Правовое государство, теория и практика реализации

Верная оценка того уровня развития, на котором реально (а не в стихии нетерпеливых завышенных ожиданий) находится государство, имеет своим  условием не только отыскание его  точного местопребывания в координатах  истории. Ее надлежит базировать также  на четком осмыслении того, что композиционно  государство всегда являет собой  двуединое образование. С одной стороны, оно выступает в качестве специфической, публично-властной организации социально стратифицированного общества, системы публично-властных институтов: отношений, норм, ролей, процедур, учреждений и т.п. (институциональный аспект). С другой - в качестве мира действий, акций, практических шагов людей, своей энергией вдыхающих жизнь в институты государства, придающих им динамизм, делающих институты функционирующими социальными конструкциями. Давно и справедливо было показано, что: "...государство не может рассматриваться просто как действительность, оно должно рассматриваться как деятельность, как различенная деятельность"³⁷.

Выделяют два неодинаковых по своей предметности модуса (аспекта) бытия государства не ради того, чтобы сообщить непосвященному об их взаимозависимости и взаимодополняемости. Даже непосвященный человек сочтет для себя такое сообщение элементарным. Демонстрация содержательных различий этих двух модусов помогает логично перейти к удостоверению других различий между ними. В частности, в темпах вызревания и эволюции институционального и деятельностного модусов бытия государства.

Генезис и движение первого  из них - по общему правилу - несколько  опережает генезис и движение второго. Обновление, реформирование, модификации институционального модуса бытия государственности даются легче, совершаются быстрее, чем  соответствующие изменения ее деятельностного состояния. Осуществление же последних отстает. Отстает оно из-за того, что сильней, нежели обновление, реформирование, модернизация и т.п. публично-властных институтов государства, детерминировано глубинными пластами социокультуры, национально-исторической идентичности, консервативными по своей природе.

В этом плане диалектика строящейся российской демократически-правовой государственности не составляет исключения. Убежден, ее базовые институты сформировались. Чтобы избежать кривотолков, уточню: они наличествуют пока лишь в своем общем виде. Степень развитости каждого из них и всех их в совокупности к разряду значительной не отнесешь. Но едва ли кто-то из солидных исследователей рискнет утверждать, что сейчас в России вообще нет политического и идеологического плюрализма, отсутствует в целом отвечающая европейским стандартам избирательная система, нет конституционно закрепленной номенклатуры прав, свобод, обязанностей человека и механизмов их защиты, не реализован принцип разделения властей. Солидному исследователю в голову не придет мысль о том, будто в России пустуют ниши других важнейших институтов правовой демократии. Реестр таких институтов обширен. Однако он не безграничен. Предосудительно канонизировать и фетишизировать его. Равным образом скверно и манипулировать им как заблагорассудится в угоду мимолетностям политической конъюнктуры.

А какова на сегодня ситуация в другом, деятельностном модусе бытия государства? Она отличается от положения вещей в институциональном модусе его бытия. Отличается не в похвальную сторону: меньшей степенью соответствия тем критериям, которым должна отвечать современная демократически-правовая государственность. Многие причины объясняют то огорчительное обстоятельство, что в Российском государстве, рассматриваемом "как деятельность, как различенная деятельность", позитивные перемены совершаются медленней и драматичней, нежели поступательные шаги, наблюдающиеся в его институциональном пространстве.

Закономерно, что отмеченная неадекватность ступени развития деятельностной сферы государства уже существующей высоте развития демократически-правовых институтов тормозит их прогресс, искажает их подлинное призвание, мешает раскрываться их конструктивному социальному потенциалу. Она крайне неблагоприятно отражается на общем порядке дел в государстве. Только совсем простодушный человек будет удивляться этому. Не требуется обладать сверхпроницательностью, чтобы постичь довольно нехитрую правду: любые институты государства, взятые изолированно (отключенными от питающей их энергии людей), никого не организуют и никем не руководят. Будучи отключены от питающей их практической энергии (действий) людей, они обречены вести лишь виртуальное существование. Публично-властные роли тоже сами себя (без людей) не играют.

А законы сами по себе никоим образом не господствуют и не правят.

Огромна обойма культур, входящих в единую макросистему социокультуры. Без долгих объяснений понятно, какое важное место в этой обойме занимает политическая и правовая культура государственно-организованного общества, политическая и правовая культура его членов. Бесспорно, что она в современной России - правде надо смотреть в глаза - оставляет желать гораздо лучшего. Подъем же политической и правовой культуры (от высших должностных лиц до обычных граждан) есть непременное условие, без выполнения которого не решается задача укрепления, дальнейшего развития и совершенствования всей демократически-правовой государственности.

