Шизоанализ как одно из направлений постструктурализма

На основе понятия «постмодерн» возникло производное от него понятие «постмодернизм», которое, как правило, используют применительно к сфере философии, литературы и искусства, для характеристики определенных тенденций в культуре в целом. Оно служит для обозначения [35, c. 236]: 1) нового периода в развитии культуры; 2) стиля постнеклассического научного мышления; 3) нового художественного стиля, характерного для различных видов современного искусства; 4) нового художественного направления (в архитектуре, живописи, литературе и т. д.); 5) художественно-эстетической системы, сложившейся во второй половине XX в.; 6) теоретической рефлексии на эти явления (в философии, эстетике). До настоящего времени термин «постмодернизм» устоялся не окончательно и применяется в области эстетики и в литературной критике наряду с дублирующими терминами «постструктурализм», «поставангардизм», «трансавангард» (в основном в живописи), «искусство деконструкции», а также совершенно произвольно. Это связано с тем, что мы имеем дело с относительно новым, еще недостаточно изученным культурным феноменом, представления о котором продолжают уточняться.

Установлено, что термин «постмодерн», давший жизнь термину «постмодернизм», появился «преждевременно», когда самого явления еще не существовало, и впервые был употреблен Р. Паннвицем в книге «Кризис европейской культуры» (1917) [67, c. 261]. В 1934 г. Ф. де Онис использовал такой же термин для характеристики промежутка между первой и второй фазами развития модернизма. В кратком однотомном изложении Д. Соммервилом первых шести частей труда Арнольда Джозефа Тойнби «Исследование истории» (1947) термин «пост-модерн» служил для обозначения нового, послевоенного периода развития западноевропейской цивилизации, и главным признаком его оказывалось политическое мышление не в масштабах национальных государств, а в глобальных категориях мирового содружества. Свою появившуюся в 1949 г. статью об архитектуре Д. Хаднат озаглавил «Постмодерный дом», что является примером случайного употребления слова (никак не объясняемого), встречаемого и у некоторых других авторов [67, c. 262].

Путь к современному наполнению данного термина и появлению номинации «постмодернизм» был непростым. Он связан прежде всего с осмыслением тенденций, обозначившихся начиная с середины 50-х гг. в мировом искусстве и в сфере гуманитарных знаний, в свою очередь подготовленных кризисом модернизма и появлением новых, отпочковавшихся от существующих, скрещивающихся между собой научных дисциплин: философской антропологии, современной семиотики, семиотики культуры, кибернетики и теории информации и др. Философско-теоретическую основу постмодернизма составили концепции, разработанные в рамках постструктурализма.

Решающую роль для формирования постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистского комплекса сыграли парижские философские и интеллектуальные дискуссии 60—70-х гг., и прежде всего — идеи и концепции, развиваемые ведущими французскими постструктуралистами и постфрейдистами Жаком Лаканом, Мишелем Фуко, Жилем Делезом, Феликсом Гваттари, Юлией Кристевой, Жаком Деррида, Роланом Бартом, Жаном-Франсуа Лиотаром, Пьером Клоссовски и др. Несводимые к какой-либо одной модели, эти идеи и концепции так или иначе уходят своими корнями в философию становления, стремящуюся дать как можно более полное обоснование идеи бытия как становления (Фридрих Ницше, Анри Бергсон, Эдмунд Гуссерль, поздний Мартин Хайдеггер и др.), а также в какой-то степени — в философию скептицизма с ее сомнением в возможности открытия универсально пригодной для всех людей, времен, случаев жизни истины, релятивизмом (от лат. relativus — относительный) [35, с. 261]. Но вопросы познания и смысла рассматриваются теоретиками постструктурализма сквозь призму языка, на котором выражает себя философия и «правдивость» которого ставится под сомнение. Поэтому современные западные классификаторы философских направлений относят постструктурализм «к общему течению «критики языка» (la critique du langage), в котором соединяются традиции, ведущие свою родословную от Г. Фреге и Ф. Ницше (Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Дж. Остин, У. В. О. Куайн), с одной стороны, и от М. Хайдеггера (М. Фуко, Ж. Деррида), с другой» [42, с. 107].

Постструктурализм впитал определенные открытия в области языкознания (гипотезу американских языковедов-структуралистов Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа о влиянии языка на формирование моделей сознания), семиотики (науки о знаках и знаковых системах), семиотики культуры (раздела семиотики, изучающего так называемые вторичные языки — разнообразные языки культуры: литературы, театра, кино, цирка, живописи, архитектуры и т. д.), семиологии (раздела семиотики, занимающегося изучением больших значащих единиц языка), подвергая их в то же время критической ревизии и скрещивая с постфрейдизмом (Лакан, Делез, Гваттари, Кристева, Лиотар).

