Вегетарианство как нравственная ценность

Забота  о природе, выражаемая чаще всего  в форме запретов, была присуща  первобытным религиям, основанным на всеобщей одушевленности природных  явлений. В отдельных районах  земного шара такое отношение  сохранилось до сих пор. Если ненец  на охоте «встретится с медведем, то он тотчас его не убивает, а сначала  вступает с ним в разговор, начинает восхвалять его достоинства, спрашивает, для чего он встретился с ним, просит, чтобы он не поцарапал его своими острыми когтями». После «беседы», во время которой медведь якобы  соглашается быть убитым, охотник  его убивает и «считает себя в  своих действиях оправданным  против родных медведя, которые за смерть своего члена могли бы отомстить». Разговор с животными был следствием уверенности, что животные понимают человеческую речь. Интересно и его  содержание.

Северные  народы к растениям и животным традиционно относились как к  некоему роду людей, распространяя  на них внутрисоциальные моральные  нормы. 
Правда, основой этичного отношения к растениям и животным был скорее страх, чем осознание ответственности за судьбу природы, когда, скажем, в тюленях нивхи видели морских людей или когда они верили в существование «лесных» людей. Источник страха коренится в представлениях о связях животных с высшими силами, духами-хозяевами: рябчика, например, с духом неба, медведя 
— с хозяином тайги и т. д. Аналогичные формы поведения сохранились у многих народностей, живущих на Земле.

Причиной  обожествления нивхами медведя  могла служить вера в переход  души убитого медведем человека в  медведя. Когда убивали большого старого медведя, говорили: «Убил  деда (дядю) и т. д.». У нанайцев бытовали представления о родстве убитого  медведя с человеком, нашедшим берлогу. 
Таким образом, одна из причин осторожного обращения с животными и растениями связана с идеей перевоплощения.

Другая  причина — генетического порядка, связанная с представлением о  происхождении человеческой группы от животного или растения, называемого  тотемом.

Тотемизм  перекликался с представлениями  о человеке, как добром родителе. В одной из древнейших книг буддийского  канона «Сутта-Нипате» в 
«Сутте о дружественности» читаем: «И, как мать, не жалея собственной жизни, заботится о единственном сыне, так ко всем живым существам должно воспитывать в себе безмерное чувство. Дружественность ко всему живому должно в себе растить». «Все живое надо жалеть» — подобный принцип характерен для индуизма и своими корнями восходит к авторитетнейшему памятнику древнеиндийского эпоса «Махабхарате», в котором говорится о сострадании ко всему живому и непричинении вреда всем существом делом, словом, помыслом.

Традиционное  общество принципиально отличалось от индустриального в экологическом  смысле не только тем, что главный  упор был перенесен с сельскохозяйственного  на промышленное производство, но и  тем, что традиционное общество основано на религиозно-нравственных запретах, а промышленное — нет. В этом смысле мы имеем дело с двумя различными социально-экологическими типами обществ. Тотемная мораль, анимизм, мифологическое единство человека с природой вырабатывали определенные ограничения на воздействие  человека на природную среду, и это  были внутричеловеческие механизмы  сдерживания.

Рубежом освобождения человека от религиозных  догм стала эпоха 
Возрождения. Это не значит, что человек освободился от понимания себя как господина природы. Свое освобождение он использовал как раз для реализации данной идеи. Спиноза писал в «Этике»:

«Соображения  нашей пользы не требуют сохранения того, что существует в природе, кроме  людей, но учат нас сохранять, разрушать  или употреблять это на что  нам нужно, сообразно с различной  пользой, которую можно отсюда извлечь». Сам же Спиноза, впрочем, предупреждал: «Но человеческая способность весьма ограниченна, и ее бесконечно превосходит  могущество внешних причин; а потому мы не имеем абсолютной возможности  приспособлять внешние нам вещи и нашей пользе» (Там лбе).

Представление об ответственности человека за преобразуемую  природу близко экзистенциалистам. Еще до возникновения экологического кризиса, но после создания атомного оружия А. Камю сказал, что задача его  поколения 
«состоит в том, чтобы не дать миру погибнуть). Маленькому Принцу, созданному воображением французского писателя А. Сент-Экзюпери, дается совет быть ответственным за всех, кого он приручил.

Основной  принцип своей философии —  «благоговение перед жизнью»  — А. 
Швейцер раскрывает как «безграничную ответственность за все живое на земле. 
Именно Швейцера признают наиболее ярким представителем экологической этики.

