Макроэкономика как теоретическая основа экономической политики государства

Если на этапе фундаментальных исследований новых технологий ключевая роль сохраняется за государством, то на этапе коммерциализации этих технологий на первый план выходит государственно-корпоративное партнерство. Дополнение перечня критических технологий более четким списком использующих их подотраслей, инновационные предприятия которых вправе рассчитывать на поддержку государства, способно существенно снизить риск корпоративных инвестиций в новейшие производства.

В условиях становления в экономике нового технологического уклада и сопровождающего этот процесс финансового кризиса особенно актуальна способность промышленных компаний резко наращивать свои инвестиции за счет заемного капитала. Скорость технологического обновления производства, темпы наращивания выпуска конкурентоспособной продукции во многом зависят от того, насколько инвестиционные возможности корпорации выходят за рамки самофинансирования. Зарубежный опыт свидетельствует, что за счет выпуска акций финансируется относительно небольшая доля капиталовложений. Значение облигаций в этом плане гораздо выше, но весьма различается по странам. Например, в Японии, Республике Корея банковские кредиты способны значительно перекрывать вклад облигаций и дополнительных эмиссий акций в финансирование корпоративного развития. Ведущую роль в эти периоды играет кредитное обеспечение технологического обновления производства.

Важным фактором ускоренного распространения нанотехнологий должен стать механизм целевого предоставления кредитов, выделяемых государством для поддержки долгосрочных инвестиций. Меры по преодолению финансового кризиса должны быть увязаны со стратегическими целями долгосрочного социально-экономического развития страны, определенными соответствующей концепцией и предусматривающие широкое применение нанотехнологий в модернизации и развитии российской экономики.

Ограниченность макроэкономической политики и возможности ее преодоления: формально неплохие макроэкономические показатели развития российской экономики за последние годы скрывают упущенные возможности использовать благоприятную внешнеэкономическую конъюнктуру для вывода России на траекторию быстрого и устойчивого социально-экономического развития. Природная рента, формирующаяся за счет экспорта энергоносителей и сырьевых товаров в объеме около 60 млрд. долл. в год, не была использована для структурной перестройки экономики на новой технологической основе, уйдя на погашение внешнего долга, накопление стабилизационного фонда и другие формы вывоза капитала за рубеж. При этом российская экономика осталась недомонетизированной, объем инвестиций застыл на уровне одной трети от минимально необходимого для обеспечения простого воспроизводства, социальные обязательства государства недофинансируются вдвое, а расходы на науку и стимулирование НТП остаются на порядок ниже дореформенного уровня.

Парадоксы проводившейся до последнего времени в России денежно-кредитной политики войдут в историю как самые нелепые курьезы. Как, к примеру, объяснить сложившуюся в российской экономике ситуацию, при которой чем больше валютные поступления от экспорта нефти, тем меньше денежных ресурсов оставалось в распоряжении российских предприятий? Чем больше приток иностранных инвестиций, тем меньше были возможности внутренних накоплений. Профицит бюджета сопровождался ростом государственного внутреннего долга.

Эти парадоксы денежной политики заключены в самой технологии планирования денежного предложения, навязанной МВФ с 1992 г. и продолжавшейся вплоть до последнего времени. Суть этой технологии сводится к ежегодному планированию прироста денежной массы исходя из целевых установок по ограничению инфляции, экзогенно задаваемого прироста ВВП и предположения о неизменной скорости обращения денег. Формально она исходит из хорошо известного тождества монетарной теории, согласно которому умножение количества денег на скорость их обращения эквивалентно произведению объема обращающихся на рынке товаров на их цены.

Хотя никаких сколько-нибудь обоснованных моделей, позволяющих рассчитать зависимость между приростом денежной массы и уровнем инфляции, ни Центральный банк, ни правительство не представляли, фактически они исходили из линейной зависимости между темпом прироста цен (инфляцией) и темпом прироста денежной массы, считая скорость их обращения и объем товарной массы неизменными. Отсюда вытекает и логика проводившейся ими политики количественного ограничения денежной массы в целях сдерживания инфляции. Эта крайне упрощенная и далекая от экономической реальности с ее нелинейными и сложными обратными связями и неопределенностями логика бездоказательно предполагала фиксацию заниженного уровня монетизации российской экономики.

