Религиозный фактор во внутриполитической деятельности Диоклетиана

Другим документом, позволяющим  видеть в Диоклетиане создателя  полевой армии, является надпись  принадлежащая легионеру XI Клавдиева  легиона, который был зачислен в  ланкиарием в священный комитатус. Ланкиарии были отборными воинами, набранными из легионов, и составляли основу личной гвардии императора (sacer comitatus). После того, как они заканчивали там свою службу, их переводили в преторианские когорты. Когда в 312 г. Константин распустил Преторианскую гвардию ланкиарии заняли почетное место в его полевой армии (comitatus). Таким образом, упоминание ланкиария, вступившего в священную гвардию (in sacro comitatu) при Диоклетиане, может свидетельствовать в пользу теории о том, что полевая армия сформировалась уже в его правление.

Третьим документом является посвятительная надпись, найденная  в Бовиере. Она была сделана благодаря  попечению командира отряда всадников-комитов.

Еще одна посвятительная надпись  была сделана Аврелием Гаем в память своей жены. Начав службу с простого солдата, Аврелий Гай достиг звания опциона комитов (optio comitibus) в Первом Юпитеровом Скифском легионе (Prima Jovia Scythica). В этой должности ему пришлось побывать в провинциях Мавретании, Испании, Галлии, Паннонии, Далматии, Дардании, Германии, два раза в Готии, в Виминакии, четыре раза в Сарматии, в Карпии, Мезии, Фракии, Вифинии, Галатии, Каррадокии, Месопотамии, в Эфиопии (которую  Гай именует Индией), в Александрии, Египте, Палестине, Аравии, Финикии, Сирии, Киликии, Ликаонии, Лидии, Карии и  Азии.

Этот длинный перечень провинций Империи отражает многие важные события времени правления  Диоклетиана. Упоминание Мавретании несомненно связано с подавлением восстания  в Мавретании Кесарийской в 289 г. Готия названа в связи с  войнами Диоклетиана против готов  и сарматов в 294-295 и 301 гг. Месопотамия  имеет в виду персидскую войну 296-297 г. Египет и Александрия упомянуты в связи с восстанием Домициана в 298 г., после подавления которого Диоклетиан предпринял поход в Эфиопию [50, 509].

Все эти документы подтверждают, как кажется, наличие полевой  армии (comitatus) уже в конце III века. Тем не менее, существует сомнение насчет того, что действительно означало слово comitatus во времена Диоклетиана.

Д. Ван Берхем подробно рассматривает  вопрос об эволюции значения этого слова. Во времена Республики и Ранней Империи комитами назывались члены свиты магистрата. Комиты Августа (сomites Augusti) составляли близкий круг друзей и советников императора. Они образовывали свиту принцепса (comitatus principis) [57, 69].

В правление Марка Аврелия  и Септимия Севера термин comitatus приобрел уже более официальный смысл. Так стал называться круг офицеров и приближенных, которые сопровождали императора во время военной кампании. Со времен Северов comitatus стал называться священным (sacer), что являлось попыткой дистанцировать императорский двор от остального окружения. Комитатус  не был чисто военным органом. Он отвечал как за охрану императора, так и выполнял определенные административные функции.

Те ученые, которые не хотят видеть в Диоклетиане создателя  мобильной армии, настаивают на том, что слово comitatus для III века нужно  понимать еще в своем старом смысле, как личную гвардию или окружение  императора. С течением времени значение слова могло измениться и во времена  Константина стало обозначать исключительно  действующую армию.

Другая часть ученых считает, что никакого изменения в значении слова не произошло и что комитатус  Диоклетиана составлял ядро полевой  армии, которую Константин просто увеличил в размерах.

Попытаемся ответить на вопрос, что представлял из себя комитатус  Диоклетиана, проанализировав упоминавшиеся  нами ранее эпиграфические документы.

Подразделения комитов были, вероятно, еще очень невелики по численности и поэтому на полях  сражений роль их была второстепенной.

Надпись ланкиария не дает ясного представления о том, что  представлял собой sacer comitatus, однако ничто не мешает нам предположить, что при Диоклетиане он все  еще оставался личной гвардией императора, как это было при Северах.

Из посвятительной надписи  из Бовиера следует, что комиты были подчинены, по всей видимости, дуксу Норика, следовательно, они находились в других условиях, чем комитатенсы (comitatenses) Константина и являлись почетным эскортом одного из тетрархов. К тому же использование термина comites для обозначения частей, находившихся на охране границы, доказывает, что не существовало еще comitatenses, составлявших действующую армию императора.

