметках» он пишет: «Я был как в тисках в плену у «научности», этого вороньего пугала, поставленного для интеллигентской черни». Г.В. Плеханов называет Булгакова «надеждой русского марксизма», но этой «надежде» не суждено было сбыться. С 1898 года Булгаков находился в двухлетней командировке в Германии, Франции и Англии. Здесь он увлекается немецкой классической философией, особенно Кантом и Шеллингом. Возвращение Булгакова в Россию совпадает с постепенным переходом к идеализму, завершившимся интересом к религиозно-философской проблематике. По его собственному признанию, путь напряженнейших вероисканий вел его «через сомнения к утверждению старых, не упраздненных, а лишь обновленных ценностей». Основными вехами на этом пути стало участие Булгакова в сборнике «Проблемы идеализма» (1902), и написание работы с красноречивым названием «От марксизма к идеализму» (1903). Революция 1905 года привела его к окончательному разочарованию в идеях марксизма и частично – социализма. Относительную правоту последнего Булгаков никогда не отрицал, считая социализм «социально-политическим минимумом» христианской политики.

Поворот «от марксизма к идеализму» начал новую эпоху в жизни  Булгакова. По его собственному признанию, в этом он был многим обязан Вл. Соловьеву. «Философия Соловьева, - писал Булгаков, - дает современному сознанию целостное и последовательно развитое христианское миросозерцание». Он не только философски освободился от доктрины экономического материализма, не только принял основные положения идеализма, но и всецело перешел к религиозному миропониманию.

Начиная с 1907 года в творчестве Булгакова  начинает заметно возрастать философско-религиозная  проблематика: в 1911 году выходит его  сборник (в 2 томах) «Два града», в 1912 – первая часть монографии «Философия хозяйства» с подзаголовком «Мир как хозяйство», в которой проблематика политической экономики и социальной философии марксизма подвергается коренной переработке с позиций религиозной философии. Публикуя первую часть «Философии хозяйства» издательство анонсировало ее вторую часть – «Определение хозяйства (этика и эсхатология)», но замысел Булгакова изменился, и в результате появилась книга «Свет невечерний. Созерцание и умозрение», которую считают своеобразным итогом всего периода философского развития Булгакова и предельной точкой эволюции его мировоззрения в рамках религиозной философии. Дальнейший шаг в этой эволюции – принятие сана священники летом 1918 года. С 1922 года Булгаков живет за пределами России.

Мировоззрение С. Булгакова не укладывается в общую формулу. Большинство  исследователей выделяют  в творчестве мыслителя три периода: легальный  марксизм (1896-1900), религиозная философия (1901-1918), богословие (с 1919 г.).

Тип своего мировоззрения Булгаков определял как «религиозный материализм» и ставил в центр своей философии темы материи и истории, мира и человека. Но смысл бытия мира и человека обретается только в их связи с Богом. Тварное бытие несет образ Божий, присутствующий в качестве статичного, структурного принципа, но оно также наделено подобием Богу, которое выступает в качестве динамического принципа. Благодаря последнему мир движется к соединению с Богом, и мировая история представляется как Богочеловеческий процесс. Наряду с этим принимается типичная для христианского платонизма концепция пребывающих в божественном разуме «замыслов», или «прообразов» вещей и явлений тварного мира, вследствие чего в философии Булгакова возникают 
понятия «мира в Боге», всеединства, Софии.

Это понятие, которое при первом приближении можно истолковать как предвечный замысел божий о мире и человеке, позволяет Булгакову избежать того «размывания» физической субстанции мира, которое зачастую происходит в рамках идеалистической философии. С помощью понятия Софии Булгаков пытается установить непрерывную иерархию сущностей от Бога до человека.