Феноменология культуры

Изначальное пренебрежение Сократа  натурфилософским знанием, неспособным  дать жизнестроительные идеи, и глубокая антипатия к расхожей философии определили собственную философскую проблематику афинского мудреца. Но структура истины в сфере гносеологии, делает проблематичным наличие этой истины в нравственной философии. Чем определяется истина в этике? Означает ли этика «умение жить»? Последовательнее всего этот этический вопрос разбирается в диалоге «Критон». Старинный приятель Сократа Критон уговаривает заключенного в тюрьму философа, ожидающего исполнения смертного приговора,  бежать.  Но никакие увещевания не могут склонить Сократа к решению спасать свою жизнь, поскольку для него проблема состоит не в том, «чтобы жить, но чтобы хорошо жить»¹¹². При этом Сократ вовсе не отрицает самодовлеющей ценности жизни, мало того, все его поступки говорят за то, что он полагал противоестественным право распоряжаться жизнью другого человека (Можно вспомнить много случаев из жизни Сократа, когда он, как мог, противился вынесению смертного приговора, если это как то от него зависело, например, в случае со стратегами, которых все-таки казнили, но оптом уже казнились совестью судьи, вынесшие несправедливое решение). «Пограничная ситуация», в которой находится Сократ, позволяет ему с новой точки зрения увидеть проблему общечеловеческих ценностей.  Традиционные ценности, трансформируясь в расхожую мораль, которую Сократ постоянно подвергал иронической проверке, но которую он не собирался вовсе упразднять в силу того, что на ней, как форме общественного договора, держится всякое общество, эти ценности никак не исключают предрассудков, заблуждений и не спасают от преднамеренного или нечаянного преступления. Сократ горько представляет Критону таковую «мораль-соображение»: «Что же касается твоих соображений относительно расходов, общественного мнения, воспитания детей, то, говоря по правде, Критон, не есть ли это соображения людей, которые одинаково готовы убивать, а потом, если это будет можно, воскрешать, так себе, ни с того, ни с сего, - соображения того же самого большинства?»¹¹³ Истина, которую Сократ искал без устали всю свою жизнь, которую он не имел охоты сводить к какому бы то ни было определению, истина в его философии всегда оставалась проблемой.  Но в его поступке эта истина приобретает определенность, или, вернее будет сказано, истина у него становится праведностью, и понимать ее можно так, что в самые трудные моменты своей жизни человек может сохранить себя, а это означает, что он может оставаться верным самому себе – своим убеждениям. В этом смысле можно согласиться с Кьеркегором, что истина и есть сам человек. Упраздняя обыденную «философию» и учиняя «скандал разуму», Сократ тем самым совершает прорыв в системе традиционных представлений: смертный умирает во имя бессмертного Сократа.  Как в фотографическом аппарате в его ироническом суждении все вставало на свои места, но сначала -  с ног на голову , чтобы в конце концов получился и проявился подлинный снимок с действительности человеческой реальностью управляет сознание. По сути дела ценой огромной жертвы – собственной жизни – Сократ подтверждает  неизбывную ценность этой истины. Жизнь превращается в проблему смысла жизни. Сократ как нравственный учитель проявляет нижний и верхний пределы философского знания: неустранимое сомнение в «привычном» готовом знании и содержательное разрешение этого сомнения  в нравственном  поступке.

