Лекции по "Первобытному искусству"

   Ученые, всегда опасавшиеся  датирования на основе стилистики  изображений, отклонили более  умеренную дату, полученную в  результате непосредственного анализа  рисунков (17-21 тыс. лет назад). И в результате данные углеродного анализа были использованы для поддержки и развития революционной теории, согласно которой сложное и развитое искусство чрезвычайно быстро появилось в Европе.

   Нельзя не принять  во внимание тот факт, что датировка по радиоуглероду – не абсолютно надежна ввиду микроскопического размера образцов, что существенно затрудняет  исследования. Тем не менее, события, последовавшие за обнаружением Шове, позволили ученым отклониться от прежнего безальтернативного способа рассмотрения палеолитического искусства и взглянуть  на вопрос по-новому. Результаты такого подхода не заставили себя ждать.

     Изначально первые  проявления творческой деятельности  доисторического человека ученые  видели в резных статуэтках, которые  обнаруживают на палеолитических стоянках на всей территории Евразии. Самые древние образцы относятся  к 30-40 тыс. лет назад, примерно  к тому же времени, когда  люди современного типа расселялись по континенту, вытесняя более примитивных неандертальцев. Многие исследователи считают, что это не могло быть  простым совпадением, приводя в качестве доказательства пещеры ФогельХерд близ Ульма (Германия), где еще в 1931 г. было найдено 12 статуэток и каменные инструменты рядом с останками древних людей. Среди статуэток - скульптуры лошади, мамонта и других животных, сделанные из кости мамонта. Согласно радиокарбонному датированию их возраст около 32 тыс. лет. В числе этих изделий обращает на себя внимание грубая антропоморфная фигура, вероятно женская. На ее поверхности – три ряда насечек, сделанных разными орудиями, что дает основание предположить использование предмета в каком-то  ритуале. 

   Однако  Н. Конард из Тюбингенского  университета обратил внимание  на то, что никто так и не  предоставил фактических доказательств того, что эти статуэтки и  остеологические останки – одного возраста (это подразумевалось как само собой разумеющееся). Проведя радиоуглеродное датирование артефактов, он установил, что возраст костей 5 тыс. лет, т. е. что они гораздо моложе инструментов и предметов искусства, возле которых они были найдены. Это открытие оставило ученых без более или менее надежной связи между  возникновением искусства и современными людьми.  Вдобавок находки подобного рода на этом не  прекратились.

      Острейшие  дискуссии развернулись вокруг  найденных в пещере Арси сюр  Кюр (Франция) украшений, имеющих  серию дат от 45 до 32 тыс. тому  назад (мустьерский период). Здесь вместе с костными останками неандертальца нашли подвески,  бусины,  кольца из бивня мамонта.  Надо сказать, что прежде лишь немногие исследователи (С.Н. Замятнин,  А.Д. Столяр),  да и то с большой осторожностью,  говорили о каких-то практически полубессознательных «зачатках» художественной деятельности у неандертальцев, причем в виде бесформенных пятен краски,  бессодержательных насечек,  черточек. Впрочем, заявления некоторых ученых были достаточно безапелляционными: «ни у кого не вызывает сомнения, что зародыши, зачатки будущей изобразительной деятельности верхнепалеолитической эпохи могут быть отмечены еще в мустье» – говорил еще в 1969 г. А.А. Формозов.

      Однако тогда сомнения  не только были, но и превалировали.  Слишком уж неправдоподобна была  теория о том, что «грубый  и недалекий» неандерталец мог  думать о чем-то кроме удовлетворения повседневных материальных нужд. Сегодня же в науке поднимают вопрос о том, могла ли у неандертальцев, независимо от человека  современного типа сформироваться способность к символической деятельности? А существование самого искусства в мустьерский период  практически не вызывает сомнений.

    Существует  предположение, что появление  мобильного искусства и символической  деятельности в Европе было  результатом взаимодействия представителей  двух антропологических типов  (неандертальца и Homo sapiens sapiens - человека разумного),  и возникшей в связи с этим потребности в самоидентификации индивидов и социальных коллективов и дальнейшим усложнением социальной жизни.

   Вполне  возможно, что на протяжении длительного  периода (по некоторым данным, до 10 тыс. лет) поздние формы неандертальцев сосуществовали с группами  людей современного типа. Сторонники этой гипотезы связывают с поздними неандертальцами так называемые «архаические» каменные индустрии верхнего палеолита, известные в разных областях Европы: шательперрон во Франции, селет в Центральной Европе.