Весьма заметно окрашивает работы теоретиков постструктурализма внимание к культурологии и культурфилософии. Для демонстрации своих гипотез, изложения концепций они широко используют художественную литературу. Это связано как с тем, что большинство создателей постструктурализма вышло из рядов литературоведов, так и с их отношением к литературе как к наиболее объективной, живой и полной форме знания и, наконец, с тем, что современное литературоведение, радикально меняясь, «перестает быть только наукой о лит<ературе> и превращается в своеобразный способ совр<еменного> философского мышления» [20, с. 66].

Именно в работах постструктуралистов явственно обозначилась тенденция к размыванию границ между различными областями человеческого знания — искусством, философией, наукой, что является одной из характерных примет постсовременности.

Постструктурализм «проявляется как утверждение принципа «методологического сомнения» по отношению ко всем «позитивным истинам», установкам и убеждениям, существовавшим и существующим в зап<адном> обществе и применяющимся для его «легитимизации», т. е. самооправдания и узаконивания» [20, с. 66]. Он направлен на разрушение позитивистских представлений о природе человеческого знания, рационалистических обоснований феноменов действительности (и прежде всего культуры), всякого рода обобщающих теорий, претендующих на универсализм, непререкаемую «истинность». Стратегия «законодательного разума», расцениваемого как авторитарный, сменяется в постструктурализме стратегией разума интерпретирующего. Критику языка науки, индустрии культуры и т. д. (являющегося, по Фуко, продуктом властных отношений) постструктуралисты (в традициях франкфуртской школы Kulturkritik) рассматривают как критику современной культуры и цивилизации. Через язык средств массовой информации, утверждают теоретики постструктурализма, людям исподволь навязывается определенный образ мышления, отвечающий нуждам господствующих идеологий, происходит манипулирование сознанием. «Выявляя во всех формах духовной деятельности человека признаки скрытой, но вездесущей (cachée mais omniprésente) метафизики, постструктуралисты выступают прежде всего как критики «метафизического дискурса» [57, с. 107]. Своего предтечу они видят в Ницше, хотя и Ницше для них не икона, а генератор мысли.

Таким образом, цель постструктурализма - осмысление всего «неструктурного» в структуре, выявление парадоксов, возникающих при попытке объективного познания человека и общества с помощью языковых структур, преодоление лингвистического редукционизма, построение новых практик чтения.

1.2. Концепция шизоанализа: от философии к литературе

Важнейшие идеи, выдвинутые постструктуралистами, — мир (сознание) как текст, множественность истины, истина как возможность не-истины, представленной в симулякрах, деконструкция культурного интертекста, конец фаллогоцентризма, конец homoцентризма, плюрализм, постгуманизм и др. — обозначили новый этап в развитии философии.

Предложенный постструктуралистами способ философствования не только наносил удар по монополизму в сфере мышления, идеологическому диктату, но и «закладывал мины под социальные институты и властные структуры, «легитимируемые» фаллогоцентрическими по своей природе дискурсами» [31, с. 37]. Он менял взгляд на историю, лишая его линейности, жесткого детерминизма, предзаданности, закрытости, завершенности и в конечном счете — тотальности, противопоставляя ему принцип нелинейности, многовариантности, открытости. История для постструктуралистов и их последователей — «это открытое пространство бесконечных трансформаций, интерпретаций» [31, с. 37].

Децентрация субъекта и конец homoцентризма отражали общую тенденцию «перехода от классического антропологического гуманизма к универсальному гуманизму, включающему в свою орбиту не только все человечество, но и все живое, природу в целом, космос, Вселенную» [30, с. 41].

Под влиянием постфилософии начинают преобразовываться и другие гуманитарные науки, появляются различные разновидности деконструктивизма.

Если Деррида основное внимание уделяет деконструкции философии, то Делез и психоаналитик Гваттари осуществляют подобную операцию в отношении психоанализа. Это не случайно. Постструктурализм явился реакцией на общеевропейский кризис рационализма, наступивший в конце 60-х гг. Приверженцы постструктурализма особое внимание уделяют осмыслению иррационального, бессознательного. От классического психоанализа ими унаследовано представление о том, что власть над сознанием человека принадлежит бессознательным структурам и механизмам («машинам», по Лакану), которые формируют социум («социальную машину»).