     То, что вызывало такое недоумение у софистов, которые также проявляли глубокий интерес к прояснению меры человека (или человека как формы знания о мире) – убеждение Сократа в том, что силу человека составляет его внутреннее достоинство и крепость его убеждений, а следовательно, что лучше терпеть несправедливость, чем ее совершать, - это казалось софистам просто превышением меры  человеческого разумного поведения. Потому зрелые многоопытные мужи-софисты пытаются внушить Сократу «во славу здравомыслия» отказаться от нескромной позиции и с большой прозорливостью предсказывают его печальную участь  Однако, сколь бы очевидными ни были выгоды осознания невозможности для человека всегда следовать «прекрасному», Сократ не смиряется, мало того, софистам не хватает даже пущенной в ход аргументации самоочевидности здравого смысла, при помощи которого они защищают свою умеренную позицию. Так Пол, ученик Горгия, полагает апелляцию к здравому смыслу достаточным аргументом в споре: «Не кажется ли тебе, Сократ, что ты уже полностью опровергнут, раз говоришь такое, что ни один человек не скажет»¹¹⁴. Сократа даже стыдят, когда попадаются по его милости в расставленные им диалектические сети: «…Сократ, неужели не стыдно тебе в твои годы гоняться за словами, и, если кто запутается в речи, полагать это счастливой находкой?»¹¹⁵. Несообразность точке зрения обыденного сознания в гносеологии может породить либо остроумие, либо сумасшествие (в «Софисте» прямо говорится, что есть такие люди, которые в философах видят «чуть ли не вовсе сумасшедших»)¹¹⁶. В этике Сократа, составляющей как познание добра и зла смысл философской гносеологии, действительность есть  не просто наличное «голое» существование, но существование в соответствии с подлинностью и адекватностью понятию истинного существования. Вот реализованный Сократом в реальности феноменологический мотив: сознание творит жизнь, нравственно осуществленную или несостоятельную. Сократ реализует феноменологию в действительность. Потому, как мы называем сапожником не всякого, кто возьмется смастерить обувь, но того, у кого это получится, точно так же и государственным деятелем Сократ  считает не каждого, кто обладает властью, но только того, кто стремится к тому, чтобы его «сограждане стали лучше»¹¹⁷. Государственный муж более, чем кто бы то ни было, должен пройти путь философа от сомнения до утверждения своего образа мыслей и действий в отношении к благу. «А потом, когда мы оба окончательно утвердимся /в этой добродетели/ тогда лишь, если сочтем нужным, примемся за государственные дела или подадим свой совет в ином деле, какое бы нас ни привлекло. Тогда мы будем советчиками лучше, чем ныне, ибо стыдно по-мальчишески хвастаться и важничать в том состоянии, в каком, по-видимому, мы находимся ныне,  когда без конца меняем свои суждения, и притом – о вещах самых важных. Вот до какого невежества мы дошли!»¹¹⁸

     Можно, следовательно,  утверждать, что целью философствования  для Сократа является  возможность  знания природы добра и зла  – без всякого отвлеченного  морализаторства – поскольку  в этом знании заключается  жизненный интерес: знание о сущности блага ведет государственного деятеля к заслуженному успеху («Алкивиад Первый»,  «Алкивиад Второй»), а в житейских делах польза от знания блага состоит в том, что оно создает душевный покой человеку, согласному со своей совестью. Потому истинное представление о добре и зле является  настоящим жизненным знанием, полезным и практичным. И потому учение Сократа не просто имеет этическую надстройку, но суть его заключается в том, что каждый философский вопрос имеет этическую подоплеку.

      Предметное  осуществление такого рода явлений,  как нравственный поступок, имеет  свою уникальную феноменологическую  структуру. Знание должно осуществляться, реализовываться посредством особой  модификации сознания, - воли.  Нравственное действие – это волевое усилие, в такой форме оно смыслополагается. Следует признать, что в этом пункте взгляд Сократа представляет и для нас первостепенную важность, поскольку в современной философии утрачена этическая суть, и потому философия становится все более и более отвлеченной и в общем перестает быть основой мировоззрения.  Современная философия  похожа на растерзанного титанами юношу Загрея, распадается на отдельные дисциплины, и этика на фоне развивающихся логики, теории познания, и даже эстетики, остается «философской провинцией», а не их средоточием.

       Философия  Сократа при всей своей логической  и гносеологической непоследовательности (всегда при обращении к ней  следует помнить, что ее сила  состоит не в неуязвимости  аргументов и не в логической безупречности выводов, ведь Сократ часто передергивает в споре, но в его способности представить проблему смысла жизни как проблему жизнеполагающую,  реальную), - при всем этом она представляется нам целостной системой, в которой не только определена иерархия  ценностей, с полной определенностью выражено представление об истинной природе знаний, об обязанностях перед собой и перед другими людьми, но она этически последовательна, а это значит, что она вся состоит из нравственных вопросов и ответов.  Скептически-иронический тон диалога есть только его форма, в которую Сократ-педагог облекает свои представления. У Сократа-майевтика в гениальной гармонии сосуществуют нравственная проповедь и ироническое сомнение, знание жизни и готовность ни на секунду не прекращать совершенствоваться в этом знании.

      По сути  дела все диалоги Платона так  или иначе решают вопрос о  природе добра и зла: и в  «Эвтофроне», в «Эвтидеме», в «Меноне», и в так называемых старческих  диалогах Платона – «Государство»,  «Законы»- понимание и приближение через это понимание к добру представляет  основную сквозную тему рассуждений Сократа. «То, что представляет несокрытость познаваемому, а также возможность познающему  /познать/, это, согласись, есть идея добра»¹¹⁹, - так М.Хайдеггер переводит-истолковывает суть философии Сократа.

