Эстетический феномен науки

Следовательно, стремление к красоте, характеризующее высокую  культуру мышления, отражается не только во внешнем оформлении математических формул и научных теорий – в  их упорядоченности, стройности, изяществе, гармоничности, но и оказывает определенное влияние на само направление научного поиска, а в силу этого и на само содержание научных открытий, ибо красота – это и индикатор  ценности результатов, и, напомним –  стимул научного поиска. „Очень многое мы открываем потому, что нам это кажется прекрасным, а уж потом доказываем, что это полезно” [88].

Эстетический фактор науки, таким образом, находит различные  проявления и может и предшествовать научному поиску (эстетическая мотивация), и сопутствовать ему (эстетическая стимуляция и инструментарий), и  венчать его (эстетическое оформление и критерии оценки результатов научного исследования). И во всех этих ипостасях  эстетического мы находим упоминавшуюся связь эстетического как внешнего фактора с эстетическим как имманентным свойством науки – связь столь тесную, что дифференциация их становится порой неблагодарным занятием.

Эстетический фактор предшествует не только отдельным актам научного творчества, но и самому процессу конституирования науки: искусство справедливо характеризуется как своеобразная предтеча науки. Возникновение многих отраслей научного знания ведет свою родословную от определенных отраслей художественного творчества и зачатки научного знания выступают первоначально в рамках художественных произведений. Генетический аспект рассматриваемой проблемы особенно рельефно проявляется, в силу этого, при обращении к древности.

Для архаичных периодов истории  мировой культуры, когда сама она  выступала преимущественно в  синкретических формах, характерно слияние, синтез художественного творчества и теоретической мысли. Разве  все эпические творения, начиная  с древнейшего из них, посвященного национальному герою шумеров  – Гильгамешу, не поэтическое выражение  миросозерцания? Разве мифы – не опоэтизированные энциклопедии достигнутого знания? При этом речь идет не просто о соединении знания и поэтической  формы, а о поэтической форме  выражения именно обобщенного, теоретического, в том числе и зачатков научного знания.

А сама Библия – не образец  ли того же синтеза философии (этой исторически первой формы научного знания) и поэзии? В книге Иова, например, как утверждает один из современных  ее исследователей, одновременно сочетаются „элементы философского трактата, поэмы и драмы, что выражается, помимо прочего, в живости описаний и стиля, драматическом нарастании действия, смелости философской мысли  и пылкости чувств” [89]. Да и сами деятели античной культуры или культуры эпохи Возрождения были, как правило, не только философами и естествоиспытателями одновременно, но и учеными и поэтами  в одном лице. В их числе не только упоминавшийся греческий  мыслитель Гесиод или выдающийся Римский поэт-философ Лукреций Кар, не только гордость человечества Леонардо да Винчи или Михаил Ломоносов, но и большая плеяда творцов мировой  культуры, представителей многих народов  и эпох.

Образцы синтеза поэтического и научного творчества являют нам  не только упоминавшиеся диалоги Платона или Диалоги провозвестника научного мировоззрения Д.Бруно, но и многие иные бессмертные творения выдающихся мыслителей и поэтов. Некоторые из них – А.Брюсов, А.Белый и др. – пытались дать теоретическое обоснование научной поэзии, определить ее эстетические каноны и реализовать на практике соответствующие идеи.

В отдельные эпохи познание объективных, социальных в частности, явлений выступает в качестве прямой и осознанной цели искусства, достигавшего в этом отношении немалых  успехов. Доста точно вспомнить в этой связи реалистическую литературу XIX столетия, сконцентрировавшую свое внимание на социальной проблематике и выступавшей в качестве инструмента исследования социальных процессов, осуществляемого именно в специфической художественной форме. Достаточно вспомнить в этой связи Бальзака, не без оснований именовавшего себя „секретарем французской Истории”, или плеяду английских романистов, которые „в ярких и красноречивых книгах раскрыли миру больше политических и социальных истин, чем все профессиональные политики, публицисты и моралисты вместе взятые” [90].

Разумеется, собственно научному этапу становления многих (а по мнению некоторых исследователей, и всех без исключения) отраслей естественнонаучного знания предшествует развитие соответствующих областей художественного творчества, причем это относится не только к далекому прошлому, но и к современности. Из „химического искусства”, например, выводится современная химическая наука, из художественного моделирования – компьютерное моделирование, и т.д. Идея гармонии и неразрывно связанная с ней идея симметрии, господствующей в природе, немало способствовали оформлению идеи античастиц, существование которых было подтверждено новейшей физикой.

