Основные тенденции развития научно-технического сотрудничества ЕС с третьими странами

Небезынтересно, наконец, и то, кто же реально владеет ВПК ЕС. До сих пор в семейной собственности остаются, например, “Хемптон” (Великобритания), “Сетэр” (Дания, семья Комум). По сути, семейной является “Дассо” (60,29% семья Дассо и 6,7% семья Эдельштейн). Многие заводы полностью или частично остаются казёнными, в других крупные пакеты акций принадлежат центральным (“Талис”, “ЕАДС”, “Консберг” – Швеция) или региональным властям (“Техноспейс”, Бельгия, где 30% акций держит правительство Валлонии). 
В редких случаях часть акций передаётся служащим (“Талис” – 2,5%, “Дассо” – 0,41%). Наконец, налицо и рассеянные, мелкие акционеры, в том числе у тех фирм, акции которых котируются на бирже (“ЕАДС” – 30%, “Талис” – 31,8%, “Дассо” – 4,31%).

По мере набора сил самофинансирование в ВПК стало широко дополняться привлечением внешних средств. Сюда пошли сначала банки, а затем и такие осторожные инвесторы, как страховые и инвестиционные компании и пенсионные фонды, обязанные по закону вкладываться только в первоклассные ценные бумаги. Кроме кредитования, речь здесь идёт и о собственности, причём сами фирмы при этом приобретают форму закрытых акционерных обществ (“РВЕ”, “Испана-Сюиза”, Испания, “Лабинель” и “Сожерма”, Франция, “Шорт бразерс”, Великобритания и др.).

Конкретно, “Аэромаччи” контролируется банками “Юникредито италиано”, “Банка национале дель лаворо”, “Сан-Пауло”, “Банка ди Рома”, фирма “Брифекс” (Великобритания) – на 85% банком “Ройял бэнк оф Скотланд”. Свои акционерные портфели в “Финмекканика” имеют банки “Сан-Пауло”, “Банка национале дель лаворо”, и “Юникредито италиано”, в “Даймлер – Крайслер” –“Дойче банк”, в датской “Сетэр” – “Амагенбанкен” и т. д. Особую активность в данной сфере проявляет банк “Натекс”, владеющий акционерными портфелями многих военно-промышленных, в том числе конкурирующих фирм.

Подчас для обеспечения своих интересов банкам достаточно ведения счетов предприятий и их краткосрочного кредитования под оборотные средства. Поэтому крупные фирмы ВПК работают обычно с весьма узким кругом банков на постоянной основе. Так, “Талис” обслуживается только в “Париба”, “Рейнметалл” – только в “Дрезднер банк”, “ЕАДС” – в “Натексис” и “Париба”, “СНЭКМА” – в “Креди Лионэ”, “Париба” и “Сосьете Женераль”. Бывает, что при слияниях и поглощениях фирмы приводят свои прежние банки с собой и потому, например, “БАЕ” работает сразу со всей большой четвёркой английских банков. К диверсификации банков приходится подчас переходить и при заграничных операциях, прибегая к обслуживанию в местных финансовых институтах. Так, “Брифакс” в Великобритании работает с той же большой четвёркой, а за рубежом – с “Креди Лионэ”, “Байрише банк”, “Банк ди Наполи”, а “Панавиа” – с “Байрише банк”, “Ллойдс” и “Кредито италиано”.

Вместе с тем банки по масштабам контроля над ВПК уже обгоняют различные инвестиционные фонды, специализирующиеся на долгосрочных вложениях, особенно в Великобритании, Нидерландах, Германии, Дании и Швеции. Например, 12% акций “Роллс-Ройс” держит фонд “Франклин рисорсез”, 26% акций “МАН” – “Регинефервальтунг” (ФРГ), 35,7% голландской “Сторк” – “Хал холдинг”, 66% “Рейнметалл” – “Решлингиндустриз”, 8,73% “Сааб” – “Валленберг”. “Фас индустриз” (Дания) на 46% принадлежит фонду “Потагус”, 14% – фонду “АТД” и 5% – “РФА”. Особенно активны в этой области фонды “Фрамлингтон”, “Франклин”, “СТСЛ Перпетиаль”, “Британник ассетс”, “Валленберг” и др.

