Литературный герой

В рассказах прямо присутствуют каждодневные кошмары сегодняшней  России. Лучший хуторской рыбак Чикомасов (рассказ «Чикомасов») соблазнился  «пирамидальной» афёрой и заразил  сыновей, родных, односельчан. Теперь, когда банки с красивыми «русскими» названиями лопнули, он, мечтавший на шальные деньги преобразить родной хутор- не для себя, для людей, должен от этих самых людей прятаться  на другом береги протоки. («Стояло  жаркое лето. Месяц прошёл, тянулся  другой. Чикомасов всё надеялся: может, забудут. Не забывали. Орали что  ни день:-Чикома-а-ас! Чикомаси-и-на!- Чикомасов!») В «Котёнке на крыше» отец семейства  от неприглядного безденежья едва не завербовался на чеченскую войну. Беженки  из Душанбе, пережившие «грабежи, убийства, слёзы, кровь», отдают шалой попутчице, что готова свою дочь продать в  Америку, едва не последние деньги- берут девочку в свою разорённую семью («Продажа»). Горько, страшно, сердце заходится, кулаки сжимаются, а отчаяния нет.

И не в том только дело, что жена из рассказа о котёнке  успевает крикнуть ( и ты кричишь  вместе с ней): «Не-ет..Не поедешь! Нет!»,- а у душанбинских беженок хватило  души (и денег) на выкуп. Могло выйти  иначе. Екимов знает, что люди- разные. И что по-разному один и тот  же человек себя может повести, знает. Никакой «народнической» сусальности  в его строгой прозе нет. В  Чикомаса вполне могут пальнуть, хотя он в банки никого на аркане не тянул. Бедный безумец пустил машину под  лёд после неосторожного словца доброго и рассудительного бригадира  Михалыча: «Погань…Топить их надо». И  он же, случайно заговорив о том, что далёкая плотина (картинка в  старом журнале) может рухнуть, получил  в ответ: «Всем им тогда конец… И тем, кто стрелял, и тем, кто  не стрелял… И кто резал, и кто  посылал их… Никто не спасётся». Вскоре исчез узнавший «свою» плотину  безумец. Теперь Михалыч слушает  новости. «Слушает и боится. Вот-вот  объявят. Не объявляли, слава Богу. Пока…».

А если? Кто виноват будет? Те, кто резал? Обезумивший отец? Михалыч, обранивший слово? Те, с чьих привлекательных слов начинаются гражданские  и национально-освободительные войны? И кто повинен в смерти «рыбнадзорников»? И кто будет виноват если пришлёпнут Чикомасова? Магическая власть слова, к сожалению, не выдумка. Как и  желание превратить «ничто» в  «нечто», поминаемое «умственным» героем Буйды. (Мечты Чикомасова о будущей  красоте хутора- язык не поворачивается назвать из «маниловскими»- странно  рифмуются с опрокинувшей хуторскую  жизнь «новой» и такой знакомой чичиковщиной). И умей мы противостоять  этим соблазнам, может, не вгрызались бы писатели так часто в «свои  внутренние проблемы».

Есть за что ненавидеть сегодняшний мир и мстить тем, кто сделал его ненавистным. Без  апологий возмездию мы не умеем. С  плотоядным (и патологически легкомыслием) азартом живописует, к примеру, «справедливое  воздаяние» Евгений Богданов. Это  сравнение Екимова с Богдановым в данном случае нужно для того, чтобы понять образы героев рассказов  Екимова. В финале его «Разборки» (ж-л «Москва» № 3-1996год) исстрадавшийся герой, бывший афганец, заливает дерьмом  пирующую новую знать и улетает  на верной «Яве». «…Таким его и  запомним- распятым на руле стремительно летящего мотоцикла». Фильмец что  надо- «настоящая Америка». Как и  вся повесть, чётко дублирующая  образцы клятого масскульта.

В отличие от Богданова  Екимов (вместе с виноватым Михалычем) страшится мести осиротевшего отца. Знает, что она безумна. Уберегает  от безумия (и / то есть мести) своего осиротевшего героя Азольский. Уберегает, как  помним, мечтой о чуде «второго рождения», созвучия которой слышатся и в  тоске по увезённым пасынкам («Продажа»). Это инстинкт сохранения рода- рода человеческого. Инстинкт любви, не отделимый  от приятия этого- грешного- мира, от веры. Потому, не забывая о страшном (что никогда у Екимова не становится «страшилкой»), разделяя с писателем  его тревогу, печалясь о тех людях, что стали екимовскими персонажами,- помнишь мерное движение машины по льду, тёплые летние вечера, котёнка  на крыше, хозяина донских омутов- сома («лобастая голова, усы, глаза  маленькие, ни дать ни взять- водяной»), осенние заботы селян, южноамериканские сериалы, которые нужны донским  бабам. «Вроде всё нарочное: любовь, измены, радости, беды,- а всё переживаешь  и сразу о своём думаешь. И  жизнь становится как-то видней, словно со стороны. И оттого- дороже». Вот  именно. Любовь к жизни главное  в рассказах Екимова. Её-то и помнишь, с нею-то и останешься. После каждого  рассказа.

