Основные черты и периодизация русской философии

Ключом к решению вопроса  об отношении мышления к бытию  является для Герцена идея развития. Те, кто отрывает мышление от природы, подчеркивает он, исходят из идеи, что природа не развивается. Если же рассматривать природу в развитии, т.  е. «так, как она есть», то окажется, что «сознание вовсе не постороннее для природы, а высшая степень ее развития».

Идея развития, так всесторонне  и логично разработанная идеализмом, не осознана еще учеными-натуралистами, которые рассматривают природу  не в ее развитии, а как механическую совокупность различных объектов, не видя их единства; оттого-то, подчеркивает Герцен, естествоиспытатели, изучая частности, не могут охватить мир в целом. «Каждая отрасль естественных наук, - пишет он, — приводит постоянно к тяжелому сознанию, что есть нечто неуловимое, непонятное в природе; что они, несмотря на многостороннее изучение   своего   предмета,   узнали  его  почти,   но   не   совсем...».   «...Ни  человечества, ни природы нельзя понять мимо исторического развития», - подчеркивает Герцен.

И проблемы науки и проблемы онтологии имели для Герцена значение основы философии человека. Все философские размышления Герцена одухотворены мыслью, что личность является основной ценностью, что вне личности, без ее участия в обществе невозможно никакое движение. Его привлекала идея гармонического единства человека, который не может быть сочетанием двух разнородных стихий – духа и плоти, но есть цельное, единое существо – личность. Отсюда преодоление дуализма было в центре философских исканий Герцена, особенно в ранний период его творчества, он не мог смириться с мыслью о раздвоенности человека и мира, о несовместимости материи и духа. Человек – не только физическое тело, подчиняющееся общим законам природного мира, он живет в обществе и является существом нравственным, а потому изучать его поведение можно лишь «вырвав из  анатомического театра», чтобы возвратить его истории. Именно такая постановка вопроса связала в философии Герцена  понятия «революция», «свобода», «общественный прогресс» с концептуальной характеристикой человека.  И не только в философии – мировоззрение Герцена, определимое особым отношением к явлениям социальной реальности, к этическим проблемам стало основой его жизнедеятельности.

В 1847 году Герцен уехал в Западную Европу переполненный утопической верой в прогресс и западноевропейскую борьбу за свободу и социальную правду. Эта вера развеялась в результате столкновения с западноевропейской революционной реальностью. Отказаться совершенно от веры в идеал значило для Герцена утерять всякий смысл в личностном и историческом смысле. От «нравственной гибели» его спасла, по собственному признанию, «вера в Россию».

Попав в Европу, Герцен был подавлен воцарившимся там духом «мещанства», т. е. властью денег, вещей, «самодержавием частной собственности». Стремление к материальным удобствам подавило все высокие порывы, и личность, освободившись от средневекового гнета церкви и цеховых, сословных, ограничений, попала в рабство денег. Община же с ее коллективной собственностью на землю и общинным самоуправлением смогла бы, по мнению 
Герцена, стать основой таких общественных отношений, где эта жажда денег, неограниченный индивидуализм не будут иметь материальной почвы, а следовательно, свобода каждого не будет ограничена наличием частной собственности. Герцен стал идеализировать общинное владение как противовес 
частной собственности буржуа, которая делала собственника ее рабом, ее заложником, одновременно обрекая на полное отсутствие собственности, на нищету и бесправие большую часть населения. В таких работах, как «Письма из 
Франции и Италии», «С того берега», «Россия», «О развитии революционных идей в России», «Русский народ и социализм», «К старому товарищу» и других, статьях, письмах Герцен постоянно обращается к философским проблемам 
личности, выяснению путей социальных преобразований, условий осуществления социалистических, идей.

Н. Бердяев писал о Герцене: «Он страстно любил свободу и защищал ценность и достоинство личности. Но он верил, что русский мужик спасет мир от торжествующего мещанства, которое он видел и в западном социализме…». Другими словами, Герцен пришел к выводу, что идея социализма, созревшая на западной почве, может осуществиться там, где найдет более благоприятные условия, а именно в России на основе крестьянской общины. При этом он развил мысль Чаадаева о том, что отсталость России может стать    ее преимуществом, ибо, усвоив достижения западноевропейской науки, она сможет избежать тех негативных моментов, которые сопутствовали движению западного общества вперед, и даже миновать стадию буржуазного развития в том виде, в каком она проявлялась в Западной Европе.

