Основные черты и периодизация русской философии

В «Дневнике писателя» есть одна удивительная картина будущего общества. Живут в нем Шекспир, Кант, Кеплер, а за ними прибирают, их обихаживают обыкновенные люди. Словно бы и не изменилось ничего, но только на первый взгляд. Один из служащих говорит Шекспиру: «Ты выше меня своим гением, и придя к тебе служить, я именно этим сознанием моим и доказал, что по нравственному достоинству я не ниже тебя нисколько и, как человек, тебе равен».

Итак, люди равны. Но равны не только «в добре».

Критерием выбора, как постоянно  подчеркивает Достоевский, является нравственность. На что способен человек с этой точки зрения? На все способен: один делает добро, другой зло. И нередко один и другой в одном лице. Человек безграничен, зло и добро уживаются, и что-то абсолютизировать нельзя. Когда это делают, то мало думают об истине и больше о прагматике, ибо наука и по сей день фактически не ответила на вопрос о доброй и злой природе человека.

Основная тайна человека в том  и состоит, по Достоевскому, что он неизменно и непобедимо стоит  перед дилеммой добра и зла, от которой он не может никуда уйти: кто не идет путем добра, тот необходимо становится на путь зла.

Человек способен любить и ненавидеть. Это не вызывает сомнений. Но  у Достоевского могут любить и ненавидеть в одно время и одного и того же. Поступки героев - это постоянный переход «за черту». Человек склонен поступать алогично, и «черту», разумом установленную, не признает.

Человек выше логики. Человек  выше сознания, он есть и бессознательное: не только ум, но и сердце. Бессознательное  проявляется через чувство тоски, так часто владеющее героями Достоевского. Раскольников, когда ему тошно, любит ходить по неприглядном улицам, чтоб «еще тошнее было». И это не есть тоска по чему-то определенному, а тоска вообще, казалось бы, беспричинная. Бессознательное, кроме того, выражается через страх. Страх не есть боязнь чего-то конкретного, это боязнь неопределенного, боязнь вообще.

Таким образом, бессознательное  в человеке проявляется через  различные чувства и состояния. Познать его весьма трудно, особенно рассудком.

Рассудок не может познать  всего человека. И он не является представителем всего человека. Как говорил герой «Записок из подполья», рассудок есть лишь одна двадцатая часть человека. «Рассудок знает только то, что успел узнать (иного, пожалуй, и никогда не узнает; это хоть и не утешение, но отчего же этого и не высказать?), а натура человеческая действует вся целиком, всем, что в ней есть, сознательно и бессознательно...». Это тезис не только героя, но и автора.

Обращение Достоевского к  бессознательному дает повод говорить о том, что русский писатель в ряде положений предвосхитил Зигмунда Фрейда. В романах Достоевского очень часто встречаются галлюцинации - символ проявления бессознательного. Причем галлюцинации помогают и самому человеку познать себя. Они концентрируют то, что человека мучает, раскрывают саму суть человека.

Большое внимание Достоевский уделяет  снам,  они проявляют бессознательное. В них отчеканивается еще не оформленное на уровне сознания, но уже существующее в подсознании.

Таким образом, по Достоевскому, глубинное, бессознательное в человеке существует и проявляется. Но природа его не мистическая, это естественная   способность, заключающаяся в организме человека. Бессознательное не мистично, а просто труднодоступно и пока еще труднообъяснимо.

Достоевский задолго до знакомства с работами Фридриха Ницше, в действиях и размышлениях своих героев попытался выразить и волю к жизни, и волю к власти как основания поступков, опровергающих нравственность.

Жизненная   воля   отдельного   человека,   по   Достоевскому,   не   что-то абсолютно надындивидуальное, самостоятельное, она связана с жизненной волей других. Воля к жизни одновременно есть вызов и ответ, жажда и натиск. Развитие людей  под действием  воли  к  жизни  мыслится  не, механистически, не теологически. Воля к жизни не понуждается внешними для нее причинами, она  изначально   не   направляется   осознанными   целями.   Но   она  жаждет удовлетворенности. Даже самый потерянный человек, который во всем отчаялся и хочет себя уничтожить, подспудно сохраняет несокрушимую веру в осмысленность существования и любовь к жизни. Любовь человеческая обращена не только к Богу и к исполненности воли к 
жизни, она распространяется также на всех страждущих и ищущих Бога. В земном существовании человек оказывается способным к высшей любви, только связанной со страданием.