Сквозное чтение Екимова  предполагает естественные и радостные  паузы между рассказами. Обычно такие  интервалы нужны для «продыха», для хоть временного высвобождения  из-под давящей власти писателя (к  примеру, Фолкнера или Платонова, или- если о современниках- Дмитрия Бакина). Не то у Екимова: писатель совсем не давит, а отложив рассказ, ты словно не оставляешь. Не хочется спешить- хочется остаться в этом доме, оглядеться, обжиться.

При завидной работоспособности  Екимов творит всякую свою вещь самодостаточной. При верности донскому краю, писатель не поддался типичному соблазну «йокнапатофизации», конструирования «эпоса в рассказах»: ни сквозных героев, ни общей мифологии, ни акцентированных мотивных перекличек. Его сборники- это не «выстроенные книги», а именно сборники самодостаточных  рассказов, ритмично выходящих из-под  пера прозаика, верного жанровому  императиву: рассказчик не может довольствоваться одиноким шедевром.

Мне приходилось отмечать, сколь чужд нашему писательскому  сословию ( важные исключения кроме  Екимова- Людмила Петрушевская, Фазиль Искандер, Асар Эппель) этот самый жанровый имперетив. Оппоненты сделали вывод: «заушает» рассказы. Если на то пошло, то в отношении дискуссии согласен с М.Л. Гаспаровым: сперва появились  два слова- русское и иностранное- для обозначения одного жанра, а  потом пошла теоретико-идеологическая мутотень.

А если без теорий, то проблему рассказа (романа, элегии, трагикомедии и басни) не решить ни порицанием злокознённых критиков, что не туда смотрят, ни астрологическими выкладками о предпочтительности того или иного жанра в конце, начале и середине столетия, тысячелетия  или эона. Никто её не решит. Кроме  писателей. Таких, как Екимов, который  чисто делает чистое дело, не хуже других зная о нынешних бедах, но сердцем  чувствуя и каждым рассказом утверждая: конец века- это не конец света.»

НАЧАЛО ТВОРЧЕСКОГО  ПУТИ ЕКИМОВА

Борис Екимов родился в  Калечевском районе Волгоградской  области. Всё детство и юность провёл в деревне, да и по сей день этот отрезок земли остаётся его  родиной и отрадой для сердца. В течении первых десяти лет писательской деятельности Екимов опубликовал несколько  десятков рассказов, и среди них  вдруг резко выделился и заставил заговорить о себе один- «Холюшино  подворье» Вокруг него на страницах  «Литературного обозрения» даже разгорелся спор. Он засвидетельствовал, что художник избрал многообещающий путь. «Холюшино  подворье нуждается в серьёзной  писательской поддержке»,- так, адресуясь  к Екимову, писал публицист Г. Лисичкин. Екимов не оставил без  внимания издания критиков, и первое, что он сделал, откликнувшись на них,- дал новое название столь  горячо обсуждавшемуся рассказу. Вместо подчёркнуто объектного- «Холюшино  подворье» явилось заглавие откровенно субъективное, как вызов всем оппонентам: «Золотой хозяин».

Одно из значений слова  «золотой»- превосходный, то есть такой, лучше которого не бывает. И оказалось, что новое заглавие «Холюшино  подворье» как нельзя ярче и лучше  высветил цель, к которой постоянно  устремлён Екимов, ради которой и  ведёт он свой непростой поиск, постигая внутреннюю природу человека, помыслами  и делами которого управляет не только личный интерес, но и нечто куда более  жизнестойкое и жизненно необходимое. А именно: нравственная потребность  в труде. «Богатырям певцы нужны  под стать»,- писал критик о героях Екимова и действительно, истоки своих образов Екимов берёт ещё  из тех времён, когда у земли  были настоящие «золтые» хозяева. Именно они имели всё, но они это и  заработали натруженными руками. Холюша- это и есть тот самый «пришелец» из прошлого, потому-то он и выделяется так сильно на фоне своих односельчан. Именно таким людям («кулакам») всегда была свойственна потребность в  труде. Это во многом благодаря ей человек чувствует себя хозяином своего положения- именно хозяином, а  не рабом и жертвой обстоятельств!- в любых, даже крайне неблагоприятных  для него ситуациях.