Многие идеи, получившие позже обоснование и развитие в науке, принятые ею на вооружение и прочно вошедшие в ее арсенал  пришли в науку из художественной литературы, были заимствованы оттуда или, во всяком случае, впервые увидели  свет на страницах художественных произведений. Однако убедительные примеры на этот счет дает не столько история естествознания (поскольку сама малочисленность подобных примеров свидетельствует о том, что они составляют здесь скорее исключение, чем правило), а история обществознания, история социально-политических учений в первую очередь, где именно художественные произведения (например, социалистов-утопистов, русских революционных демократов и др.) послужили импульсом научных исканий. Однако применительно к науке как форме познания действительности генетическое значение эстетического фактора не может быть поставлено под сомнение. И если для архаичных периодов развития культуры было характерно опоэтизированное выражение теоретических знаний, то в наши дни соединение поэзии и науки выступает скорее в наукообразном выражении или, во всяком случае, в сциентистских устремлениях поэтической мысли. Примеры же художественного выражения теоретической мысли современности уже в силу ее исключительной сложности и специализации вряд ли могут быть признаны удачными (не говоря уже об их немногочисленности и адресованности к узкому кругу избранных).

Еще масштабней и значительней проявление эстетического фактора  в науке в функциональном аспекте, ибо здесь эстетическое как имманентное  свойство является прямым отражением исторического предназначения науки, проекцией ее природы.

Историческое предназначение науки и искусства заключается  в конечном итоге в освоении действительности (в свойственных им формах) в целях  преобразования этой действительности (доступными им методами). При этом отличительной  особенностью научного познания является то, что наука познает предметы, явления, процессы, всю объективную  реальность – т.е. все существующее вне сознания человека, и притом именно объективно, т.е. именно так, как  это существует вне и независимо от сознания. Но объективность познания не исчерпывает характеристики и не составляет монополии науки. Отправляясь, как и всякое познание, от объектов реального мира, наука не ограничивается ни констатацией, ни описанием данного факта, идет дальше – дает причинное объяснение, выявляет его генезис и его эволюцию.

Научное исследование факта  осуществляется путем выделения  из всей совокупности его свойств  наиболее существенных важных свойств, т.е. качеств, совокупность которых  составляет самую сущность объекта. Научно установленный факт и означает вскрытие его сущности, его качественных отличий. Но и полное и всестороннее знание факта не исчерпывает задач  научного исследования, его конечной цели, во-первых, в том смысле, что  факты не исчерпывают состава  науки, во-вторых, потому, что наука  изучает не просто отдельные факты, не сумму фактов и даже не просто систему фактов (как нередко утверждается).

Прежде всего, уже само причинное объяснение требует знания всей цепи явлений, каждое звено которой  порождено другим и, в свою очередь, порождает новые его звенья. Уже  само исследование эволюции объекта  требует выяснения его отношений  и связей. И подобно тому, как из анализа отдельных сторон, свойств, качеств предмета, выделяя наиболее важные и существенные из них, наука извлекает целостное и исчерпывающее знание о самой сущности факта, так и из всего разнообразия связей и отношений между объектами наук выделяет наиболее устойчивые, постоянные, повторяющиеся, важные, существенные отношения, т.е. отношения сущностей или между сущностями, иными словами – законы.

Познание законов –  исключительная прерогатива науки, которая и возникает как единственно  возможная форма их адекватного  познания и именно с целью такого познания. Наука начинается с теоретического отношения к предмету познания. А  такое отношение становится возможным  лишь тогда, когда сам предмет  выступает как закономерно существующий и закономерно изменяющийся объект. Познание и закономерностей внешнего мира, и закономерностей его отражения, генезиса и эволюции различных форм его отражения (включая и такие его формы как наука и искусство) – предмет именно научного познания единственной из форм, специально предназначенной для обслуживания общества достоверными, обоснованными, систематизированными, точными знаниями и единственно способной к постижению самих закономерностей бытия и сознания.

Именно закон является тем инструментом, который придает  науке исключительную силу, вручая ей власть не только над настоящим, но, в известном смысле, и над  прошедшим, а в определенной степени  и над будущим, подчиняя ей самое  время.

На основе познания объективных  законов, определяющих ход развития действительности, наука как бы восстанавливает  далекое прошлое, воскрешает события, имевшие место многие тысячи и  даже миллионы лет назад, то, что  происходило задолго до появления  не только науки, но и самого человека, дает адекватное объяснение этим событиям, явлениям, фактам, что имеет немаловажное значение и для правильного понимания  настоящего, а порой является и  единственно возможным путем раскрытия загадок современности. На основе познания тех же законов наука обретает всевозрастающую власть над настоящим, не только объясняя его, но и контролируя и даже регулируя те или иные процессы, применительно к потребностям и интересам людей. Наконец, на основе познания объективных законов наука как бы заглядывает в будущее, предсказывает то, что еще не наступило, но неизбежно или возможно при наличии определенных условий, прогнозирует развитие самых различных областей действительности и самой истории в целом. Научное предвидение, осуществляемое на основе объективных законов, открываемых наукой, позволяет не только предсказать будущее, но в известной мере и приближать его, ускорять наступление тех или иных событий, вызывать их к жизни путем создания определенных условий, т.е. в конечном итоге сознательно формировать будущее.

