Сравнительный анализ Крестовых походов и испанской Конкисты в религиозном аспекте

Успех первого крестового похода и образование христианских государств на Ближнем Востоке оказались  возможны во многом благодаря распаду  сельджукского султаната после  смерти в 1092 году султана Мелик-шаха. Родственники султана немедленно начали междоусобную борьбу за его владения в Иране, Трансоксании (исторической области в Средней Азии), Ираке, Сирии и на Кавказе. Начиная с 1038 года сельджукские султаны номинально подчинялись аббасидскому халифу в  Багдаде и считались защитниками  суннизма (одного из двух главных направлений  в исламе). На деле же в XI веке Аббасиды уже не обладали политической властью (даже в самом Багдаде).И, тем не менее, аббасидский халиф признавался  большинством суннитов (по крайней  мере, формально) политической и религиозной  главой исламского мира.

Сунниты наравне с Кораном  чтили также и Сунну – сборник  устных преданий о Мухаммаде и  его спутниках, способствовавший выработке  исламского законодательства – шариата  – и норм личной жизни каждого  мусульманина. Сунниты признавали высшую политическую власть халифов, даже если со временем эта власть превращалась лишь в легалистическую фикцию. А  имамы в суннизме были выборными  духовными главами общины. В отличие  от суннитов шииты считали, что высшей религиозной и политической властью  может обладать только семья Мухаммада, то есть его зять Али и его потомки  и духовные преемники – имамы. Шиа Али – означало «партия  Али». Большинство шиитов верили, что  имамы – наследники Мухаммада, непогрешимые первосвященники, обладающие тайным знанием. Во второй половине VIII века в среде  шиитов произошел раскол. Одна группа придерживалась веры в двенадцать имамов, прямых потомков Али. Каждый имам перед смертью назначал себе преемника. Одиннадцать имамов погибли мученической смертью, а двенадцатый в 878 году по воле Аллаха таинственным образом исчез и с тех пор пребывает в убежище и невидимо управляет шиитской общиной. Эта группа, наиболее многочисленная, называется имамитами, или двунадесятниками. Другая же – исмаилиты, или семиричники, – завершает цепь имамов не на двенадцатом, а на седьмом – Исмаиле, который исчез в 760 году. Перед концом света «скрытый имам» вернется в образе Махди и восстановит в мире справедливость, обратив все народы в мусульманство. В XI веке произошли и другие расколы внутри исламского мира – друзы (шиитская секта) и ассасины (организация неоисмаилитов в Иране) откололись от исмаилитского халифата Фатимидов в Каире и стали к нему в оппозицию.³⁰

Разобраться во всем этом достаточно нелегко, но кажется вполне вероятным, что в XI–XII веках большинство  мусульман в Сирии, Ливане и Палестине  были суннитами, официально лояльными  к аббасидских халифам. Однако различия между суннитскими и шиитскими  учениями и ритуалами никогда  не были четкими, многие сунниты сочувствовали  шиитам, а многие шииты служили  Аббасидам и Сельджукидам. В крупных  мусульманских городах сунниты  и шииты мирно жили бок о  бок. В некоторых сирийских городах  шииты даже имели численное превосходство. Но в начале XII века в Алеппо и  других крупных городах исмаилиты-ассасины сделали несколько попыток захватить  власть, после чего основали маленькое  княжество вокруг крепости Масиаф в  горной части Сирии. Так обстояли дела на территориях, подвластных Фатимидам. В большинстве же других регионов исламского мира шииты находились в  неблагоприятном положении. Современный  Иран – шиитское государство, но в  средние века он был бастионом  суннитов. Однако Хасану ибн Саббаху, уроженцу Ирана арабского происхождения, удалось основать в горах к  югу от Каспийского моря анклав исмаилитов-ассасинов. Его сподвижники захватили в 1090 году крепость Аламут («Орлиное гнездо»), после чего и другие замки этой области подчинились их власти.