Определив, в чем заключается  тематическое своеобразие прозы  Б.Екимова, сделаем необходимое уточнение: с какой позиции писатель осмысливает  явления современной действительности? Предметом напряженных раздумий Б.Екимова становятся коренные проблемы духовного бытия человека. Творчество писателя отражает непрерывный процесс  художественного поиска и утверждения  этических идеалов в жизни  современника. Произведения Б.Екимова  наполнены пафосом торжества  подлинной человечности. В рассказах  и повестях автор неизменно обращается к проблеме милосердия, сострадания, заботы обо всем живом (рассказы «Елка  для матери», «За теплым хлебом», «Как рассказать», «Живая душа» и  многие другие); размышляет о проблеме ответственности человека за свой труд, за каждый поступок (рассказы «Казенный  человек», «Тарасов», «Мальчик на велосипеде», повесть «Пиночет»). Отчетливая грань  пролегает между теми героями  Б.Екимова, которые живут для себя, и теми, кто способен разделить  интересы других (рассказы «Шурочкино племя», «Учительница Маруся», «Чапурин и Юрка», повесть «Высшая мера»).

«Жить для себя» - вот что  страшно для Екимова. С достатком  ли, без достатка, но «жизнь для себя»  означает отъединение от других, сперва дальних, затем ближних и, наконец, от себя самого, от того человеческого, что было в тебе или могло быть» (6). Единственным критерием оценки поступков  героев, безошибочным камертоном их поведения, согласно авторскому пониманию, является совесть. При этом екимовские персонажи  сдержанны и немногословны, «они не размышляют о том, что нравственно, а что безнравственно. Нравственность проявляется в их поступках, практических действиях» (7).

Знаменательно, что социальная проблематика в произведениях Б.Екимова  не является самодовлеющей. Это не означает, что автор обходит стороной злободневные вопросы реальной жизни, сглаживает острые углы, приукрашивает действительность. Писателю близки и

34 понятны заботы современного  труженика (в частности жителя  села), об этом свидетельствуют  многочисленные детали, устойчивые  мотивы повествования (например, мотив запустения, вымирания хуторов). Речь идет лишь о своего  рода смещении акцентов: изображение  социальных явлений присутствует  в произведениях как тот естественный  и необходимый фон, на котором  только и могут раскрыться  во всей полноте характеры  героев. Социальные явления важны  для автора не сами по себе, а в силу их воздействия  на душу человека, поэтому он  рассматривает их сквозь призму  индивидуального человеческого  сознания (рассказы «Враг народа»,  «Набег», «Фетисыч», повести «Высшая  мера», «Пиночет» и др.).

Последнее десятилетие (1990-е  годы) отмечено повышенным вниманием  Б.Екимова к философским вопросам бытия; автор размышляет о проблеме жизни и смерти, о мнимых и подлинных  ценностях в жизни человека, о  его предназначении (повести «Высшая  мера», «Наш старый дом»). Все же наиболее существенной особенностью содержания его произведений следует признать доминирование этической проблематики, четкость нравственных ориентиров, строгую  дифференциацию основополагающих этических  понятий. В этом отношении проза  Б.Екимова оказывается созвучной  основным тенденциям развития современной  русской литературы. Э.А.Шубин, указывая на основные направления развития современной  новеллистики, в числе важнейших  явлений называет «процесс этизации». По мнению исследователя, данный процесс  проявляется «не только в широте и разнообразии этических проблем, которые художественно осмысляются  писателями, но и прежде всего —  в поисках и утверждении безусловных  нравственных критериев, этических  доминант, с высоты которых сложный  и нередко дисгармоничный мир  человеческих отношений и судеб  может обрести гармоническую  законченность очертаний» (8).

1.2. Как уже отмечалось, сюжет служит воплощением конфликта,  его динамическим развертыванием  в художественном повествовании:35 «...сюжет по своей глубокой  сущности есть движущаяся коллизия»  (9). Поэтому сюжетологический анализ  прозы Б.Екимова в первую очередь  предполагает определение в его  произведениях основных типов  конфликта. Ю.Г. Кудрявцев выделил  три вида отражения мира в  художественном произведении, расположив  их в порядке усложнения. При  наличии первого вида «улавливаются  лишь самые ближайшие, лежащие  на поверхности взаимосвязи между  явлениями. Схватываются как бы  разовый уровень бытия, его  конкретика, его событийность, арифметика  бытия» (10). Следующий вид отражения  предполагает осмысление более  отдаленных, глубоко лежащих взаимосвязей  явлений. «Повторяющийся уровень  бытия, его социальность, алгебра  бытия — вот что отражается  при этом» (И). И, наконец, третий  вид отражения мира позволяет  понять постоянно существующие, глубинные взаимосвязи между  явлениями. «Отражаются вечный  уровень бытия, его философичность, его высшая математика» (12). Каждый  последующий вид отражения, усложняясь, включает в себя предыдущий  в качестве побочного и превзойденного.

Названные виды отражения  мира предполагают разный уровень обобщений. Ю.Г. Кудрявцев называет это «многокруговостью» произведения, в котором «первый  круг - это проблематика сего дня, второй - проблематика временного, третий - вечного. Художник может изображать быт. Но в  его произведениях можно увидеть  разное: быт; проблемы, выходящие за пределы быта и значимые для многих времен и народов; проблемы беспредельные, значимые всегда и везде, когда и где существует человек» (13).