Надпись Аврелия Гая позволяет  нам только сделать вывод, что  при Диоклетиане комитатус получает определенное развитие  по сравнению  с предыдущей эпохой. По всей видимости, численность его значительно  возросла, поскольку в его состав были уже включены не только отдельные  вексилляции, но также и целые  легионы, как, например, Первый Юпитеров Скифский.

Увеличение численности  комитатуса вполне вписывается в  общий контекст, проводившейся Диоклетианом политики увеличения общей численности  армии.

К рассмотренным документам можно добавить свидетельство Notitia Dignitatum, где среди многочисленных отрядов кавалерии, подчиненных  военным магистрам (magistri militum), т.е. составлявших comitatus в позднейшем смысле слова, несколько  эскадронов названы зскадронами  комитов. Другими словами, слово comes сохранило тот же смысл, что и  в додиоклетиановскую эпоху - почетный конвой императора.

Наконец, согласно свидетельству  Аммиана Марцеллина, при осаде  персами Амиды в 359 г. среди частей ее гарнизона находился отряд  комитов-cагиттариев (comites sagittarii). По утверждению  Аммиана, так назывались те кавалерийские  отряды, в которых cлужили свободнорожденные  варвары, отличавшиеся силой и отборным оружием.

Таким образом, у нас нет  никаких оснований утверждать, что  комиты при Диоклетиане выполняли  те же функции, что и комитатенсы  Константина.

Мы склоняемся к мысли, что Диоклетиан стремился вернуться  к порядку вещей, существовавшему во II веке 28. Поэтому он оставил при себе лишь несколько элитных частей в качестве личной гвардии, расположив всю остальную армию вдоль границ.

Всякий раз, как только возникала необходимость военных  действий, полевая армия комплектовалась  заново за счет призванных из разных провинций  подразделений, так же, как это  было во II и начале III века.

Таковы были военные реформы, проведенные Диоклетианом. Видимый  результат был несомненен. Империя  смогла не только защитить свои границы, но и перешла в победоносное наступление [37, 211]. Однако правомерно будет задать вопрос, какой ценой были куплены победы Диоклетиана?

По мнению ряда ученых, апогей численности населения Римской  Империи пришелся на время правления  Каракаллы. После этого, на протяжении всего III века римское население  неуклонно сокращалось 30. В следующем  веке это зло стало еще более  ощутимо. В это время были заброшены  многие культивировавшиеся ранее земли  в Галлии, Италии, Балканских провинциях, Северной Африке и Египте. Сократилось  не только сельское население, обезлюдели также и многие процветавшие прежде города.

Диоклетиан, получив в  наследство разоренное войнами государство, создал армию, которой Империя не располагала даже во времена Северов 33. Таким образом, он, не обладая уже  достаточным количеством налогоплательщиков, дополнительно лишил себя огромного  количества трудоспособного населения.

Чтобы содержать такую  большую армию необходимы были колоссальные денежные средства. Диоклетиан был  вынужден резко увеличить налоги [58, 200]. Возникла ситуация, когда меньшее количество налогоплательщиков должно было платить большие налоги. Это неминуемо вело к быстрому разорению населения и усугубляло демографический кризис.

Военные реформы Диоклетиана  мобилизовали людские, материальные и  финансовые ресурсы Империи на войну, как с внешними, так и с внутренними  врагами. В этой борьбе Диоклетиан одержал  победу. Но, имея возможность частично сократить армию и, тем самым, позволить экономике государства  развиваться в нормальном режиме, он не сделал этого.

Безрассудная политика его  ближайших преемников окончательно истощила ресурсы Империи и подготовила  ее грядущее падение.

Глава 2. Борьба Диоклетиана  с христианской церковью.

2.1. Распространение  христианства в Римской империи  в I-II вв.

Религиозная ситуация в Римской  империи всегда была сложной и  даже запутанной. Все разнообразие культов можно, в принципе, свести к нескольким основным группам. Прежде всего, это культы, символизирующие  саму идею Империи – культ императора, например. Во-вторых, это культы традиционных олимпийских богов. В-третьих, это  огромное количество местных культов  народов, покоренных римлянами. В-четвертых, это мистические культы, в основном принесенные на территорию империи  с востока, часто из-за ее границ (к их числу можно отнести и  христианство). 