Но Бог не обнаруживает себя в творении непосредственно, он пребывает незримо в сердцах  людей. Человек зовет Бога, но Бог  не отвечает ему. И творение в своей  наличности кажется бессмысленным  или, по крайней мере, его полный смысл — непостижимым для человеческой мысли. Это, однако, значит, что человек должен прочно стоять на ногах,  только собственными силами он должен преодолевать свое отчаяние.

Отсюда – один шаг  до особого понимания Достоевским  «воли к власти».

Каким образом рассматривал Достоевский «волю к власти»? Мы знаем его утверждение, что индивидуальное или коллективное стремление к выгоде ведет к насилию, если обычные средства «не работают». В этом случае слабейшие в состоянии объединиться против сильных мира сего и в борьбе осуществить свою цель. Когда принцип пользы получает всеобщее признание,  должна появиться и философия,  которая представляет идею власти.   Еще   до   создания Раскольниковым его теории другие герои романов Достоевского вели себя в соответствии с ее принципами.

Власть всегда является властью над кем-то или  чем-то. Воля к власти есть стремление к господству над человеком. Следовательно, кто хочет власти, должен стать  враждебным к тем, кого он хочет подчинить  во имя каких-то интересов – просвещения, расы, сословия и всего остального. Обоснование власти силой, считал Достоевский, является наиболее примитивным случаем. Более глубокими и основательными выступают попытки обосновать власть высшими ценностями. Если исходят из различения ценностей (все равно, как это обосновывается), то, в конце концов, приходят к разделению людей на господ и рабов. Последним отказывают в праве на достойное существование, властители рассматривают себя как «сверхчеловеков» и шельмуют подданных как нелюдей или животных.

В теории Раскольникова  следует различать несколько  уровней. Сначала он выступает с  притязанием на сверхчеловечность  через силу, затем связывает это  понятие с прогрессивным историческим развитием и, наконец, с глубокой проницательностью — единственно  и только с освобождением от нравственного закона.

Рассмотрим сначала его обоснование насилия. «Я узнал... что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет... Потом я еще узнал, что никогда этого и не будет, что не переменятся люди и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон...». Подобная мысль представлена и в «Братьях Карамазовых»: «Ввиду закоренелой глупости человеческой это, пожалуй, еще и в тысячу лет не устроится, то всякому, сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах». Дальнейшая аргументация Раскольникова такова: «Я теперь знаю, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин!». Сила понимается здесь не биологически, не как свойство расы или породы, а исключительно как природная сила воли и рассудка.

На втором уровне обоснования выделяются люди «необыкновенные», способные «сказать новое, слово», провозгласить спасительную идею и исполнить ее, сделать открытие, добиться успеха в труде и творчестве, они движутся впереди всех к великой цели. «Обыкновенные» же люди для того только и существуют на свете, чтобы стать материалом для истории, «поднатужиться и породить наконец на свет ну хоть из тысячи одного хотя сколько-нибудь   самостоятельного   человека».   «Обыкновенные» люди — «консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными». Короче, они подчиняются нравственному закону и радостно ему следуют. Если же они его нарушают, то воспринимают свой поступок как преступление. «Необыкновенный» же человек подчиняет их своей воле и требует от них повиновения. Если обыкновенные люди, лишь поднатужившись, соединенными усилиями способны породить человека «необыкновенного», одного из тысячи, то гениальные люди рождаются один на миллион, а великие гении — по истечении многих поколений на Земле.

И если у гения-сверхчеловека достаточно силы воли и власти, его коронуют и объявляют благодетелем человечества.

«Необыкновенные» люди вовсе не всегда и совсем не обязательно творят всякие бесчинства и преступают закон, как им понравится. Еще неправильнее было бы сказать, что они должны или даже обязаны это делать. «Необыкновенный» человек просто имеет право разрешить своей совести переступить через иные препятствия единственно в том случае, если исполнение его идеи того потребует.