Наряду  с ответственностью, стержнем экологической  этики является любовь к природе. Часто любовь к природе считают  чем-то несерьезным, чуть ли не выдумкой писателей. Как можно любить всю  природу, в которой есть приносящие вред человеку виды? На самом же деле, как справедливо отметил В. Вундт, чувство скорее ведет к альтруизму, чем рассудок. «Чистый, не обоснованный на эгоизме альтруизм естественно  мог развиться только при переходе от рассудочной морали к морали чувства, при допущении, что непосредственные чувства симпатии и любви являются основами альтруистического поступка. 
Рассудку трудно бывает побороть соображения собственной выгоды, а для чувства любви, жалости, сострадания достаточно бывает мгновения. Поэтому к экологической этике ближе путь через чувство любви, чем расчет, через благоговение перед природой, чем принятие экологического законодательства, которое еще надо приучиться исполнять. Здесь, как в отношениях между людьми, лучше, если все будет основываться, как предлагал Конфуций, на нравственности, а не на принуждении. В связи с этим большое внимание в экологической литературе уделяется понятию экологической чувствительности, под которой понимается более тонкое проникновение с помощью чувств человека в мир природы.

Необходимость более любовного и ответственного отношения к природе обосновывается и в мистике XX века. В главе 3 «Розы  мира» «Отношение к животному  царству» Д. Андреев пишет: «Ценность  материальная или духовная какого-либо объекта, материального или духовного, возрастает вместе с суммой усилий, затраченных на то, чтобы он стал таким, каков он есть». Из этого следует, что «ценность инфузории меньше ценности насекомого, ценность насекомого меньше ценности млекопитающего, ценность этого последнего еще далека от ценности человека». Но в противовес принципу духовной ценности существует принцип  нравственного долга, который можно  сформулировать так: 
«Начиная со ступени человека, долг существа по отношению к нижестоящим возрастает по мере восхождения его по дальнейшим ступеням». Таким образом, экологическая этика возможна даже если мы оставим в стороне дискуссионный вопрос о равноценности всего живого в силу несопоставимой внутренней ценности каждого существа.

«На первобытного человека уже возлагался долг по отношению к прирученным  животным. И не в том он состоял, что человек должен был их кормить  и охранять... Этический же долг первобытного человека заключался в том, что он должен был то животное, которое  приручал и которым пользовался, любить» (Там же). В настоящее время, когда человек может уничтожить все живое на Земле, этого уже  мало. «Разве мы не в состоянии любить и тех животных, от которых не получаем непосредственной пользы —  диких животных, по крайней мере тех из них, которые не приносят нам  вреда?».

Не  только живая, но и неживая природа  может быть объектом любви. Здесь  мы переходим от экологической этики  к этике глобальной, в соответствии с которой человек ответственен за всю природу. В Древней Греции человек рассматривался как «микрокосм», который заключает в себе как  в части всю 
Вселенную как «макрокосм». Эти представления переняли древнеримские стоики; известны они и в русской философии. Что необходимо ныне для человека — не только ощущать себя частью Универсума, но и чувствовать ответственность за все окружающее его. В этом суть экологической и глобальной этики.

Шаги  гуманизма

Толстой и Ганди не злоупотребляли терминам «гуманизм», но они занимались тем, что находится в ядре гуманизма  — проблемой ненасилия. Если же говорить о собственно гуманизме, то первой его  исторической формой был нравственно-ритуальный гуманизм Конфуция.

Социальный  кризис в Китае за 6 веков до нашей  эры создал Конфуций, который принял вызов времени. Помогло ему, как  ни странно, отсутствие в 
Китае пантеона богов, который подсказал бы мифологический ответ. Конфуцию пришлось обратиться к человеческой личности, т. е. использовать средства, которые и необходимы для выработки гуманистического учения. Мистически- религиозная направленность мышления древних индийцев и рационально- философская направленность мышления древних греков препятствовали зарождению гуманизма в Индии и Греции, да и социальный кризис у этих народов в условиях функционирования небольших государств был, по-видимому, не столь острым. Так или иначе, выбор пал на Китай.

Главный довод Конфуция: в человеческом общении  — не только на уровне семьи, но и  государства — важнее всего мораль. Главное слово для Конфуция —  взаимность. Эта отправная точка  отличала Конфуция и от религии, и  от философии, для которых основными  понятиями были вера и разум.

Идеалом государственного устройства, по Конфуцию, является семья. 
Правители должны относиться к подданным, как хорошие отцы, а те — почитать их. Высшие чиновники должны быть благородными мужами и показывать низшим пример человеколюбия, действуя в соответствии с «золотым правилом» этики.

Мораль  несовместима с насилием над человеком. На вопрос: «Как вы смотрите на убийство людей, лишенных принципов, во имя приближения  к этим принципам?" Кун-цзы ответил: «Зачем, управляя государством, убивать  людей? 
Если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым».