Обнадеживающие признаки такого подъема, пусть пока еще не столь впечатляющие, имеются. Действенным, мощным рычагом, который позволяет (вкупе с другими средствами и  методами) неуклонно осуществлять его, служит политическое и правовое воспитание (самовоспитание) людей. Прежде всего оно несовместимо с их оболваниваем, с втиснением любой ценой в их души властененавистничества и государствофобии. Конечно, невозможно силой заставить человека уважать институты публичной власти, обязать во что бы то ни стало любить государственно-организованный народ (государство), пылать к нему нежной страстью и проч.

Однако следует добиваться отчетливого осознания каждым человеком  той непреложности, что стоит  на хилых ногах и неспособно отправлять мало-мальски сносно присущие ему  функции государство, граждане которого не стыдятся своей политической и  правовой непросвещенности. Больным  является государство, членам которого чужда гражданственность, которые кичатся эгоцентричным отношением к нему ("коллективному гражданину"), бравируют своим политическим абсентеизмом и т.д.

В современном мире люди, безучастные к положению дел  в своем собственном государстве, не поддерживающие и не защищающие его, не прилагающие никаких осмысленных  усилий для упрочения его демократически-правовых институтов, ввергают себя (вольно или  невольно) в состояние хаоса и  произвола. Солидарен с Ж.-Ж. Руссо  в том, что: "Как только кто-либо говорит о делах Государства: что мне до этого? Следует считать, что Государство погибло"³⁸. Мудрая сентенция автора "Общественного договора" сурово предупреждает политически равнодушных. В основном из-за их апатии государство оказывается слабым, становится попросту никудышным.

Альтернатива политической индифферентности - вовсе не апология, безудержное превознесение государства, государственного аппарата, отказ от каких бы то ни было критических  суждений о них; но это и не их охаивание, уничижение, а тем более не демонизация и проклинание. Нормальный подход к государству выражается не в эмоциональном, а в трезвом, рациональном отношении к нему. Оно напрямую связано с уяснением гражданином значения государственности и с пониманием им своего места в ней. Истинный гражданин государства, так нужный сегодня России, - тот, кто действительно одинаково радеет и о своих собственных, личных интересах и об общих интересах своего Отечества.

За ходом строительства  российской демократически-правовой государственности  пристально следят. Его наблюдают  с разных позиций, по-разному отзываются о нем. Результаты этого процесса порой оцениваются то как "победа" демократически-правовых принципов, то как их "поражение". Дихотомия "победа" - "поражение" неприемлема. Данное строительство не сопровождается расколом строителей на два лагеря: победителей и побежденных. Его позитивные показатели - выигрыш, получаемый всеми, получаемый государственно-организованным обществом в целом.

Правильней говорить об успехах  и неудачах того пионерского, исторически  первопроходческого опыта, который  сейчас приобретают россияне после 74 лет большевистского господства над страной. Достигнутый и сохраняющийся  в процессе обретения этого опыта  успех очевиден для здравомыслящего  человека: создание и взросление ключевых институтов демократического правового  государства. Разумеется, с ясным  признанием того, что впереди еще  большой и нелегкий труд по приведению их в оптимальную систему, по наладке  нормальной кооперации между ними, по повышению их эффективности.

Увы, были и есть неудачи. Обусловлены они в первую очередь  тем (и это уже кратко отмечалось), что темпы развития деятельностной стороны российского государства не соответствуют динамике его институциональной стороны.

В природе демократически-правовых институтов нет предпосылок для  появления на свет сугубо отрицательных  вещей, таких как преступность, злоупотребление  властью, бюрократизм, разгильдяйство и бесхозяйственность, настроения иждивенчества, вспышки ксенофобии и т.д. и т.п. Более того, именно эти институты создают максимально благоприятные организационные условия для энергичной борьбы с ними. Тем не менее в социокультуре, в повседневной жизнедеятельности современного общества они (упомянутые сугубо отрицательные вещи) реально присутствуют и ощутимо болезненно дают себя знать. Из-за них деформируется состояние Российского государства, весьма негативно воздействуют они на его облик. Нужны непрестанные и притом утроенные усилия для того, чтобы всеми законными и нравственно оправданными средствами распознавать, подавлять и минимизировать столь опасные социальные дисфункции. Сие без вопросов.