Очевидно, что так называемая Большая Сирия (т. е. Сирия, Ливан  и Палестина) не была единой монолитной мусульманской страной. В ней  происходили не только религиозные  расколы среди самих мусульман, там еще и сохранялись крепкие  общины местных христиан – как  в городах, так и в сельских местностях. Мельхиты (православные христиане) искали помощи и защиты у византийского  императора, однако другие христианские общины (яковиты, несториане, марониты и др.), кажется, предпочитали мирное сосуществование с мусульманскими властителями, которые не мешали им следовать христианской религии. Многие христиане состояли на службе у мусульман  и даже делали успешную карьеру. Например, некоторые из них работали в городских  управлениях и занимались медициной. Еще благополучнее складывалась для христиан ситуация в Египте, где копты (египетские монофизиты) занимали почти все важные посты в налоговом аппарате, а армянские христиане служили в армии офицерами.

Как видно исламский мир  был далек от единства, и это  способствовало успехам армий первого  крестового похода в Анатолии, северной Сирии и Палестине. На помощь осажденной крестоносцами Антиохии двинулись  войска из Алеппо, Дамаска и Мосула, но их действия были несогласованными и успехом не увенчались. Маленькие  прибрежные города были слишком слабы, чтобы сопротивляться христианам, а  когда Фатимиды потеряли Иерусалим, среди суннитов наверняка нашлись  такие, которые наблюдали поражения  шиитов с чувством удовлетворения. Многие мусульмане не смогли сразу  оценить все значение крестоносного  движения и взятия христианами Иерусалима. Франков часто принимали за византийские войска, и никто не ожидал, что  они сумеют удержаться в Палестине. Однако они удержались.³¹

Обосновавшись в новых  владениях, западные сеньоры и рыцари перенесли туда привычные общественно-политические установления, существовавшие на родине большинства из них - во Франции. Вместе с тем им пришлось по необходимости  считаться с некоторыми особенностями  экономического строя и социальных отношений, укоренившихся в завоеванных  областях. К этому времени на Ближнем  Востоке также господствовали феодальные порядки, но они отличались определенным своеобразием. Одна из главных специфических  черт феодализма в этих странах состояла в том, что тут была развита  городская жизнь, на Западе же она  только зарождалась. Иными были и  формы поземельных отношений, а  отсюда и система взаимосвязей внутри господствующего класса.

Общественные отношения, сложившиеся в государствах крестоносцев, в конечном счете представляли собой  некий синтез западноевропейского  феодального устройства - преимущественно  в его французском варианте - с  тем, которое утвердилось в Сирии  и Палестине еще до появления  западных завоевателей.³²

В Королевствах крестоносцев основную массу тружеников здесь  составляли земледельцы.  Только весьма незначительную их часть образовывали те европейские хлебопашцы. Большинство  же  землепашцев принадлежало к  пестрому по своему этническому составу  местному населению: это были сирийцы, арабы, армяне, греки. Все они говорили на разных языках, исповедовали разные религии: арабы - ислам, армяне, греки, сирийцы - христианство в его различных  формах, унаследованных от раннего  средневековья: одни были православными, другие - грегорианами, третьи - несторианами, четвертые - маронитами и т.д. Когда  новые господа устроились на завоеванных  землях, то и мусульман и христиан, живших в деревнях, они превратили в крепостных людей. Пришельцы уничтожили последние остатки личной свободы  сельского населения. При этом материальное положение и юридический статус земледельцев и скотоводов, виноградарей и садоводов Сирии и Палестины, независимо от того, являлись ли они мусульманами или христианами, оказались совершенно одинаковыми. По сравнению с прошлыми временами различие заключалось разве только в том, что труженики-христиане (и не только сельские, но и городские), которые при владычестве сельджуков беспрепятственно отправляли свои религиозные обряды, теперь встретились с нетерпимостью католических церковнослужителей, в глазах которых все не католики были полуеретиками. К социальному гнету добавились конфессиональные тяготы.³³

