Лекции по "Первобытному искусству"

   Против такого объяснения  говорит далеко не только тот  факт, что в течение,  по крайней  мере,  первых 50 тысяч лет со  времени своего появления люди  современного физического  облика  не меняли традиционных способов  обработки камня, довольствуясь теми же орудиями, что и сосуществовавшие с ними  неандертальцы. Но в том случае, если бы доказательства небиологической обусловленности культурных  изменений рассматриваемого периода строились лишь на этом, то  такая схема была бы чрезвычайно шаткой. Мы знаем, что всегда остается возможность предположить, что некие функционально важные, но на антропологическом материале пока неуловимые, изменения в биологии (например, в структуре мозга) происходили и после того, как скелет приобрел современное строение.

   Но дело в том, что,  помимо факта длительного существования  людей современного физического  типа в глубинах культуры среднего  палеолита, имеются еще и данные  иного рода, указывающие на то, что отсутствие признаков тех  или иных культурных достижений  в  разные эпохи древнего каменного века далеко не всегда может быть объяснено биологическими ограничениями, и что последние играли гораздо менее значительную роль, чем это принято было думать.

   Во-первых, следует считаться  с тем обстоятельством, что  сами изменения в культуре, обозначающие для  ученых переход к верхнему палеолиту, не были синхронны, а растянулись на многие тысячелетия. В частности, древнейшие образцы верхнепалеолитического искусства значительно моложе первых ориньякских индустрий. 

   Во-вторых, выясняется, что в Европе классические неандертальцы были создателями не только мустьерских, но и некоторых ранних верхнепалеолитических индустрий. Для селета и улуццо такое предположение основывается только на косвенных данных, для шательперрона же, после находок неандертальских костных останков в Арси-сюр-Кюр и особенно в Сен-Сезаре (Франция), его можно считать практически доказанным.

   Наконец, известны случаи, когда в  среднепалеолитических  или даже нижнепалеолитических  традициях на короткое время возникали комплексы новаций, предвосхищавших технические и типологические особенности верхнего палеолита. Это явление, названное Л. Вишняцким «забеганием вперед» в развитии палеолитических индустрий, прослеживалось первоначально, главным образом, по южноафриканским и ближневосточным данным, а теперь появились основания рассматривать в том же ключе и некоторые материалы, открытые и изученные в последние годы на севере Западной Европы. Все это согласуется с мнением, что уже в период среднего палеолита имелся потенциал, необходимый для перехода к верхнему палеолиту, но в течение долгого времени отсутствовали стимулы для осуществления соответствующих культурных изменений, и потому в данном случае, как и во многих других, имевшиеся возможности не были использованы в полной мере. Те культурные новшества, которые выделяют верхний палеолит на фоне предшествующих стадий развития, сколь бы полезными и прогрессивными ни представлялись они в нашем  восприятии, с точки зрения носителей мустьерских и даже более древних традиций могли до поры до времени оставаться лишь непрактичным, обременительным усложнением, потенциально вполне возможным, но ненужным.

   Таким образом,  неверно  было бы думать, что в палеолите  изменения в культуре были  прямым и немедленным следствием  возникновения соответствующих биологических или каких-то иных возможностей. Напротив,   имевшиеся возможности могли долгое время существовать, не будучи реализуемыми, вплоть до появления такой необходимости. То, что люди, пусть даже самые архаичные с биологической точки зрения, не делали чего-то, еще не означает, что они не могли этого делать. Сказанное в полной мере относится и к так называемому неутилитарному, символическому поведению. Следовательно, при рассмотрении проблемы происхождения искусства теоретически вполне правомерно допущение,  что потенциально предшественники людей верхнего палеолита, и в том числе гоминиды иных, нежели Homo sapiens sapiens, форм, были способны к художественной деятельности, но не имели стимулов, которые побудили бы их эту способность реализовать.   И все же весомых доказательств для такого предположения не существует.

   Еще одной загадкой первобытного  искусства является тот факт, что в таких регионах,  как,  например,   Восточная Азия  или Северная Африка, не обнаружено  никаких или почти никаких следов существования искусства и на памятниках верхнепалеолитического времени. Даже на Ближнем Востоке, обитатели которого в эту эпоху уже ни в чем не уступали их европейским современникам, первые несомненные свидетельства фигуративной изобразительной деятельности появляются  только в натуфийской культуре около 10 тысяч лет назад. В Европе также, как уже было сказано, древнейшие образцы скульптуры и графики на несколько тысяч лет моложе индустрий, знаменующих начало верхнего палеолита.