Вопрос же, однако, заключается  в том, кто, когда и где доказал, что наличие демократии, бытие  демократически-правовых институтов абсолютно  несовместимы с преступностью, корыстолюбием  чиновников, всяческими формами девиантного поведения закононепослушных граждан. Кажется, такого рода доказательства нет. Оно вообще немыслимо, поскольку объективно (нравится нам это или раздражает) демократически-правовые институты и всевозможные социальные дисфункции - разносущностные явления, хотя и не разделенные китайской стеной. Располагаются они в разных сферах жизни общества. Ошибочно думать, что они либо предполагают, либо начисто исключают друг друга. Зато есть основания с сожалением заявлять, что в определенных пределах возможно их параллельное существование.

В свете сказанного объяснимо  жесткое неприятие мною часто  раздающихся сетований по поводу того, что "Россия не справилась с  демократией", что в ней произошел "политический откат" и "вырождение российской демократии уж не вызывает сомнений"³⁹. Надо оговориться: никаких сомнений нет у тех, кто мнит "отторжение Россией либерально-демократического проекта"⁴⁰ совершившимся фактом. Есть, однако, и колеблющиеся, которые озабочены тем, "приживется ли демократия в России"⁴¹. Таких и аналогичных им прискорбно-мрачных суждений немерено. Решительно не согласен с ними.

В разладе они с политической действительностью. В то же самое  время эти стократно повторяющиеся  минорно-пессимистические заметы (выбираю  предельно вежливое их именование), становясь достоянием массового  сознания, фактором, мотивирующим массовое поведение, подвигают российскую политическую действительность к деградации. Причем подвигают не с меньшей силой, чем преступность и чиновничье своеволие, разгильдяйство и бесхозяйственность.

Примечательно, что горестные  мысли и тягостное настроение продуцируют и пропагандируют люди компетентные, поделом критически отзывающиеся о нежелательных тенденциях, которые  имеют место в развитии современной  российской государственности. Они  владеют большой и разнообразной  информацией, вполне отдают себе отчет  в том, что и - главное - зачем, с  какой целью выходит из-под  их пера.

Только одна выразительная  иллюстрация. Введение недавно нового регламента замещения должности  главы исполнительно-распорядительной власти субъектов Российской Федерации, упразднившего прежний порядок  его прямого избрания населением данного региона, иные шумно подают как явный симптом наступления  авторитаризма и свертывания  системы демократически-правовых институтов, как сгущение сумерек реакции. В  то же самое время они чураются обращения к конкретным юридическим (законническим) доводам, чтобы с их помощью тщательно обосновать нарушение недавним регламентом Конституции России. Также "невзначай" иных вдруг охватывает досадное незнание того, например, что в федеративной Индии (но не только в ней одной) глава государства назначает губернаторов штатов. Однако в этой связи что-то не слышно громких рыданий тех, кто безутешно оплакивает вырождение, закат индийской демократии.

Выскажусь чуть детальней  о причинах неприятия пасмурно-упаднического настроения. Их две. Причина первая. В нем недостаточно рассматриваются и тонко улавливаются как все модусы бытия государства, так и все перипетии движения сверхсложного социального организма, коим является современное государство (государственно-устроенное общество), остается без должного внимания своеобразие их стыковок и несовпадений. Помимо этого данное умонастроение грешит еще и в том плане, что демократически-правовое редуцируется в нем чаще всего к определенным приемам осуществления публично-властных полномочий должностными лицами государства, госслужащими. Короче говоря, такое пасмурно-упадническое умонастроение, выражающие его предвзято-односторонние суждения отмечены печатью упрощенчества, противопоказанного теоретическому дискурсу.

Причина вторая. Предвзято-односторонние  высказывания провоцируют кризис понимания  особенностей нынешней российской государственности. Их (высказываний) объяснительные возможности  более чем сомнительны, ибо делаются они с позиций, которые исключают  научный, конкретно-исторический анализ. Что фактически происходит? Заранее  конструируется единственно чаемый идеал: мысленный сплав сверхзавышенных нетерпеливых ожиданий-мечтаний и некоторых пристрастно подобранных признаков современной западной демократии. Потом этот идеал с упорством, достойным лучшего применения, начинают сравнивать с нашей политической действительностью. Итог такого сравнения неизбежен и предсказуем. Идеал остается сияющим своей непорочностью, действительность принижена, посрамлена. Она посрамлена за то, что не есть безупречное эмпирическое воплощение вымышленного утопического идеала. Информационная ценность подобного сорта сравнений ничтожна.