Познавая сущности и их отношения – законы, наука вскрывает  мир в его целостности, завершенности, обнажая соответствие и пропорциональность, симметрию и изоморфизм, а в  конечном итоге гармонию и красоту  вселенной. Само открытие и формулирование законов возможно лишь в результате того, что из кажущегося хаоса явлений, из внешней беспорядочности и диспропорций выявляется действительный смысл сущего, соответствие его составляющих, их согласованность, их взаимосвязь и взаимная детерминация, целесообразность, стройность, т.е. та самая гармония мира, которая обусловливает (в эстетическом плане) самую возможность научного познания и в силу которой сами эстетические потенции науки непосредственно зависят от объективных законов природы.

Открытие и формулирование законов объективной реальности – это познание „мер” ее составляющих – „мер” предметов, явлений процессов. Уже постижение сущности отдельных  вещей есть постижение их „меры”. Именно благодаря и на основе постижения „меры” предмета наука способна к его реконструкции и регенерации, к радикальным преобразованиям объективных реалий и к созданию объектов, не существующих в природе – материалов с запрограммированными свойствами, композитных материалов и т.п.

Способность преобразовывать  и производить вещи в соответствии с их собственной „мерой” составляет, как известно, отличительную особенность  человека и лежит в основе его  творческой деятельности вообще, творчества „по законам красоты” – в  частности, т.е. эстетического творчества. „Мера вещи” – это всеобщее природное свойство предметов, выражающее органическую связь их содержания с  присущей им внутренней формой, наиболее адекватно выражающей это содержание. Это природное свойство – естественная предпосылка превращения вещей  в эстетические ценности. Однако, будучи важной детерминантой эстетического характера творчества, „мера вещи” еще недостаточна для обретения эстетической значимости каждым предметом. Второй составляющей является „мера” самого созидателя, субъекта творчества. И соотношение этих двух „мер” – центральный момент, определяющий наличие или отсутствие эстетичности данного вида творчества, эстетическую ценность ее плодов.

Коль скоро созидательная  деятельность – „распредмечивание” действительности, есть процесс объективации, „опредмечивания” человеческих сущностных сил, субъективных возможностей и способностей человека, постоянно развивающихся и совершенствующихся его дарований, преобразование природы оказывается преобразованием и собственной природы человека. Воздействие на окружающую действительность, видоизменение ее в соответствии с потребностями и интересами человека, иными словами, очеловечение природы требует соотнесения „меры” данной вещи с „мерой” человека-созидателя, ради удовлетворения интересов или потребностей которого преобразуется или созидается данная вещь.

Таким образом, „мера вещи”  только в определенном соотношении  с „мерой” ее творца (или преобразователя) может детерминировать эстетический характер самой деятельности и эстетическую ценность предмета. Единство этих двух „мер” – отражение единства природного и социального, объективного и субъективного, их определенное сочетание, их своеобразный синтез способен породить ту идеальную меру, которая выражает „законы красоты”. Гармония „меры” объекта и „меры” субъекта (а  не их простое сочетание) порождает  ту самую „УНИВЕРСАЛЬНУЮ МЕРУ”, которая  отражает сущность эстетического отношения, где само наличие объекта –  предпосылка потенции эстетического, где акцентируется роль субъекта как активного творческого начала, реализующего указанную потенцию.

Наука, таким образом, в  силу своего исторического предназначения, как инструмент постижения сущности вещей, а следовательно, и „универсальной меры” этой основы эстетического творчества, необходимо включает в собственный институт именно этот вид творчества. Но наука, как подчеркивалось, не ограничивается постижением сущностей вещей, а является средством открытия и формулирования законов (отношений между сущностями) объективной реальности (природной и социальной), законов возникновения и развития всего сущего (включая и законы самого познания), в том числе и „законов красоты”. И если „универсальная мера” – инструмент эстетического творчества, то „законы красоты”, т.е. законы, по которым осуществляется само это творчество, тоже объект изучения, открытия, результат научного творчества, что также является свидетельством эстетического потенциала науки, его атрибутивного характера относительно самого содержания научной деятельности.