Герцен сознавал тот факт, что  в обществе человек не может быть свободным, не обладая материальной независимостью. Пример западноевропейских стран ясно свидетельствовал о том, что человек не становится свободным в своих поступках даже в обществе, где конституция и законодательство гарантируют каждому  свободу  распоряжаться   собой.   Только   обладание   собственностью делает человека  действительно  независимым  от  других  людей и  даже от государственных учреждений. Поэтому политических свобод недостаточно для обеспечения действительной свободы всех членов общества, необходимы еще определенные социальные преобразования в духе социалистических идей, чтобы обеспечить свободу всем.  «Личности мало прав,         писал Герцен, -     ей надобно обеспечение и воспитание,  чтобы воспользоваться ими. Человек, не имеющий собственности, безличен. Право на ее приобретение несостоятельно. Одна артель может выручить неимущего».

Но    частная     собственность,     обеспечивая     свободу    лица,     неизбежно сосредоточивается  в руках немногих, обрекая большую  часть населения на  отсутствие собственности вообще. Поэтому в  качестве единственной гарантии обеспечения   личной   свободы   для   всех   членов   общества   Герцен  считал общественную собственность.

Подчеркивание влияния человека и  науки на ход исторического процесса характерно для всех этапов развития герценовской мысли. Однако основополагающие идеи о закономерностях исторического  процесса претерпели у Герцена довольно существенную эволюцию. Если до середины 50-х гг. он рассматривал человечество как единый организм, в котором постепенно сглаживаются все различия между народами и каждый народ в том или ином виде должен пройти теми же путями исторического развития, какими прошли другие народы, то в 60-е гг. пишет о том, что слово «человечество» «не выражает ничего определенного». Он высказывает предположение, что разные народы удовлетворяются различными типами социального устройства, в соответствии со своими историческими традициями, привычками, устоявшимся бытом и порожденным им сознанием. Будущее всего человечества, и каждого народа в отдельности, зависит в первую очередь от деятельности людей. «Теперь вы понимаете, от чего и кого зависит будущность людей, народов?» — спрашивает Герцен и отвечает: «От нас с вами, например. Как же после этого нам сложить руки!».

Одним из первых среди деятелей русского освободительного движения Герцен понял  неоправданность революционного насилия  без понимания перспектив социального  развития, без преобразования народного  сознания. Кровавый опыт революции 1848 года писал Герцен, «взошел у меня в плоть и кровь». И с тех пор он не устает выступать против «вспышкопускательства». Насилие способно только расчищать место для будущего, для социального созидания необходимы «построяющие идеи», нужно развитое народное сознание. «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри». Эта фраза является ключевой в философских исканиях Герцена.

Авторитет Герцена – мыслителя  в истории России несомненен. Без  ссылок на  замечательный труд Герцена «Былое и думы» не  обходился ни один исследователь истории русской философской мысли середины XIX века. Итог подводит Н. Бердяев: «Герцен, если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов».

3.2. Антропологические проблемы в русской философии. Ф.М. Достоевский. Л.Н. Толстой

В русской философии практически  на всех этапах ее развития рассматриваемые  проблемы связывались с попыткой определения сущности человека. Человек  как религиозно-этическое существо характеризует философские источники древнерусской культуры. Основательное развитие антропологические проблемы получили в русском Просвещении (см. гл. 2). Н.И. Новиков, определяя человека как «цель всех вещей сего мира», подчеркивал присущую человеческому существу «благородную гордость», проистекающую из разума – источника совершенства. Антропология Радищева основана на безусловном признании человека как существа природного, но в отличие от многих существ окружающего мира обладающего «чудодейственной речью», разумом и способностью к трудовой деятельности.

XIX век – начало оригинальной философской мысли – определил появление новых категорий в русской антропологии, и прежде всего – категории «свободной воли». Теперь характеристика человека неразрывно связывалась с понятием свободы, имеющим ярко выраженный праксиологический смысл. Это, не в последнюю очередь, определяется спецификой русской философии в целом, которая, по словам С. Булгакова, является «жизнеутверждением, а не софистикой». Отсюда реальность «творческого начала в личности» у К.Д. Кавелина, признание «личного принципа свободы» П.Л. Лавровым, утверждение свободы человека «как подлинной и реальной творческой силы» в работах Н.К. Михайловского. Понимание свободы как потенциальной способности человека выбирать, мыслить и поступать в соответствии со своими представлениями и желаниями, а не вследствие внутреннего или внешнего принуждения, подчеркивалось в трудах русских философов и рассматривалось как обретение человеком самого себя.