   Данная  гипотеза базируется на предположении,  что шательперрон был результатом  аккультурации, в результате которой  неандертальцы восприняли технологические  достижения и социальную организацию  соседствующих ориньякских племен. Однако между двумя этими группами существовало значительное различие – Homo sapiens sapiens обладали речью. Поэтому их популяция оказалась более жизнеспособной, как обладатель способности к вербальной коммуникации и вытеснила неандертальцев с исторической арены. Эта теория предполагает тот факт, что искусство хоть и возникло не у неандертальцев, но было перенято ими у неоантропов вследствие их длительного сосуществования в одном регионе. Продолжительное сосуществование на одних и тех же территориях двух различных человеческих популяций и двух качественно разных типов материальной культуры – загадочный феномен в первобытной истории. 

   Сегодня  вопрос о том, существовало  ли у неандертальцев искусство,  было ли оно перенято у более  развитых неоантропов или развивалось независимо от внешних воздействий,  чрезвычайно актуален.

   Для возникновения того  рода человеческой деятельности, который мы можем отнести к  изобразительному творчеству, требовались  определенные биологические (и  в особенности нейропсихологические) предпосылки. Одни исследователи полагают, что  они сформировались лишь к началу верхнего палеолита, и что генезис древнейшего искусства неотделим от ... процесса становления современного физического типа человека. Какие же предпосылки требовались для возникновения способностей к искусству? Возможно, это было развитие лобных долей, или функциональной асимметрии мозга, либо объединение относительно автономных, слабо связанных между собой областей мышления в единую   систему с высокой степенью интеграции. В последнем случае предполагается, что все психические способности, необходимые для «визуального символизма», были в наличии уже в среднем палеолите, но существовали независимо одна от другой, в разных   сферах, и лишь с переходом к верхнему палеолиту между ними установилась прочная связь.

   Объяснение  биологического  изменения, как правило, основывается  на предположении о мутациях  генотипа, которые и отмечают  первоначальное появление людей  современного физического типа  в Африке. Данный вид распространился позднее из Африки и полностью заместил неандертальцев и поздних Homo erectus. Это произошло благодаря более совершенным поведенческим возможностям и селективным преимуществам людей современного типа, включая такие основные «движущие силы» как нейролингвистическая и познавательная способности.

   Безусловно, нет бесспорного  доказательства того факта, что  существует прямая и доподлинно  закономерная связь между появлением  людей современного физического  типа и зарождением творческого  проявления. Вполне вероятно и то, что два этих события разделяет достаточно длительный хронологический разрыв. 

    Противники той теории, которая говорит о том, что  произведения искусства появились  еще у  предшественников  Homo sapiens sapiens, в качестве главного  доказательства указывают на отсутствие достоверных следов каких-либо проявлений или даже зачатков живописи либо скульптуры вплоть до верхнего палеолита. Таким образом, подразумевается, что если бы соответствующие способности имелись в наличии, то они,  безусловно, использовались бы на практике и нашли отражение в археологических материалах. Между тем теоретически вполне допустимы иные объяснения отсутствия убедительных свидетельств существования искусства в среднем и нижнем палеолите, а именно: 1) наиболее древние следы искусства просто по тем или иным причинам не сохранились; например, потому, что долгое время изображения делались не на камне и кости, а на недолговечных материалах; 2) предшественники людей верхнего палеолита уже были вполне способны к созданию искусства, но не имели в нем нужды, т. е. человек был уже готов к искусству, но из-за отсутствия соответствующих общественных и индивидуальных запросов имевшиеся возможности оставались невостребованными.

     Кажется вполне логичным, что росписям  в пещерах мог и должен был предшествовать определенный период времени, когда рисунки делались на шкурах, коре, дереве. Хотя, конечно, сомнительна такая выборочность в течение более или менее длительного периода и использование только недолговечного материала. Безусловно, камень сложнее всего поддается обработке, но, например, нанести рисунок на кость немногим сложнее, чем на дерево, а она гораздо лучше сохранят следы изобразительной деятельности (о чем говорит множество дошедших до нас предметов мобильного искусства, выполненных на кости и из кости). К тому же, у древних охотников такого материала (кости) всегда должно было быть в избытке.  И все же, стоит отметить, что ни доказать, ни опровергнуть такое предположение практически невозможно (если только будут найдены сохранившиеся деревянная скульптура или рисунки на коре достаточно большой древности, что представляется почти нереальным).

   Если касаться вопроса  о степени сохранности тех  или иных материальных следов  культуры древнего человека, то  стоит упомянуть и о тафономии. Это понятие было введено в 1940 г. советским палеонтологом И.А. Ефремовым, как раздел палеонтологии, изучающий процессы захоронения останков ископаемых животных и растений. Тафономия означает то, что ни одно археологическое событие не может иметь вероятность сохранения ни 0 ни 100% (что представляется вполне очевидным). Таким образом, если в древности человек создавал произведения живописи, то они не доходят до нас в абсолютно полном объеме, но только в какой-то определенной части. Точно также не могут эти рисунки и совершенно не сохраниться до нашего времени.