Среди пенсионных фондов с ВПК начали работать Национальный страховой фонд Нидерландов и “Фиделити фонд”, вложившиеся в местную “Конгсберг”, “Импириэл груп” (Великобритания, инвестиции в местную “Гарднер”). С ними соседствуют страховые компании (также обязанные весьма селективно подходить к инвестициям) “Пруденшл”, “Стандард лайф иншуренс”, “МААФ Ассюранс”, и, например, военный поставщик фирма “Шрейкер” (Нидерланды) принадлежит на 35,7% “Хал холдинг” и на 36% – “НРМ Капитал”.

В целом эта сложившаяся система удовлетворяет современные потребности ВПК ЕС в текущем и долгосрочном финансировании и одновременно свидетельствует о доверии к нему европейской (и международной) кредитно-финансовой сферы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3.4 ВПК и “еврократы”

Становление ВПК ЕС с самого начала пользовалось разносторонней поддержкой Евросоюза, но и этот альянс складывался весьма специфично. Военно-политическое измерение ЕС начало формироваться значительно позднее экономического. Поощряемая сверху реструктуризация оборонной промышленности зачастую наталкивается на препятствия в самом праве и механизмах блока. У него нет пока и своей официально одобренной военно-промышленной политики, и проколы в ратификации Конституционного акта Евросоюза лишь откладывают её разработку, лишая отправной точки. Поэтому, по крайней мере пока, в отличие от известных национальных моделей в ЕС “правительства не играют привычную им указующую роль, – отмечал директор Европейского центра стратегических и международных исследований П. Чао, – а компании становятся в гораздо большей степени ориентированными на интересы своих акционеров”.

Так, в части политики, при всех ссылках на “европейскую оборонную самобытность”, оборона ЕС на практике продолжает строиться хотя и как особая, но всё же составляющая часть НАТО. “По крайней мере на следующее десятилетие, – констатировал вице-президент “ЕАДС” Х. Бюлль, – немыслимо даже предположить, что ЕС сумеет успешно сделать что-то самостоятельно при крупных конфликтных ситуациях без обращения через НАТО к военным ресурсам Северной Америки”. Сначала к НАТО и уже потом к ЕС демонстрируют свою лойяльность Великобритания и многие страны ЦВЕ и Балтии. К тому же, экономически “Евросоюз как потребитель военной продукции, – признаёт постоянный представитель Великобритании при НАТО П. Риккетс, – остаётся фрагментированным национальными перегородками. Это создаёт нестыковки в динамике спроса, а следовательно, и проблемы для поставщиков”. “Правительства здесь, – продолжает эту мысль П. Чао, – не покупают достаточно для того, чтобы поддержать спрос, а комплекс не может без этого существовать”.

Поэтому ВПК ЕС как бы разрывается между стремлением обслуживать собственный рынок вооружений и необходимостью внешней экспансии. Но мировой военный рынок ныне концентрируется прежде всего вокруг США, где военные госзакупки составляют 2/3 их мирового объёма и превышают такие же закупки в ЕС в 2,6 раза. Соответственно, по информации американского журнала “Ньюсуик”, компании ЕС уже сейчас участвуют в создании американского противолодочного самолёта “Р-3”, параллельно с работой над “Еврофайтером” вложили 4,5 млрд долл. в разработку его американского конкурента “Ф-35”, входят в трансатлантические альянсы по производству средств навигации, наведения, телекоммуникаций и даже по работе над системой противоракетной обороны США. Крупнейшие военные подрядчики сторон имеют до 200 филиалов на территориях друг друга.

Такой ход событий устраивает власти США, заинтересованные в своей центростремительной, гравитационной роли в географии военных заказов. Поэтому ослаблены ограничения на ввоз в США западноевропейских компонентов вооружений, отказано в поддержке проекту истребителя “Раптор”, который ВВС США планировали сделать чисто американским и т. д.