Масса арабского населения  деревень и городов подверглась  истреблению в ходе завоевания Сирии  и Палестины крестоносцами. Часть  мусульман покинула эти места, а  та что осталась была либо перебита ,либо продана в рабство. Это подтверждает и Фульхерий Шартрский французский  священник и хронист первого  крестового похода он пишет, что, захватив Кесарию, крестоносцы пощадили мало мужчин;  а тех из них, кому даровали жизнь, а также женщин, красивых и  уродливых, продали в рабство. В  крупных городах существовали рынки  рабов: в Акре венецианские купцы  покупали раба за один безант (конь стоил  в три раза дороже!). Приобретали  рабов и монастыри.³⁴ Уже в первые годы после основания государства франков избиения рабов и всевозможные издевательства над ними получили столь широкое распространение, что церковный собор в Набулусе в 1120 г. установил наказания для виновных в истязаниях. Это постановление было продиктовано в первую очередь страхом перед возможными возмущениями рабов. Оно имело под собою основания: не случайно завоеватели разработали порядок, согласно которому раба, убившего христианина, вешали, а рабыню, как передает тот же Фульхерий Шартрский, предавали сожжению. Те из рабов кто переходил в христианскую веру превращались в либертинов - вольноотпущенников. Их положение было неустойчивым: достаточно было либертину оскорбить своего вчерашнего хозяина, и он в соответствии с кутюмами, т.е. передававшимися из поколения в поколение правовыми традициями (обычаями) Иерусалимского королевства, вновь возвращался в рабское состояние. Как правило же, с местных крестьян взимались всевозможные натуральные оброки и платежи. В большинстве случаев деревня вносила их, хотя и под другими названиями, и до завоевания: старинный денежный налог «мууна» стал теперь именоваться «моне», «харадж» - «терражем» (поземельный налог) и т.д. Однако тяжесть повинностей, которые нужно было нести в пользу новых сеньоров, усугублялась тем, что размер этих повинностей зависел от господского произвола и был довольно значителен. Но крепостное население страдало не только от бесчисленных повинностей и платежей: оно было совершенно бесправным. При этом западные сеньоры в своем отношении к подвластному населению не дифференцировали его по религиозному признаку: с христианами обращались столь же сурово, как и с мусульманами, крестьяне-христиане и крестьяне-мусульмане являлись вилланами. Арабский писатель XII в. Усама ибн Мункыз (1095-1188), рассказывая о времени правления в Антиохии Боэмунда II (1126-1131), пишет, что «народ перенес от этого дьявола Ибн Маймуна (т.е. Боэмунда.) великие бедствия».³⁵

Естественно, что вилланы, будь то сирийцы или арабы, относились к иноземным завоевателям враждебно  и не раз давали им решительный  отпор. Вся история франкских  государств в Сирии и Палестине  заполнена борьбой местного земледельческого населения против западных господ. О возмущениях тружеников повествуют, хотя и фрагментарно, многие хронисты и писатели XII-XIII вв. - как латинские, так и восточные. Фульхерий Шартрский, который почти 30 лет прожил в Иерусалимском  королевстве, передает, что сельское население всегда было на стороне  мусульманских государств и княжеств, когда те воевали против крестоносцев.  Так же в глазах туземного населения  все паломники, прибывавшие с  Запада, были лишь завоевателями, от которых  не приходилось ждать добра. Поэтому  им чинили всяческие преграды. В 1113 г. Палестину посетил русский  игумен Даниил, рассказавший о своих  впечатлениях в путевых заметках. В них он говорит о том что  многие святые места стали недоступны из-за сарацинов. Сам же Даниил смог благополучно совершить паломничество  только потому, что присоединился  к дружине короля Бодуэна I, выступившей  в поход против Дамаска. Во время  крестовых походов осложнилось  и положение местных крестьян поскольку считалось что они  могу помогать крестоносцам. Хорошим  примером этому может служить  случай с осадой Антиохи. С 1088 года Антиохия находилась под властью эмира  Яги-Сиана. Осознавая исходившую от крестоносцев опасность, он обратился  за поддержкой к соседним мусульманским  государствам, но помощь получил далеко не сразу. Готовясь к приходу христиан, Яги-Сиан заключил в тюрьму православного  патриарха Антиохии Иоанна Оксита и  изгнал православных греков и армян  — по свидетельству хрониста Ибн  аль-Асира, «он стал опасаться христиан, которые жили в Антиохии».³⁶ Латинские хронисты, в свою очередь, изображают сирийцев в неблагоприятном свете. Гийом Тирский оттеняет их вероломство. «Хитрые лисы, - так называет он сирийцев, - лишенные воинственности и отваги». Столь пристрастная оценка под пером этого архиепископа, десятилетиями служившего верой и правдой иерусалимским королям, не удивительна: угнетенные крестоносцами вилланы не собирались склонять головы перед ними.