   И все же, если иметь  в виду не просто предположение,  а конкретные доказательства  существования у неандертальцев, или, тем более, у их предшественников, творческого потенциала, и вообще, способностей, достаточных для создания и восприятия произведений искусства, то  встает проблема, упирающаяся в скудность или даже отсутствие материальных источников. Вдобавок, существуют непреодолимые пока расхождения в  трактовке этих (причем часто одних и тех же) материалов. 

   Многие исследователи почти  непреложно уверены в том, что,  обладая какой-либо способностью  —  допустим к изобразительному  творчеству — первобытные люди  обязательно должны были ее  использовать. Видимо, дело в том,  что, традиционно оценивая чуть ли не всякое новшество в доисторических культурах как шаг вперед в их развитии, как достижение, ученые считали полезность и желательность этих достижений для древних людей чем-то  абсолютно очевидным. Поэтому у теоретиков культурной эволюции не было сомнений, что  если изобретение становится возможным, то оно становится также и неизбежным.

   Особенно простой рисуется  ситуация в отношении нижнего  и среднего палеолита, когда,  как часто думают, развитие культуры  сдерживалось исключительно биологической неспособностью предшественников Homo sapiens sapiens к прогрессу, а все сколько-нибудь заметные культурные сдвиги становились возможны лишь благодаря изменениям в биологии гоминид, и обязательно следовали за  ними. Подобная же причинно-следственная связь  используется и для объяснения изменений, имевших место в процессе перехода от среднего палеолита к верхнему. В  научной литературе  до сих пор общим  остается утверждение, что именно «трансформация палеоантропов в неоантропов» «сделала возможным крупный прогресс в развитии техники», отмечаемый для того времени, а превращение данной возможности в действительность мыслится как нечто неизбежное. Несмотря на  то, что имеется довольно большое количество данных, противоречащих столь прямолинейному подходу к объяснению культурных изменений в палеолите вообще, и при переходе от среднего к верхнему палеолиту в частности, он все еще весьма популярен.

   На самом деле, разве не  логично предполагать, что если  люди современного физического  типа и культура верхнего палеолита появились одновременно, то, стало быть, это не случайно, и хронологическое совпадение двух столь значительных явлений предполагает, что одно из них породило другое? Дело, однако, в том, что, во-первых, никакого хронологического совпадения на самом деле, могло и не быть, а во-вторых, само утверждение, что оно было, выводилось и выводится не только из анализа фактов, но в значительной степени и из общих представлений о характере эволюции человека. Долгое время эти представления как бы заранее подсказывали, что можно и чего нельзя ждать от фактов. Те же данные, которые не отвечали ожиданиям, обычно или отвергались, как недостаточно надежные (что иногда было оправданным), либо, так или иначе, приводились в соответствие с привычными схемами.

   До сих пор антропогенез, как правило, трактовался подавляющим  большинством исследователей с  финалистических позиций, как  движение по единственно возможному  пути к единственно возможному  финалу, причем, что   особенно  важно, все  виды гоминид, предшествующие Homo sapiens sapiens  воспринимались и оценивались в соотнесении с этим «неизбежным» финалом, т.е. как «недочеловеки». 

   Очевидно, что  подобное  понимание антропогенеза   предполагает  и соответствующее восприятие  фактов. Раз в теории принимается, что все гоминиды до  «человека разумного» — это еще не есть люди в привычном нам понимании этого слова, отсталые, примитивные, жестко ограниченные в своих возможностях  в силу биологических характеристик, то естественно ожидать, что каждый их шаг вперед в культурном развитии может быть  связан с какими-то объясняющими его изменениями в их биологии — отсюда стремление совместить археологическую периодизацию с антропологической. Возникновение «современных» людей, по логике финализма, обязательно должно было повлечь за собой появление новых важных элементов в культуре — отсюда убеждение в причинно-следственной связи между происхождением Homo sapiens sapiens и началом верхнего палеолита, и как следствие такого убеждения — синхронизация этих двух событий.

   Между тем появляется  все больше оснований думать, что возраст наиболее древних  костных останков людей современного  физического типа составляет  не менее 100 тысяч лет и, по  крайней мере, в два раза превосходит  возраст первых верхнепалеолитических  памятников (около 45 тыс. лет). Кроме того, следует также иметь в виду, что, строго говоря, до сих пор точно не известно, ни с какого типа гоминидами следует связывать генезис древнейших индустрий верхнего палеолита на Ближнем Востоке, ни даже кому мы обязаны происхождением ориньяка.  В итоге, так как обоснование  хронологического совпадения оказывается  не совсем убедительным, можно подвергнуть сомнению и достоверность  объяснения культурных изменений, знаменующих начало верхнего палеолита, изменениями биологическими.