    Таким образом, наличие  биологических предпосылок, будучи  необходимым условием происхождения  искусства, не являлось одновременно  и условием достаточным. Это,  однако, еще не означает, что предшественники  и соседи Homo sapiens sapiens   такими предпосылками действительно обладали. Чтобы доказать последнее, нужны гораздо более весомые аргументы — лучше всего в виде несомненных свидетельств фигуративной изобразительной деятельности  имеющих более раннюю, нежели верхний палеолит датировку (если таковые существуют), — а их пока нет.  В этой связи интересна находка на ашельском памятнике Берехат Рам (Израиль) гальки, возраст которой не менее 200 тысяч лет  и чья форма (весьма, надо сказать, отдаленно) напоминает скульптурные женские изображения верхнего палеолита. Почти такая же ситуация сложилась с антропоморфной фигуркой из Марокко с памятника Тан-Тан, имеющей якобы 400 тыс. историю. Если бы абсолютно точно подтвердилось, что антропоморфный вид этих предметов действительно является результатом их искусственной  обработки, то это даст серьезные основания пересмотреть сложившиеся представления о времени начала фигуративной изобразительной деятельности. Однако, несмотря на то, что многие исследователи склонны рассматривать данные фигурки как результат художественной деятельности ранних гоминид, точно поручиться за это невозможно.

   В итоге,  нам остается  лишь пытаться оценивать (причем  очень приблизительно) степень «готовности»  ископаемых гоминид к искусству  через  нехудожественные следы  их деятельности (например, каменные орудия), а также по  остеологическим останкам, что, конечно, дает результаты более чем сомнительные. Кроме того, для решения такой задачи могут быть привлечены еще весьма скудные и, как правило, неоднозначные свидетельства того, что   принято называть неутилитарным или символическим поведением.

   Первый путь предполагает  изучение палеолитических каменных  индустрий с целью установления  уровня умственного развития, необходимого  для их создания. Наличие тех  или иных методов добычи сырья  и его обработки,     особенностей в морфологии изделий (пропорциональность, «изящество») служит при таком подходе  определяющим фактором для определения способности к совершению в уме  различных операций, связанных с  расчетом, планированием действий, с чувством формы и симметрии и т. п. 

   Что же касается материальной  культуры среднего палеолита,  связанной в Европе и Западной  Азии в основном с деятельностью  неандертальцев, то за ней просматриваются  умственные способности, очень  близкие к возможностям современного  человека, причем следует еще учитывать, что археологические материалы не позволяют в полной мере судить  о   потенциале их создателей.

   Имеются неопровержимые  данные, определенно говорящие о  том, что, по крайней мере, уже  в среднем палеолите в жизни  людей, помимо чисто материальных интересов и забот, связанных с добыванием средств к существованию, было еще нечто, не сводимое напрямую к быту, к удовлетворению биологически мотивированных потребностей. Речь идет о действиях и предметах, не имеющих видимого утилитарного значения.  Это, во-первых, неандертальские погребения, во-вторых,  украшения в виде подвесок и бусин, обнаруженные на ряде   мустьерских памятников (Арси-сюр-Кюр, Абри Кастане), и, в-третьих, вещи, несущие на себе неидентифицируемые, но явно искусственного происхождения следы в виде определенным образом упорядоченных насечек, царапин, выбоин, пятен охры и т.д.  Намеренный характер ряда погребений, содержащих костные останки неандертальцев,   доказан, как и то, что с ними были связаны какие-то достаточно сложные идеологические представления и обряды. Более чем вероятен (хотя и не доказан) и знаковый характер изображений на некоторых предметах, происходящих из мустьерских и ашельских культурных слоев. 

   Какие бы выводы об интеллектуальном и духовном потенциале неандертальцев ни делались на основании изучения орудий, черепов или погребений, все это — косвенные данные. Что же касается непосредственных данных, то достоверные следы искусства археологически фиксируются, лишь начиная с верхнего палеолита. Пока это так — будет господствовать мнение, о том, что существование фигуративной изобразительной деятельности в мустьерскую эпоху было физически невозможно, что,  для того, чтобы понять и принять искусство, нужно было подняться на высшую ступень биологической эволюции - «человеку разумному». 

   Что же  касается фактического материала,  накопленного за тот век, который  длится изучение проблемы, то  он говорит о том, что искусство  – или символическое изображение,  как его еще называют – своего  рода «взрыв», произошедший около 50 тыс. лет назад, в то время, когда люди современного облика с территории Африки расселялись во все далекие уголки земного шара. Мигранты принесли с собой способность оперировать символами и создавать изображения, чего недоставало более ранним людям.  В итоге и произошел «взрыв» искусства с эпицентром в Европе ледникового периода, начавшийся около  40 тыс. лет назад, когда, как считает большинство антропологов, современные люди заменили собой более  примитивных неандертальцев. Новые европейцы украшали свои тела бусами и  зубами животных, вырезали  фигурки  из  мамонтовой кости и камня, и рисовали  зверей на стенах  пещер. 