Многочисленные эмпирические исследования по данным разных стран доказали отсутствие статистически значимой зависимости между инфляцией и уровнем монетизации экономики, так же как и приростом денежной массы. Более того, в последние годы отчетливо наблюдается отрицательная корреляция между приростом денежной массы и инфляцией. С ремонетизацией российской экономики происходит нормализация денежного обращения (вытеснение суррогатов, дедолларизация, повышение доверия к рублю), снижается его скорость и соответственно уменьшается инфляция. Сведение всех факторов, генерирующих инфляцию, к приросту денежной массы - грубейшее упрощение, приводящее к хронической недомонетизации российской экономики, следствием которой становится искусственное снижение инвестиционных возможностей и сдерживание экономического роста. Норма накопления (отношение объема инвестиций к ВВП), упав более чем вдвое в начале реформ, остается крайне низкий - около 20%. Страны, которым пришлось осуществлять модернизацию и структурную перестройку своей экономики, чтобы сделать ее конкурентоспособной, в течение долгих периодов демонстрировали высокий уровень инвестиций. В послевоенной Европе норма накопления вплоть до 1970-х гг. составляла 25%, в Японии - 30%, а в Южной Корее была еще выше. В период индустриализации в СССР, а также в проводящем модернизацию экономики современном Китае норма накопления превышала одну треть, достигая порой 40% ВВП.

Использование профицита бюджета в инвестиционных целях повысило бы норму накопления до 25-28%, что соответствовало бы нормальному уровню динамично развивающихся стран. Согласно расчетам, по модели догоняющего развития «достаточно увеличения нормы накопления с 22,3 до 26%, чтобы с консервирующей отставание траектории развития перейти на траекторию его преодоления. Увеличение рассматриваемой нормы до 28% позволяет сделать это относительно быстро» . По другим оценкам, чтобы исправить положение с обновлением основных фондов и серьезно заняться реструктуризацией промышленности с учетом допущенного отсгавания в 1992-2004 гг., необходим уровень накоплений не менее 40% ВВП 2.

Из этого следует беспочвенность рассуждений руководителей денежных властей об избыточности денежной массы - в действительности использование ее стерилизуемой части в инвестиционных целях лишь приблизило бы норму накопления к необходимому уровню.

Вместо того чтобы подавлять инфляцию проведением жесткой валютно-биржевой политики, государство ограничивало прирост денег в экономике, сокращая конечный спрос и сужая возможности роста производства. В результате закрепилось депрессивное положение и деградация отраслей, ориентированных на внутренний рынок, десятки миллионов людей потеряли возможности увеличения доходов, стала хронической массовая бедность. Процветали лишь высокомонополизированные производства товаров и услуг первой необходимости и экспортно-ориентированные предприятия.

Ошибочность постулата о некотором предельном с точки зрения инфляционной безопасности уровне монетизации российской экономики опровергается как многочисленными исследованиями, доказавшими отсутствие статистически значимой зависимости между инфляцией и уровнем монетизации экономики, так и курьезными последствиями необоснованной политики количественного ограничения прироста денежной массы. В той мере, в которой правительство изымало деньги налогоплательщиков из российской экономики и вывозило их за рубеж, компании направлялись туда же, чтобы занять недостающие им денежные средства (рис. 1). При этом правительство ссужало деньги российских налогоплательщиков зарубежным заемщикам под 4-5%, а компании вынуждены были там же занимать изъятые у них денежные ресурсы под 8-15% годовых. Чистый ущерб от такой политики составлял около 5 млрд. долл. в год.

Рис.1.  Корпоративный внешний долг и М2, трлн. руб.

Следуя догмам псевдонаучной количественной теории денег, Центральный банк жестко ограничивал денежное предложение и не занимался созданием должной системы рефинансирования коммерческих банков. Рост последних был ограничен общим пределом роста денежной массы, устанавливаемым денежными властями. В результате коммерческие банки не могли удовлетворить растущий спрос на кредиты. Их наиболее благополучные клиенты, достигая уровня международной конкурентоспособности, переходят на кредитование за рубежом. И без того небольшой объем операций отечественного банковского сектора сужался. Накануне мирового финансового кризиса около 60% российской денежной базы было сформировано под иностранные кредиты . Аналогичный процесс наблюдался и на финансовом рынке - объем еврооблигаций российских эмитентов (1617 млрд. руб. на конец 2006 г.) вдвое превышал объем внутреннего рынка корпоративных облигаций (823 млрд. руб.).

Таким образом, чем больше были валютные доходы российской экономики, тем меньше возможностей оставалось для развития отечественной банковской системы и финансового рынка. Это означает, что российская экономика развивалась не исходя из национальных интересов, а следовала предпочтениям иностранных инвесторов. Депрессивное влияние денежной политики могло бы быть частично компенсировано бюджетной политикой государства, на которое в условиях современного НТП ложится значительная часть расходов по развитию научно-технического и интеллектуального потенциала.