Яркими свидетельствами  вражды местного населения к крестоносным завоевателям изобилует замечательное  произведение арабской литературы - «Книга назидания» упоминавшегося выше арабского  писателя Усамы ибн Мункыза. Из рассказов Усамы ясно, сколь велика была ненависть покоренного населения к пришлым господам. Крестьяне, даже безоружные, ввязывались в схватки с рыцарями. А если кому удавалось бежать из рабства то мусульмане прятали его, таким образом чувствуется сплоченность мусульман. Вражда крестьянской массы к баронам была столь велика, что Гийом Тирский считал сирийцев - этого «близкого врага» - опаснее чумы.³⁷

Для обеспечения собственной  безопасности крестоносцы воздвигли  в завоеванных областях крепости и замки. В плане идеологического  воздействия на арабские массы можно  выделить трактат о священной  войне-Джихад. Али ибн Тахир аль-Сулами (1039–1106) был суннитским ученым при  мечети в Дамаске. Его «Kitab al-jihad» (1105) стал первым трактатом о священной  войне, написанным после появления  на Ближнем Востоке франков. В  отличие от некоторых своих современников, аль-Сулами не путал франков с  византийцами. Он видел в экспедиции крестоносцев христианский джихад, начавшуюся с Запада, целью которой была помощь ближневосточным христианам и захват Иерусалима. Аль-Сулами представил триумф крестоносцев в Сирии как симптом  морального и политического разложения ислама и дряхлости халифата, но он же заверял читателей в неизбежности конечной победы ислама, поскольку  пророк Мухаммад предсказал, что мусульмане на время потеряют Иерусалим, но потом  не только вернутся в него, но и захватят Константинополь. Сам же джихад не был  чем-то новым для мусульман. К  священной войне против неверных призывал так же Коран. Из последователей  этой идеологии на практике можно  выделить правителя Мардина Илгази. Он согласился возглавить священную  войну и, взяв со своих подданных  клятву участвовать в джихаде, разбил крестоносцев. Следующим и более  удачным кандидатом на роль предводителя джихада оказался мосульский атабак Имад ад-Дин Зенги (правил в 1127–1146) завоевавший  Сирию. ³⁸

По мере убывания крестоносного  движения всё чаще заключались между  христианами и некоторыми мусульманскими князьями наступательные и оборонительные союзы; но взаимное недоверие препятствовало продолжительности этих союзов, и  они не успевали достигать желаемых последствий. Одни боялись прогневить Бога сближением с неверными, другие страшились гнева Мухаммеда, присоединяя  свои знамена к знаменам Креста. А когда армии Креста перестали  появляться на Востоке, сношения с мусульманами ограничились исключительно торговыми  договорами.³⁹

&2Евангелизация   индейцев.

Обращение индейского населения  в католическую веру, его приобщение к испанскому образу жизни (испанизация) представлялись участникам конкисты как  одно из чудес, ниспосланных всевышним  в качестве награды Испании и ее монархам за их преданность интересам папского престола и церкви. Собственно «чудесным» было по утверждению хронистов якобы быстро свершившаяся  христианизация: горстка миссионеров обратила в христианство многомиллионную массу индейцев за несколько лет! -это во первых. Во-вторых, невероятная легкость, с которой индейцы отрекались от своих «языческих» верований и переходили в католическую веру. В-третьих, их поразительная преданность новой вере, которую не могли поколебать ни зверства колонизаторов, ни массовая смертность индейцев от эпидемий, завезенных в колонии завоевателями, ни беспощадная эксплуатация местного населения испанцами, ни скандальное поведение церковников, опровергавшее их собственные возвышенные проповеди. Действительно, было чему удивляться и восхищаться современникам, тем более если сравнить эти грандиозные успехи на миссионерской ниве в Новом Свете с трудностями по обращению в католичество иудеев и мавров в Испании или с ничтожными результатами тех же миссионеров в Китае и других азиатских и африканских странах.⁴⁰