   Несколько  открытий, сделанных совсем недавно,  подтверждают эту теорию. Зачатки   живописного творчества и орнаментированные предметы, найденные   в Африке датируются всего  несколькими тысячами лет ранее, нежели проявления искусства в Европе, что  подтверждает теорию о том, что мировая миграция протохудожников началась около 50 тыс. лет назад из Африки (впрочем, как  предполагается, и человек появился именно здесь, так что нет ничего удивительного, что на африканском континенте и искусство развивалось раньше, чем где бы то ни было). 

   Как уже  было отмечено выше, некоторые  ученые считают, что  искусство  и познавательные способности могут иметь более длительную историю. После долгих лет сомнений, большинство археологов согласились с тем, что артефакты (это касается только орудий, но не упоминаемой выше предположительно «женской фигурки») с Берехат Рам  - творение человеческих рук. В неандертальских памятниках  Европы, некоторым из  которых более 40 тыс. лет, обнаружены  шлифованные  диски  из зубов мамонта, костей, которые, вероятно,   использовались для декоративных целей,  и  остатки охры, которую  первобытные люди могли использовать для раскрашивания тел. Многочисленные остатки охры также  найдены на ранних памятниках  в  Африке. Охряные «карандаши» нередки в древних  памятниках северной  Австралии.

   Многие  археологи теперь  полагают, что  многообразные желобчатые зубы и  различные орнаменты из   Арси-сюр-Кюр (Грот дю Ренн)  в центральной   Франции, творение рук неандертальцев. Хотя возраст слоев  Арси-сюр-Кюр спорен; но, скорее всего, они датируются около 35 тыс. лет назад,  временем, когда современные люди уже распространились  по Европе и создали свое искусство. Но тогда датировка не может быть и ранее 45 тыс. лет назад, т. е.  до  появления людей современного типа. Некоторых исследователей  изучение артефактов Арси-сюр-Кюр приводит к выводам, что  неандертальцы,  вероятнее всего,  не  были способны   выразить себя в искусстве и орнаменте. Это подтверждает ту точку зрения, что для навыков искусства  десятки или даже  сотни тысяч лет подготавливалась почва, на которой имел место расцвет искусства ледникового периода. 

  Споры идут  скорее о значении этих  доказательств,  чем об их подлинности.  Традиционалисты, которые придерживаются давней, устоявшейся точки зрения о том, что  искусство возникает в период верхнего палеолита, не сомневаются, что люди до 50 тыс. лет назад иногда оставляли артефакты, кажущиеся декоративными или символическими. Но они утверждают, что эти объекты столь редкие и примитивные, что их с трудом можно серьезно воспринимать как часть систематического символического изображения в мире.

  С этим мнением трудно не согласиться. Такие символические артефакты чрезвычайно редки. Если начиная с верхнего палеолита, появление предметов художественного творчества идет по нарастающей – т.е. они становятся все более многочисленными, то этот факт нельзя отнести только на счет плохой сохранности или большого временного разрыва, не позволившим нам в полном объеме познакомиться с проявлениями искусства периода, предшествовавшего верхнему каменному веку. На самом деле изобразительное творчество становится естественным для человека именно в верхнем палеолите. До этого времени оно находит самое незначительное применение. Возможно, в верхнем каменном веке, вследствие изменений в биологии, в частности, в мозге человека, происходит и изменение его в отношении того, что мы называем достаточно общим словом – «искусство». Одно дело – раскрашивание тела охрой и использование разного рода бус, ожерелий, подвесок (которые, скорее всего, имели место в практике неандертальцев), и совсем другое – изготовление статуэток и сложных картин, призванных повлиять на жизнь первобытных людей (т.е. предметов магического или даже религиозного характера). Сегодня оба эти явления мы называем одинаково, но они разные по самой своей сути. Декоративная функция – гораздо более простое понятие, нежели искусство, несущее в себе огромную смысловую нагрузку.

    Сегодня  изучение палеолитического искусства  переживает  непростой период, столкнувшись  с проблемой, практически полностью  противоположной той, которая  существовала для него 100 лет назад.  Тогда никто не верил в художественные способности человека древнего каменного века. Теперь же нередки «предположения» об искусстве 70 или даже 100 тысячелетнего возраста. 

    Никто не отрицает  художественный «взрыв»,  имевший место в Европе. Некоторые из наиболее ранних точно датированных артефактов,  из памятника   Костенки 17 (Россия) – бусы, которым   38 тыс. лет, зубы животных, и морские раковины. В хорошо датированных  35 тысячелетних слоях  Абри Кастане  в юго-западной  Франции, было обнаружено больше материала на нескольких квадратных метрах, чем во всем остальном мире до сих пор.    Орнаментированные находки из  Абри Кастане – это огромное количество бус, на всех стадиях производства, сделанных  преимущественно из мамонтовых бивней и камня.