Более чем четырехкратное увеличение уровня государственных расходов в течение последнего столетия (с 10% ВВП в конце XIX в. до 40-50% ВВП в конце XX в. и в настоящее время) объясняется резко возросшей ролью НТП в генерировании экономического роста. Это потребовало резкого наращивания расходов на воспроизводство человеческого потенциала, доля которого в структуре совокупного богатства развитых стран за последние сто лет выросла с одной трети до двух третей 4. И в настоящее время ежегодный прирост инвестаций в образование составляет 3,4%, что в 1,5 раза больше в сравнении с инвестициями в основные фонды.

В силу специфической открытости науки и образования для общего пользования и невозможности приватизации знаний государство вынуждено финансировать около половины совокупных расходов на НИОКР и подавляющую часть расходов на образование. Так, анализ эффективности накопления человеческого потенциала в зависимости от соотношения государственного и частного финансирования эмпирически подтвердил оптимальность полного государственного финансирования среднего образования и 75% - высшего 5. Растущая ценность человеческого потенциала предопределила и рост государственных расходов на здравоохранение. Именно за счет этих составляющих произошло многократное увеличение расходов государства, которое в условиях современного НТП вынуждено стать государством развития, приняв на себя обязательства по финансированию расходов на воспроизводство интеллектуально-человеческого потенциала и генерирование новых знаний.

Согласно введенному СМ. Роговым разделению функций государства на традиционные (оборона и правопорядок) и современные (развитие интеллектуально-человеческого потенциала - расходы на образование, здравоохранение, науку и экономическое развитие) можно видеть, что сегодня в мире через государственные бюджеты тратится в среднем на современные функции 17,8% ВВП, а на традиционные - только 5,3%. Соотношение между этими статьями расходов - 3,4:1. В развитых странах эти показатели составляют 25,0 и 3,9% (6,4:1), в странах с переходной экономикой - 22,1 и 3,8% (5,8:1)6.

В противовес мировой закономерности увеличения государственных расходов на выполнение современных функций государства в России большая часть государственных расходов идет на выполнение традиционных функций. В текущем году на эти цели из федерального бюджета будет потрачено 7,4% ВВП, что почти на 25% превышает среднемировой показатель. При этом наше государство тратит на современные функции в три раза меньше (4,7% ВВП). То есть у нас соотношение расходов на традиционные и современные функции составляет 2:1, подобно государству образца XVIII-XIX вв.

Как следует из вышеизложенного, уровень расходов государства на социально-экономическое развитие в России, будучи одним из самых низких в мире, не отвечает ни требованиям социального государства, ни потребностям развития человеческого потенциала. Чтобы достичь среднемирового уровня социальных расходов, российскому государству надо увеличить их на 4,9% ВВП. Эта величина соответствует профициту в федеральном бюджете, который планировался на прошлый год.

Таким образом, профицит российского федерального бюджета равен объему недофинансирования расходов на социально-экономическое развитие по сравнению со среднемировым уровнем. Оценка подтверждается расчетом недофинансирования социальной сферы по отношению к необходимому уровню его воспроизводства. Иными словами, профицит федерального бюджета образовывался не потому, что российское государство получает доходов больше, чем ему требуется для выполнения своих функций, а вследствие недофинансирования социальной сферы и расходов на развитие.

Диспропорции российской бюджетной системы можно было бы исправить путем приведения структуры бюджетных расходов в соответствие с общепринятыми в мире стандартами и целями социально-экономического развития страны. Это потребовало бы удвоения расходов на образование и здравоохранение, утроения расходов на науку и стимулирование НТП. Темп экономического развития был бы почти вдвое выше, если бы правительство не замораживало пятую часть бюджетных доходов в стабилизационном фонде, размещаемом за рубежом.

В ситуации финансового кризиса государство вынуждено было изменить политику денежного предложения, прибегнув к замещению отзываемых иностранных кредитов. В общей сложности объем кредитных ресурсов, предоставленных государством банковской системе в рамках программы антикризисных мер, превысил 1,5 трлн. руб. (рис. 2), а весь объем денежных вливаний в экономику приближается к 10% ВВП. При этом апологеты проводившейся до этого макроэкономической политики утверждают, что эти антикризисные меры стали возможны благодаря ранее накопленным резервам.