Что касается, прежде всего, развития языческой религии, то в данную эпоху она представляла собой очень пёстрое целое, в котором, однако, можно различить три главных направления: эллинское, римское и восточное. Из них первое, эллинское, в свою очередь разделяется на два течения: явное течение гражданских культов и тайное – мистерий. Явная эллинская религия была в своём принципе очень враждебным X элементом: её ярко очерченное многобожие было таким же резким отрицанием христианского монотеизма, как её гражданский характер – христианского универсализма. Но этот враг был теперь далеко не так опасен, как в те времена, когда Дельфы пользовались своим огромным обаянием в греческом мире для того, чтобы объединить его под знаменем религии Аполлона: теперь значение Дельф было ничтожно, греческое многобожие, расшатанное со времени потери греческой самостоятельности множеством профанаций и разлагающей работой философской мысли, уже не очень твёрдо держалось в убеждении верующих, а в склонных к мышлению головах (таких было много) готово было уступить место признанию единого божества, представляемого либо как неисповедимая случайность (Tyche; эта вера особенно развилась в эпоху династических войн среди преемников Александра Великого), либо как судьба (Moira), управляющая движениями небесных светил и через них жизнью людей, либо как промысел (Pronoia), либо, наконец, просто как «божество», «бог», «боги» (theion, theos, theoi), безотносительно к числу и качествам.

Если, таким образом, явная  греческая религия находилась в  состоянии разложения и поэтому  особенно сильного препятствия не представляла, то, наоборот, тайная религия мистерий (не столько, впрочем, елевсинских, сколько  орфических) пользовалась широкой популярностью; но она же в значительной степени  предваряла X. и этим шла ему навстречу. В своём основании орфизм имел миф о страждущем боге-спасителе, Дионисе Загрее, растерзанном титанами, и миф о воскрешении (Евридики – Орфеем); внимание верующих он (в противоположность явной религии с её несбыточным догматом о восстановлении справедливости на земле) направлял на загробную жизнь, суля вечное блаженство – добрым, наказания, вечные и временные, – злым, и развивая практику постов, омовений и очищений, посредством которых человек во время земной жизни мог подготовить себе лучшую участь по ту сторону смерти [6, 147].

Итак, перевес тайных культов  над явными был тем двигателем, который внутри эллинской религии  способствовал христианизации империи; но и римское направление имперской религии шло ей навстречу, хотя и по другому пути. Римское многобожие в противоположность греческому отличалось полной неопределённостью, качественной и количественной, и было поэтому склонно к интеграции, результатом которой должно было быть поклонение одному всеобъемлющему божеству. В данную эпоху этим божеством старались сделать «гения» царствующего императора (что было в принципе далеко не тождественно с обоготворением самого императора, но на практике часто сводилось к нему), что предваряло в одно и то же время два догмата христианской религии – во-первых, её монотеизм; во-вторых, её учение о Богочеловеке. Что касается специально этого последнего пункта, то можно сказать, что именно благодаря ему X. стало столь же естественной религией греко-римской культуры, как оно было несовместимо с иудаизмом.

Наконец, третье – восточное – направление языческой религии, подчинившее себе в то время также и западную половину империи, уже как таковое должно было уготовать путь христианству, колыбель которого лежала тоже на Востоке. Вообще можно сказать, что восточные культы в смысле своего наклона, так сказать, к христианству соединяли в себе, хотя и не вполне, особенности римских и греческих культов. Если римская религия по своей природе тяготела к единобожию, то вкоренившиеся в Риме восточные божества (Исида, Митра) были сами по себе либо едиными, либо настолько преобладающими, что другие божества как бы растворялись в них [10, 138]. Если, с другой стороны, тайные греческие культы будили в человеке сознание своей греховности и жажду искупления, то восточные культы исполняли ту же задачу, но при посредстве гораздо более эффектных и поэтому гораздо более действующих на воображение обрядов. Особенное влияние имела в этом отношении персидская по своему происхождению религия Митры Непобедимого: митраизм был самым деятельным, если не самым опасным, соперником христианства. Но культ Митры был распространён особенно в западной половине империи; наоборот, христианство стало гораздо раньше преобладающей религией восточной части империи, чем было признано равноправной религией всего государства; таким образом, и борьба между Митрой и Христом сводилась к борьбе между Западом и Востоком, между романизмом и эллинизмом – и в этой борьбе, независимо от внутреннего превосходства христианского учения, и высшая культурность поклонников была на стороне христианства.

Христианство распространялось сначала на востоке, среди евреев и греков, в странах греческой речи. Евангелия были написаны на греческом языке [32, 79]. В первые полтораста лет в Риме и западной части империи было мало последователей христианства. Греки принимали христианство скорее, потому что они были мягче нравами и образованнее. Христианское учение не делало различия между людьми по их происхождению. Апостол говорит, что нет ни эллина, ни иудея, ни свободного, ни раба, а все - одно во Христе.