"Просвещенный абсолютизм" в России

9 этап работы. Заключительные, 195 - 203 заседания Собрания депутатов — 18 декабря 1768 г. / 12 января 1769 г. — были посвящены организации обновлённого состава специальных, частных, законопроектных комиссий. 12 января 1769 г. маршал А.И.Бибиков произнёс заключительную речь, в которой призвал депутатов и далее «вкоренять человеколюбие и просвещение». На этом деятельность Собрания депутатов практически завершилась.

В последующие годы работы Комиссии общее Собрание депутатов (кто реально пребывал в столице и участвовал в частных комиссиях) созывалось всего несколько раз по торжественным или официальным случаям, а также для утверждения передачи депутатами своих полномочий. Лишь одно из таких собраний, упоминаемых в протоколах частных комиссий, зафиксировано официальным протоколом Собрания - 204 заседание 8 июля 1770 г. стало днём полного прекращения деятельности Собрания. С января 1769 г. по день закрытия содержательных решений по законодательству Собрание депутатов не принимало⁶⁸.

В связи с прекращением работы Собрания депутатов в 1769 г. в  историографии сложилось устойчивое представление о неудаче работ Комиссии. Однако отождествление работы Комиссии в целом с деятельностью Собрания депутатов, как будет показано в дальнейшем, не только не обоснованно, но и логически преждевременно. Такое отождествление сформировалось в историографии второй половины XIX в., особенно в юридической историографии, и было взаимосвязано со стремлением во что бы то ни стало увидеть в Комиссии несостоявшийся русский парламент. Который, по той же презумпции, должен был непременно высказать своё несогласие по политическим вопросам с властью, за что неминуемо должен был быть властью же распущен. Закономерно, что питаясь той же общей мыслью, историография Комиссии преувеличивала остроту дискуссий в Собрании, изобретала разного рода якобы «закулисные махинации власти» и т.п. Детально опровергать все несоответствия таких прочтений бесполезно, поскольку безусловно все они порождены не анализом хода работы Собрания и Комиссии в целом на документальной основе, а своего рода историко-психологической установкой, питаемой политологией совершенно другой эпохи.

Характеристика Комиссии, тем более только Собрания депутатов, как предтечи русского парламентаризма  обусловлена только идейно-политическими интересами историографии и политологии XIX - XX вв. Как можно было видеть, организационными и регламентными актами Комиссии нисколько не предполагалось не только законодательное, но даже просто самостоятельное значение Комиссии и собрания депутатов. Дискуссии по ряду вопросов, развернувшиеся в Собрании, приняли подчас острый, даже агрессивный характер в отстаивании сословных привилегий и в желании приобрести новые. Можно предположить, что такая острота (а нередко грубая агрессивность) стала неожиданной для императрицы по форме. Но по содержанию дискуссий ни разу прения не вышли на критику правительственного курса законодательных реформ в целом, ни по одной проблеме обсуждения не посягнули на принципы правового строя. Предположения по совершенствованию законодательства в общем виде дискуссий (не конкретных законопроектов!) в целом укладывались в рамки правительственного курса реформы, заданного «Наказом». Никакого активного закулисного или директивного вмешательства власти в работу Собрания (помимо нескольких частных моментов, о которых ниже) документально не прослеживается. Обсуждение всех вопросов шло в запланированном порядке. И начало русско-турецкой войны 1768 - 1774 гг. вовсе не было надуманным поводом роспуска Собрания: реально ситуация была такой, что многие депутаты занимали ключевые военные посты. И главное, роспуск Собрания депутатов вовсе не прекратил работы Комиссии, а переключил её внимание на другие формы работы⁶⁹.

Это переключение внимания на другие формы работы было не только вынужденным. Многонедельные обсуждения «на слух» старых законов были реально бесплодными. Обсуждения проблем без принятия конкретных решений - также. К этой мысли стала приходить и Екатерина II, и эта мысль была итогом изначального противоречия замысла и выполнения. Но чтобы уяснить это изначальное противоречие, необходима была практика реальной деятельности Собрания депутатов.