Но для Евросоюза, как отдаёт себе в этом отчёт Комиссия ЕС, такой расклад сил таит угрозу, что “европейская промышленность будет низведена до статуса субпоставщика ведущих американских подрядчиков, тогда как важнейшие оборонные ноу-хау по-прежнему оставались бы в их руках” с неизбежными при этом политическими последствиями. Поэтому, даже не имея официально утверждённой оборонно-промышленной политики, Брюссель не сидит сложа руки и активизирует взаимодействие с местным ВПК, по крайней мере, по следующим основным направлениям:

– “европеизация” оборонных заказов с переходом за национальные рамки к проектам общеевросоюзовского значения при возрастании в их финансировании доли бюджета ЕС и координации военно-технической политики через специально созданное Европейское оборонное агентство (ЕОА). “Правительствам придётся смириться, – отмечают эксперты Комиссии ЕС, – с утерей части своих военно-промышленных активов, больше закупать у фирм других стран Евросоюза, разрешать смену и интернационализацию собственности отечественных военных подрядчиков… и если этого не сделать, основная часть национальных рынков вооружений Европы останется в распоряжении поставщиков из США”. В связи с этим вынашиваются планы расширения оборонных закупок до 
140 млрд евро в год, активно идёт стандартизация вооружений и условий госзакупок, облегчены оборот компонентов вооружений внутри ЕС и правила контроля над экспортом. В июне 2006 года, например, Европейское оборонное агентство впервые проявило себя практически, вынеся рекомендации по стандартизации производства упоминавшихся боевых машин пехоты;

• активная поддержка своего ВПК через госпомощь, особенно в сфере НИОКР, где отставание ЕС от конкурентов наиболее заметно. Так, французский концерн информатики и связи “Бюлль” получил в виде такой господдержки около 500 млн евро, проект “аэробус А-380” – около миллиарда (что уже послужило причиной жалобы США в ВТО на нарушение конкуренции в авиапромышленности). Будут, очевидно (несмотря на все дебаты по бюджету ЕС), удвоены ассигнования на военно-космические НИОКР по 7-й Рамочной программе ЕС и военно-промышленная тематика уже включена в число её приоритетов, а сами субсидии в отличие от прошлого будут выдаваться не только на исследования, но и на инженерное освоение и демонстрации их результатов;
• множатся механизмы (пусть для начала и не всегда эффективные) для координации военной и военно-промышленной деятельности ЕС. Кроме уже упомянутого ЕОА здесь уже работают Комитет ЕС по внешней политике и политике безопасности, Военный комитет ЕС, Комитет начальников штабов и т. д. Более того, в данной сфере разрешена разноскоростная интеграция заинтересованных стран, и они могут создавать в её рамках свои субрегиональные механизмы с избирательным членством. Например, ещё с 2000 года действует Рамочное соглашение по мерам, способствующим реорганизции европейской оборонной промышленности (Франция, Германия, Италия, Испания, Швеция и Великобритания). Предтечей ЕОА с 1993 года были Западноевропейская группа по вооружениям, Западноевропейская организация по вооружениям (все страны ЕС, состоящие в НАТО) и Совместная организация по сотрудничеству в производстве вооружений (Франция, Германия, Италия, Великобритания, Бельгия, Испания, Нидерланды).

Контуры военно-промышленной политики ЕС, как показывает анализ имеющейся информации, будут иметь, по крайней мере, три особенности. Во-первых, Евросоюз не ставит своей целью выход на уровень оборонных расходов или оборонных госзакупок США (что считается невозможным), а предпочитает концентрацию сил и средств лишь на отдельных, прорывных участках военно-технического прогресса (“Галилео”, “Еврокоптер” и т. д.). Во-вторых, адекватное внимание предполагается уделять и переливу создаваемых военных технологий в гражданскую промышленность – как для расширения рынков для оборонных компаний-подрядчиков, так и для повышения конкурентоспособности экономики ЕС в целом. “Призыв к увеличению военных бюджетных расходов как таковых и просто по причине того, что ЕС должен конкурировать здесь с США, – это не вариант и не панацея, – подчеркивал директор Западноевропейской организации по вооружениям Х. Дэвис. – Задачей европейцев должно быть, наоборот, максимально рациональное использование имеющихся средств для военных НИОКР и наших технологических активов при наиболее полном использовании возможностей сотрудничества в удовлетворении общих и согласованных военных потребностей”. В свою очередь, граждане ЕС, как выразился член КЕС Г.Ферхойген, “должны иметь свои выгоды от того, что нас тянет к звёздам”. В частности, если ЕАДС в перспективе рассчитывает увеличить свои доходы на 40% от реализации проекта “А400М”, то пока 2/3 прибылей ему даёт “аэробус”. Наконец, в-третьих, безусловный приоритет будет отдаваться международным (общеевросоюзовским) проектам, даже в ущерб национальным.