На  вопрос: «Правильно ли отвечать добром на зло?» Учитель ответил: «Как можно  отвечать добром? На зло отвечают справедливостью». Хотя это не доходит до христианского  «возлюбите врагов ваших», но не свидетельствует, что в ответ на зло следует  применять насилие. Справедливым будет  ненасильственное сопротивление.

Человеколюбием  Конфуций называл сдерживание себя в соответствии с требованиями ритуала. Для Конфуция ритуал жертвоприношения выше жалости к животным. В этом доэкологический характер его гуманизма. Основой гуманизма 
Конфуция выступает почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям. Но ныне на первый план выходит забота о «братьях наших меньших». 
Это новое и в то же время старое.

В конечном счете христианство победило древний  мир не насилием, а силой духа и жертвенностью. Заповеди Христа вполне допускают распространение на природу. Так, пятая евангельская заповедь, которую  Толстой считает относящейся  ко всем чужим народам, вполне может  быть расширена до 
«возлюбите природу».

Но  победив и создав могущественную церковь, христианство повернуло от мученичества праведников к мучительству инквизиции. К власти приходили люди, для которых главным была власть, а не христианские идеалы, и они-то дискредитировали веру в христианство, способствуя обращению взоров подданных  к древности. Пришла эпоха Возрождения  с новым пониманием гуманизма.

Новоевропейский гуманизм — это радость расцвета творческой индивидуальности, которая  с самого начала была омрачена стремлением  к покорению. Это подтачивало  творчески-индивидуалистический западный гуманизм и вело к постепенной  утрате доверия к нему.

Ж.-П. Сартр дает два определения гуманизма, которые, с его точки зрения, совершенно различны. «Под гуманизмом можно понимать теорию, которая рассматривает человека как цель и высшую ценность». Такой  гуманизм, по 
Сартру, ведет к фашизму. Добавим — к экологическому кризису. Тот, кто ставит себе задачу владычества над миром, тот становится рабом — и мира, и техники, с помощью которой покоряется мир.

Второе  понимание гуманизма, по Сартру, заключается  том, что человек находится постоянно  в мире, реализуя себя в поиске цели, которой может быть освобождение или иное конкретное самоосуществление. Конечно, в таком гуманизме тоже не много гуманности.

Объявление  Сартром экзистенциализма — модного  философского течения XX века, учреждающего приоритет индивидуального человеческого  существования, — гуманизмом вызвало  «Письмо о гуманизме» М. Хайдеггера, в котором он подверг уничижительной критике понятие гуманизма в  западной культуре Нового времени.

Пройти  путь от «человек — это звучит гордо» до «человек ответственен за самого себя»  и посчитать это этапами гуманизма  — значит расписаться в его  неудаче. Такой гуманизм сродни чувству  вины за все, что человек натворил. 
Вряд ли говоря «человек — это звучит гордо», горьковский герой имел в виду способность человека к самообличению, которое так коррелирует со способностью к самообману.

Глубокий  мыслитель Хайдеггер повял, что  разрешить человеку делать все, что  он хочет, — еще не гуманизм, потому что не гарантирует гуманности поведения. Это условие гуманизма, но не больше.

Отвечая на вопрос: «Каким образом можно  возвратить какой-то смысл слову 
«гуманизм», Хайдеггер определяет гуманизм как «раздумье и забота о том, как бы человек был человечным, а не бесчеловечным, «негуманным», то есть отпавшим от своей сущности». Но что такое сущность человека, вопрошает 
Хайдеггер, и возвращается к греко-римскому «культивированию человека».

По  Хайдеггеру, «высшие гуманистические  определения человеческого существа еще не достигают подлинного достоинства  человека». В философии 
Нового времени под гуманизмом, по существу, понимался антропоцентризм, который в своем самоутверждении дошел до отрицания всего, что вне его.

Гуманизм  Хайдеггера мыслит «человечность человека из близости к бытию. 
Но это вместе и гуманизм, в котором во главу угла поставлен не человек, а историческое существо человека с его истоком в истине бытия». К позиции 
Хайдеггера близок Бердяев. Повторяется та парадоксальная истина, что человек себя приобретает и себя утверждает, если он подчиняет себя высшему сверхчеловеческому началу и находит сверхчеловеческую святыню как содержание своей жизни». «Гуманизм и индивидуализм не могли решить судьбы человеческого общества, они должны были разложиться».

В гуманизме  Нового времени произошла подмена, и он ушел в индивидуализм, а затем  в потребительство с реакциями  социалистической и националистической. Нигилизм и самоотрицание ведут  к торжеству агрессивно- потребительских  ценностей.