Наконец, обзор деятельности Собрания депутатов показывает и  наличие в программе заседаний  своей внутренней последовательности и законопроектной логики. Общественной легализацией власти Екатерины II депутаты решили главную публично-правовую проблему организации власти и формы правления (чему были посвящены гл. 1 - 4 «Наказа»). Обсудив законы о юстиции (соответственно гл. 7 - 10 «Наказа»), о крестьянстве (соответственно гл. 11 - 12), о дворянстве и его воспитании (гл. 14 - 15), о «среднем роде людей» (гл. 16 - 17), о вотчинном праве и наследствах (гл. 18), Собрание последовательно исполняло законопроектную программу «Наказа», и с известными оговорками, обсудило всё, что было должно. Для того, чтобы обсуждать конкретные законопроекты, их следовало подготовить. Вот с этим дело обстояло сложнее, но это и был специальный предмет деятельности частных комиссий, на которую практически не обращали внимания в историографии⁷⁰.

6. Ожидания российского  населения по данным Уложенной  комиссии

6.1 Дворянство

С давних пор дворяне  пользовались важнейшими преимуществами в России. Обряд выбора депутатов для Большой Комиссии предоставил дворянам весьма видное место в этом собрании. Более одной трети депутатов принадлежало к дворянскому сословию. Хотя в продолжение нескольких столетий до созвания Большой Комиссии дворянство постепенно лишалось своего первоначального значения, хотя в особенности «табель о рангах» при Петре Великом значительно подорвал авторитет дворянства в обществе и в государстве, все-таки существовали еще чисто аристократические элементы.

Дворянские депутаты не переставали заявлять свои требования о расширении дворянских привилегий, указывая довольно часто на заслуги своих предков. Происходили столкновения между дворянами и представителями других сословий. Обнаружился антагонизм между двумя важнейшими группами дворянства: настоящая аристократия, т, е. Рюриковичи по происхождению, богачи по состоянию, потомки столпов государства, не хотели пользоваться одинаковыми правами с дворянами нового происхождения, т. е. с людьми, вступившими в дворянское сословие не иначе, как путем постановления «табели о рангах»⁷¹.

Особенно в депутатах  московского дворянства обнаруживалось сознание о значении и достоинстве аристократии в государстве и обществе. В наказах дворянских депутатов встречается целый ряд требований, клонившихся к выделению дворянства из прочих элементов народа, к обеспечению прав и привилегий знати. В наказе ярославского дворянства, составленном, как кажется, князем М. М. Щербатовым, в восторженных выражениях говорилось о добродетелях дворянства, об услугах, им оказанных отечеству; в этом документе внимание было обращено не столько на местные, сколько на сословные нужды; в нем преобладали чисто корпоративные интересы и было заметно стремление к самоуправству, к независимости от органов правительства, к отличию от прочих сословий⁷².

Впрочем, депутатские  наказы дворянства были результатом прений дворян-избирателей вообще, т. е. дворянства в более тесном и дворянства в более широком смысле. В них поэтому еще не обнаруживался в той мере, как впоследствии, при прениях в заседаниях Большой Комиссии, антагонизм между представителями старых дворянских фамилий и сторонниками прав тех дворян, которые, путем военной и гражданской службы, сделались дворянами. Как скоро начался разбор вопроса о правах дворянства, в сентябре 1767 года, князь М. М. Щербатов, в некотором смысле протестуя против результатов законодательства Петра Великого, требевал — отмены прав служилого дворянства. В этом же смысле выразился депутат от муромского дворянства, Чаадаев. Все это было обставлено указанием на историю дворянства, на заслуги настоящей аристократии, на благоприятные условия дворянских детей и пр.

Главными противниками дворянства оказались представители  военного сословия, а также купцы. Сторонники коренного дворянства требовали строгого разграничения различных групп дворянства; представители нового дворянства отстаивали понятие о дворянстве в более широком смысле, изъявляя свое убеждение в том, что не должно уничтожать результатов законодательства Петра Великого. Прения делались все более и более оживленными. Особенно важным становился вопрос о происхождении дворянства. Малороссийский депутат Мотонис объяснял, что всякое поколение дворян имело свое начало с тем лишь различием, что одно получило его ранее, другое позже; Щербатов говорил о древних римлянах, ссылался на сочинение Варрона, на мнение Пуфендорфа; депутат от романовского дворянства, князь Давыдов, указывал на римлян и египтян, говорил о Писистрате, Лизандре и Поликрате, приводил мнения Платона и Аристотеля и из всех этих исторических данных вывел заключение, что «нужно разделить дворянство по древности рода, т. е. сколько у кого степеней предков по прямой восходящей линии окажется действительными дворянами»⁷³.