Конечно же, эти благие намерения зачастую расходятся с делом. В частности, никто не отменял ст. 296 Договора о создании ЕС, которая разрешает странам-членам поступать в сферах обороны и безопасности по-своему и в своих узконациональных интересах. Не отменяет этого и Конституционный акт ЕС. 
В итоге под наднациональное управление и координацию подпадают пока лишь 5% общих расходов на военные НИОКР и персонала армий стран-членов. Запущенный в 2003 году телекоммуникационный спутник “Сиракуз-3” оставался целиком французским, два спутника “скайнет” – британскими, еще один – чисто испанским и т. д.. Правовое поле деятельности ВПК остаётся забюрокраченным, возлагая на подрядчиков необоснованное бремя расходов времени и средств, ибо около 900 правовых актов ЕС, прямо затрагивающих бизнес, при принятии не прошли необходимой экспертизы их последствий для бизнеса. Даже член КЕС Г. Ферхойген признавал, что подчас Брюссель превращается в “бюрократического монстра, заваливающего промышленность лавиной дорогостоящих в применении правил, которые буквально стирают предприятия с лица земли”. Сохраняется ряд ограничений на поставки вооружений и распространение оборонных технологий даже внутри ЕС.

Однако в целом ВПК и компетентные органы ЕС всё более начинают работать в системе диалога, при сохранении обычаев “работы на казну”, что начинает давать свои результаты.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3.5 С позиций интересов России

Разумеется, возникновение ещё одного ВПК и, в потенции, военной структуры ЕС у наших западных границ требует самого тщательного отслеживания ситуации, а если это необходимо, и адекватных действий. Однако вот уже 60 лет? как европейские державы (кроме неспровоцированной агрессии против Сербии) не используют друг против друга силу, межстрановая конкуренция принимает иные формы, а вопросы обеспечения безопасности приобретают общеевропейские измерения, в том числе перед лицом общих вызовов. Поэтому, оставляя чисто военные вопросы анализируемой темы экспертам, хотелось бы обратить внимание на ряд аспектов, связанных со становлением европейского ВПК, в формате не противостояния, а разумного сотрудничества с учётом наших национальных интересов.

Определённая почва для такого сотрудничества создаётся тем, что сама концепция “европейской оборонной самобытности” в её параметрах, задуманных в Брюсселе, не может быть обеспечена ЕС с опорой только на собственные силы. Равным образом, она, как это было показано выше, реалистична лишь в ключе сочетания развития в Европе оборонной и гражданской промышленности. С учётом этого, Среднесрочная стратегия России по развитию взаимоотношений с ЕС до 2010 года признаёт в принципиальном порядке возможность взаимодействия наших военно-промышленных структур, например в форме военно-технического сотрудничества. Российская спецтехника демонстрируется на европейских выставках, состоит на вооружении ряда стран НАТО. Эти возможности признаются и в Брюсселе, и, например, система “Галилео” частично опирается на нашу аналогичную систему “Глонасс”, и ракеты-носители “Союз”, которые рассматриваются даже как подстраховочные на случай запоздания с доведением в Европейском космическом агентстве собственной ракеты “Ариан-5”. Достаточно примеров взаимодействия отечественных предприятий с перечисленными выше концернами (включая “ЕАДС”) на негосударственном уровне.