Проблема человека, его свободы, и «свободной воли» получает определенное осмысление в антропологической проблематике западников и славянофилов. Славянофилы стремились в определенной мере «синтезировать» внешнюю (социальную) и внутреннюю (проявление воли духа) свободы творчества на основании учения о целостности, а также «пропустить» данные категории через призму религиозных проблем.

В человеке, по мнению А.С. Хомякова, постоянно  идет борьба двух противоположных начал - свободы и необходимости. Это и есть то «тайное начало, около которого ... сосредотачиваются все мысли человека». Вся история движется под знаком этой борьбы. Но определение необходимости невозможно естественным путем, и искание свободы, полагает Хомяков, еще не раскрывает ее во всей полноте. Только на почве христианства «торжествует дух свободы». Исторический парадокс состоит в том, что люди, одаренные «силой свободы», «призванные к ней», стремятся к такому «строю жизни» и «строю мысли», в котором царит необходимость. Человек уходит из Церкви, чтобы стать рабом   природной   или   социальной   необходимости,   и   в  этом  - трагизм человеческой жизни.

"Западники основывают свои  поиски свободы на плодотворном  использовании, с одной стороны,  на критике - с другой, западноевропейской  философии. А.Герцен, понимающий  историю как «свободное необходимое дело человека» обращает внимание на проблемы единства среды и личности, исторических обстоятельств и человеческой воли. Западники отмечают, что человеческая свобода вместе с ее «вольной реальностью» может иметь «непредотвратимые последствия», поэтому основной движущей силой в мире должна быть не свободная воля, а свобода как осознанная необходимость.  

У западников со всей очевидностью прослеживается установка: как бы ни была универсальна и всеобъемлюща свобода, она есть, прежде всего, проблема человеческой деятельности. С этих позиций пытается решить антропологические проблемы П.Я. Чаадаев. С одной стороны, по его мнению, свобода заключается лишь в том, что человек не осознает своей зависимости, и само наличие свободы относительно и связано с человеком лишь познавательным процессом. С другой – свобода определяется рамками этики, но тогда она «страшная сила».

Учение о «страшной» силе свободы  у Чаадаева стоит в теснейшей  связи с учением о поврежденности человек и всей природы. Чаадаев спрашивает: «Может ли человек когда-нибудь, вместо того индивидуального и обособленного сознания, которое он находит в себе теперь, усвоить такое всеобщее сознание, в силу которого он постоянно чувствовал бы себя частью великого духовного целого?». И отвечает на этот вопрос положительно: «Зародыш высшего сознания живет в нас самих явственным образом – оно составляет сущность нашей природы».

Ко II половине XIX века русская интеллектуальная мысль накопила значительный материал для определения человека и с позиций объективного идеализма, и с позиций материалистических воззрений (социально-личностная характеристика потребностей, интересов и целей, данная В.Г. Белинским; антропологический материализм Н.Г. Чернышевского).

Новое звучание эта тема получила в творчестве великих русских писателей-философов – Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого.

В истории русской духовной культуры эти имена по праву стоят рядом, объединенные не столько хронологией, сколько содержательными принципами. И  тот и другой со всей полнотой выразили свою эпоху и далеко перешагнули за ее пределы: будучи глубоко национальными, они стали явлениями мировой культуры уже века ХХ. И тот и другой были «титанами» по значимости  поднятых общечеловеческих проблем. И тот и другой не были философами в строгом смысле этого слова, но их художественные творения по глубине философских обобщений оставляли позади себя многотомные философские трактаты. Достоевский и Толстой, осознанно либо нет, видели в качестве главной проблему человека, включенного в системы «человек-человек», «человек-Бог».

Творчество Ф.М. Достоевского (1821–1881) сосредоточено вокруг вопросов философии духа – это темы антропологии, философии истории, этики, философии религии. В этой области обилие и глубина идей у Достоевского поразительны, - он принадлежит к тем творческим умам, которые страдают от изобилия, а не от недостатка идей. Не получив систематического философского образования, Достоевский много читал, впитывая в себя чужие идеи и откликаясь на них в своих размышлениях. Как бы он ни пытался выйти за пределы чисто художественного творчества (а в нем, несомненно, был огромный дар и темперамент публициста), он все равно оставался  мыслителем и художником одновременно. Его «Дневник писателя», оригинальный по своему стилю, постоянно заполнен чисто художественными  зарисовками.