В собрании было много  представителей военного сословия. Некоторые  из них сильно и метко возражали  на предложения отменить законы Петра  Великого. Особенно замечательны были речи депутата Изюмской провинции, Зарудного, и депутата Днепровского пикинерного полка. Козельского. Им возражал с необычайным красноречием князь Щербатов, речь которого произвела глубокое впечатление на присутствующих.

В следующих затем прениях были сделаны разные предложения. Так, например, депутат от города Рузы, Смирнов, предлагал самую коренную реформу: отменить вообще наследственное дворянство и оставить только личное. Депутат от города Мензелинска, Кузнецов, объяснял, что «дворянину быть в команде у офицеров, хотя бы они были не из дворян, нисколько не может быть постыдно»; он же доказывал, что в Уфимской провинции «есть дворяне, которые никаким иностранным наукам не обучаются, а только одной российской грамоте, тогда как драгунские дети кроме русской грамоты обучены и арифметике». Даже один из крестьян, депутат от однодворцев Воронежской провинции, Ефим Фефилов, участвовал и этих дебатах о правах дворянства. Щербатов предлагал назначать на офицерские и даже унтер-офицерские должности исключительно дворян. Фефилов возражал, во-первых, что такого ограничения никогда не было и что такое нововведение было бы «несообразно с самым естественным законом», а во-вторых, что одних дворян не хватит для занятия во всей империи не только всех унтер-офицерских чинов, но даже не хватит его и для занятия всех обер-офицерских чинов. Он же сказал: «Премудрая наша монархиня не с тем оказывает матернее свое попечение о верных сынах отечества, чтобы один род возвысить, а другой унизить, но, по вдохновенной в сердце ее от Всевышнего премудрости, она распространяет на всех своих верноподданных милосердные щедроты и всех желает видеть в таком благополучии, до какого счастие человеческое достигнуть может» и пр. Недаром однодворец Фефилов ссылался на императрицу. Вопрос о дворянстве был решен впоследствии не в духе предложений Щербатова, Чаадаева, Языкова, а в духе Зарудного. Козельского, Мотониса, Кузнецова и Фефилова⁷⁴.

Прения о правах дворянства были прерваны осенью 1767 года; зато в  июле 1768 года из дирекционной комиссии был прислан проект о правах благородных, который сделался предметом обсуждения в тринадцати заседаниях Большого Собрания. По характеру прений заседания в настоящем случае мало, чем отличались от заседаний по этому же вопросу, происходивших осенью 1767 года, Достойно внимания то обстоятельство, что императрица в одной записке к Бибикову выразила желание, чтобы одному депутату было поручено защищать проект, составленный в дирекционной комиссии, против всякого рода возражений. Она указала, как на самого способного для решения этой задачи депутата, на Коробьина, который, как мы увидим ниже, возбудил прения по вопросу об освобождении крестьян. Однако почему-то желание Екатерины не исполнилось. Прения происходили без участия в них Коробьина. Они закончились баллотировкой, в которой большинство голосов (242) оказалось в пользу прав служилого дворянства, хотя весьма значительное число депутатов (175) подало голос в ущерб дворянским правам офицеров.