     Сократ  производит уникальную операцию. Его этика есть ничто иное  как осуществление принципа свободы  в отношении к уже сложившейся  Ойкумене – обжитому миру, требующему  и своего поддержания и своего  обновления. Принцип свободы, согласно Сократу, должен быть осуществлен в пределах сложившейся культуры без ее разрушения, - отсюда обращение к диалектике как искусству соотносить общее с частным, понимание блага как того, к чему сходится вся духовная и практическая работа человека. Ирония и диалектика в исполнении Сократа есть формы превращения всякого деяния в благо. Ирония выражает недостаточность, но неисполнимость всякого действия  стать благом вне знания его, вне духовного (для Сократа прежде всего - словесного) опыта, вне этого конструктивно-провокативного мыслительно-экспериментального анализа. Диалектика – как форма, скрепляющая сводящая все эти опыты воедино, повторяющая и воспроизводящая благо в системе знания о нем. И феноменология, как доказательство реальной силы философии.

 

 

 

Литература 

1. Платон. Соч. в 3-х  т., 1971

2. Творения Платона  (В 2-х тт.).

3. Сочинения Платона  в 6 ч. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                         СОДЕРЖАНИЕ

 

Введение	3
Лекция 1. Введение в дескриптивную феноменологию. Истоки феноменологической теории. Феноменология как одна из основных школ и направления современного философско-культурологического знания	5
Лекция 2. Проблема множественности  описаний в феноменологии	12
Лекция 3. Проблема времени в феноменологии. Часть 1. Структуры первичной памяти.	31
Лекция 4. Проблема времени в феноменологии. Часть 2. Теория воображения.  Вторичная  память.	51
Лекция  5. Проблемы логики в феноменологии.	64
Лекция  6.  Метод  феноменологической дескрипции.	71
Лекция  7. Феноменология  культуры как конкретная наука.	84
Лекция 8. Описание произведений искусства как философско-культурологическая проблема.	105
Лекция 9. Этические явления  как проблема феноменологического  анализа.	115

¹  Древнегреческого скептика Пиррона пытались убедить в том, что есть такие вопросы, на которые можно дать положительный ответ. И вот его спросили: «Пиррон, ты умер?». На что последовательный скептик ответил: «Не знаю».

² Письмо Епифания Премудрого к Кириллу Тверскому // Изборник. М., 1969. С. 401.

³ Гумилев Н. Африканский дневник // Зов Африки. М., 1992. С. 116.

⁴ Бродский И. Путешествие в Стамбул // Город и мир. Л., 1991. С. 38–39.

⁵ Мережковский Д. Больная Россия. Л., 1991. С. 83.

⁶ XV век – трагический для православия, в середине этого столетия пала Византия, Константинополь был превращен в Стамбул, а св. София – в турецкую мечеть. В следующем столетии русская культура отходит от византийской архитектурной формы, и в церковном зодчестве утверждаются совершенно новые образцы, более всего ориентированные на русские столповые смотровые башни. В 1555 г. при Иване Грозном на Красной площади освящается Покровский собор, "что на рву", более известный как храм Василия Блаженного. Девять столповых церквей на одном основании – такова конструкция этой церкви, в которой полностью угасает византийский строительный канон. И в более откровенной форме в этой конструкции проявляется все та же "сложносочиненная" основа русского храмового строительства, дробность и тяга к пространственным вертикальным колодцам.

⁷ Гуссерль Э. Идеи… С. 202.

⁸ Парадоксальным сочетанием первого и второго подходов в решении проблемы описания является герменевтическая интерпретативная практика. Не ставя перед собой специальной задачи ее подробного анализа, можно отметить, что исходные определения в ней рассматриваются как принадлежность текста, а конечной задачей исследования текста является понимание, т.е. “сосредоточенность внимания «на самых фактах»", как характеризует процедуру Х.-Г. Гадамер в своей герменевтике фактичности (In-der-Welt-Sein). В "Истине и методе" Гадамер полагает, что "герменевтическая задача сама собой переходит в фактическую постановку вопроса" ( Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 321.). Каким образом текст, который в интерпретативном исполнении имеет тенденцию к бесконечному расширению, соотносится с фактическим положением дела и каким образом обросший интерпретациями объект проявляет свою изначальную фактичность, остается в герменевтике неразрешенной проблемой.

⁹ Цит. по Биммель В. М. Хайдеггер, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Пермь, 1998. С. 38.

¹⁰ Бабушкин В.У. Особенности феноменологического исследования научной проблемы (критический анализ) // Феноменологическая концепция сознания. Проблемы и альтернативы. М., 1998. С. 33.

¹¹ Гуссерль Э. Идеи… С. 65.

¹² Гуссерль Э. Идеи… С. 65–67.