В нашумевшем «Анти-Эдипе» (1972), первой книге труда «Капитализм и шизофрения» (1972—1980), Делез и Гвалтари подвергают критике существующую общественную систему и психоанализ (в качестве ее составного элемента) как единый репрессивный комплекс, блокирующий реализацию человеческих желаний (психоанализ — через «эдипизацию» бессознательного). С этой же точки зрения критикуется структурно-психоаналитическая теория Лакана, согласно которой бессознательное структурировано как язык; язык, речь, искусство — проявления символического; символизация — первооснова бытия [26, с. 111].

Классическая концепция психоанализа, определявшая желание через недостаток, отсутствие реального объекта, дублируемого в воображении (желание как приобретение), отвергается, ибо предполагает производство лишь воображаемого. Согласно Делезу и Гваттари, желанию ничего не недостает. «Объективным бытием желания является Реальность как таковая», — утверждают эти ученые [22, с. 19]. Желание мыслится ими как производство — производство реального.

Доказывая, что у их предшественников сущность бессознательного подменялась его символическим изображением (олицетворением чего служит «театр»), Делез и Гваттари предлагают понимание бессознательного не как воображаемого, «идеологического», а как «материального» — реально-производительного (олицетворением чего служит «завод»). «При этом подчеркивается, что бессознательное — не структурно, не личностно, не символично, не воображаемо, оно машинно» [22, с. 62].

Авторы «Капитализма и шизофрении» заявляют: «Великим открытием психоанализа было открытие производства желания, разных видов производства бессознательного. Но из-за Эдипа это открытие было вскоре затемнено новым идеализмом: место завода бессознательного занял античный театр, место продуктивного бессознательного — бессознательное, которое может лишь выражаться (миф, трагедия, сон). По продукту нельзя судить о производственных отношениях» [22, с 17-18].

Либидо для Делеза и Гваттари «представляет собой динамический элемент бессознательной психической активности, проявляющей себя импульсами-квантами энергии, между которыми возникают моменты паузы, перерыва в излиянии этой энергии. Этим либидозным «потокам» придаются черты физиологических процессов — продуктов жизнедеятельности живого организма» [22, с. 118].

Общественное производство Делез и Гваттари рассматривают как производство желаний в определенных условиях: «Мы утверждаем, что социальное поле непосредственно пробегаемо желанием, что оно является его исторически определенным продуктом и что либидо не нуждается ни в каком опосредовании и сублимации, ни в какой психической операции, ни в какой трансформации для того, чтобы инвестировать производительные силы и производственные отношения. Есть только желание и социальность...» [22, с. 19—20]. Если желание производит, то производит реальное, которое является результатом «пассивных синтезов желания как самопроизводства бессознательного» [22, с. 19]. В этом реальном все возможно, не существует непредставимого.

Метафорическим обозначением самого процесса производства желания становится у Делеза и Гваттари понятие «шизофрения»; свободная и активная личность как деталь машины желания получает наименование «шизофреника»; «шизофреник — это тот, кто перешел предел, удерживающий производство желания на периферии общественного производства» [22, с. 171].

Шизофрения - психическое  заболевание,  имеющее  многообразные проявления, как-то бред, галлюцинации, расстройство аффективных функций, ведущие к слабоумию и утрате индивидуальных черт личности.

Понятие шизофрении было введено в психопатологию швейцарским психиатром Эугеном Блейлером в начале ХХ в., ему же принадлежит подробное клиническое описание этой болезни, которую в силу ее сложности и неоднозначности вХIХ  в. путали с другими психическими нарушениями, например с психозом.

Одним из основных симптомов шизофрении является расстройство ассоциаций. Нормальные сочетания идей теряют свою прочность. Следующие друг за другом мысли шизофреника  могут не иметь никакого  отношения друг к другу, то есть нарушается фундаментальный принцип связности текста.

В. Руднев говорит о том, что «мышление при шизофрении приобретает странный, чудаковатый характер, мысли совершают скачки. Все это напоминает  картину сновидения или картину в сюрреализме» [54, с. 76].

«Замечательны,  - пишет Блейлер, - также наклонности к обобщениям, к перескакиванию мысли или вообще функции на другие области. Бредовые идеи, которые могут возникнуть только по отношению к определенному лицу, переносятся на другое, с которым они не имеют никакой внутренней связи» [цит. по: 54 с. 76].