Разумеется, баллотировка вопроса в Большом Собрании не могла ни в каком случае иметь окончательно решающее значение. Комиссия имела и могла иметь лишь совещательный голос. Прения в собрании доставляли правительству ни более ни менее как материал или средство для всестороннего обсуждения вопроса. Правительство хорошо умело ценить значение олигархических и феодальных стремлений дворянства. Ему, без сомнения, было известно, как смотрели на этот вопрос в различных классах общества. Литература уже в то время указывала на такого рода притязания, как на анахронизм. Сатирики, как, например, Кантемир, Новиков и другие, не раз ополчались против кичливости феодальных воззрений шляхетства на другие классы общества. Со времен Петра I водворился перевес чина над породой. Недаром Шлецер в своих письмах из России говорил: «Дворянин здесь не имеет никакого значения». Кокс удивлялся тому, что в России благородный ничего не значит без ранга, без должности; что старшие сыновья важнейших лиц в государстве не имеют никаких прав в силу своего рождения, как пэры Англии и Франции, гранды Испании; что значение аристократической фамилии упадает со смертью ее главы и т. д.⁷⁵.

Наиболее  важным (в связи с общественным и политическим весом той группы, которой это касалось) являлся  вопрос об определении статуса и  прав дворянства и роли Табели о  рангах. Во многих дворянских наказах определенно выражалось несогласие с практикой низведения н дворянское достоинство, автоматически следовавшего за продвижением в чинах по Табели о рангах. Некоторые требовали либо введения строгих различий между дворянством по рождению и выслуженным дворянством, либо полного запрета практики возведения в дворянство, за исключением случаев личного пожалования монархом. Пусторжевские дворяне просили ввести какие-нибудь внешние знаки принадлежности к старому дворянству в противоположность простолюдинам, на манер европейских приставок «фон», «де», «дон». Желание дворян добиться определения их статуса в законе во многом объясняется растущим пониманием той пропасти, которая отделяла их от европейских собратьев, и сознанием ненадежности своего социального положения. В целом недовольство практикой автоматического возведения в дворянство было характерно для старых дворянских центров, в то время как земли, где происхождение дворянства было довольно сомнительным, такие как Новороссия и Малороссия, очень хотели сохранить эту практику. Эти противоположные позиции явственно проявились во время дебатов по действующим законам и законопроекту о правах дворянства⁷⁶.

Проект кодекса  дворянских прав заслуживает особого  внимания, так как о нем дали отзывы Герольдмейстерская контора и Дирекционная комиссия, и, возможно, он был одобрен самой императрицей. «Частная» комиссия, подготовившая проект, не ограничилась изучением наказов, привезенных дворянскими депутатами, но привлекла также законы, относящиеся к дворянам Лифляндии и Малороссии, ознакомилась с правами английской, германской и французской знати, а 13 ноября 1767 г. в комиссии даже читали Великую хартию вольностей, дарованную английским королем Иоанном его подданным. Впрочем, попытка дать определение дворянства поставила в тупик также и «частную» комиссию, и в итоге она просто перефразировала статью 360 екатерининского «Наказа»: «Благородство — есть нарицание в чести, различающее от прочих тех, кои оным украшены». Статус дворян проистекал от их происхождения или был дарован монархом, и хотя, как говорилось в проекте «частной» комиссии, достоинства и заслуги могут поднять человека до дворянского чина, Дирекционная комиссия внесла поправку о том, что лишь государь может возвести человека в этот чин. Тем самым исключалась возможность производства в дворяне со стороны Сената или командующего действующей армией (имевшего право дать офицеру капитанский чин, приносивший потомственное дворянство). В проекте также провозглашалось, что все дворяне являются лично свободными людьми и могут по своему усмотрению служить или не служить. Высказывались в нем и другие пожелания — например, свобода от телесных наказаний и подушного налогообложения, которыми дворянство уже пользовалось de facto. Оговаривались и экономические права дворян, причем многие статьи посвящались передаче имущества по завещанию, а также правам дворянок. Но в проекте признавалось, что первенство в обществе определяется служебным чином, а не знатностью. Поэтому титулы, как традиционные (например, княжеские), так и новые (графские и т.п.), не могут обеспечивать приоритет, и служилый дворянин всегда будет иметь первенство перед неслужилым, а значит, служебный чин всегда будет важнее титула. В проекте не учли требования многих дворян числить разные категории дворянства России по разным спискам, но предложили вести в каждом уезде «матрикулы», или дворянские реестры, пойдя навстречу стремлению дворянства поставить заслон попыткам простолюдинов проникнуть в их ряды сквозь многочисленные щели, которые открывала коррупция⁷⁷.