Масштаб права на преступление измеряется масштабами обновления, которые осуществляются при этом. Выходящие из колеи люди, способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками. Они не только обновители, но и разрушители, уничтожающие какую-то часть настоящего во имя будущего. Они говорят людям новое слово, они двигают мир и ведут его к цели. «Необыкновенный» человек — господин будущего.  Но когда эти люди добиваются власти,  возведя свою волю в закон, они судят и казнят идущих им на смену обновителей. В этих  размышлениях  не  различаются   поведение и нравственный закон. Преступление оправдывается творческой деятельностью, в конечном счете, обеспечивающей историческое развитие. Все  оправдывается высшей объективной волей - истории ли,    человечества,     объективным    ли    законом     или    самим    Богом.

Через Раскольникова Достоевский  выявляет, однако, еще один фундаментальный  уровень. Обоснование идеи сверхчеловека  на этом уровне свидетельствует о гениальной проницательности русского писателя. Он был единственным, кто отбросил оправдание псевдонравственной целью и показал другую, более глубокую основу подобных притязаний. Достоевский последовательно продумал до конца идеи Макиавелли и Наполеона: «Мне надо было узнать... смогу ли я переступить или не смогу!». Нравственность нельзя оправдать ничем, так как нравственного закона нет вообще. «Вот они снуют все по улице взад и вперед, и ведь всякий-то из них подлец и разбойник уже по натуре своей; хуже того — идиот!». Кроме власти, нет иного побуждающего волю принципа, и подлинная жизнь есть только борьба между людьми мощных волений.

Сверхчеловеку не нужны ни сострадания, ни нравственные раздумья. Власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут только одно — стоит только посметь! Речь идет об овладении властью не ради освобождения человека. «У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я... я захотел осмелиться... Вот вся причина!», говорит Раскольников.  Речь идет не о получении власти, чтобы облагодетельствовать человечество, Раскольников убил для себя одного. «Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек?.. Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?».

Всю свою жизнь Достоевский посвятил поискам ответа на вопрос: «Что такое  человек?». В этом смысле Достоевский  занимает достойное место в русской  философии. Она – персоналистична, и Ф.М. Достоевский – один из выдающихся её представителей, тонкий знаток человеческой души, талантливый писатель. Его считают символом справедливого мироустройства. Центральная мысль его философии дополняется рассуждениями о трагедии человеческого бытия, обществе, природе, Боге и душе.   Восхищает способность разрешать сложнейшие нравственные проблемы, сама 
постановка вопросов, и вряд ли существует какой-либо аспект внутренней жизни человека, который бы остался не исследован Достоевским. Творчество его общепризнано и ассоциируется мировой культурой и общественностью 
с «русской идеей». 

В истории русской философии Л.Н. Толстой (1828-1910) занимает особое место. Гениальный художник, до конца дней продолжавший заниматься художественным творчеством, он был в то же время глубоким мыслителем. Никто не мог и не может сравняться с Толстым в том, с какой силой и выразительностью он умел развивать свои идеи. Толстой все подчиняет морали, но это уже не «примат практического разума» (как у И. Канта), это – настоящий «панморализм». Толстой жестоко расправляется со всем тем, что не укладывается в его идеи, но самые острые его формулировки свидетельствуют о том, как его самого жгла и терзала правда, которую он выражал в своих произведениях. Непревзойденным и неповторимым считается страстное искание Толстым «смысла жизни». Толстой как борец вступает в борьбу с «духом века сего», - и в этом смысле он уже принадлежит не только России и ее проблемам, но и всему миру. Толстой был решительно и во всем типично русским человеком, немыслимым, непонятным вне русской жизни, но в тоже время он был «мировым явлением». XIX век ни в России, ни в Европе не знал другого такого замечательного человека, такого могучего, страстного и горячего «искателя правды». Величие его личности отразилось на его мысли и именно поэтому жизненный путь Толстого дает ответы на многие его философские поиски.

Основные вопросы философии  Толстого – что есть человек и  в чем раскрывается его сущность, что есть жизнь и что представляет собой смерть – рассматриваются  во многих философско-публицистических работах великого мыслителя. Главными считаются «Исповедь» (1879-1881), «В чем моя вера» (1884), «Что такое религия и в чем сущность ее?» (1884), «Царство Божие внутри нас» (1890-1893), «О жизни» (1895), «Так что же нам делать» (1897), «Закон насилия и закон любви» (1908). Философскими проблемами «нагружены» художественные произведения Толстого.

Л.Н. Толстой родился в семье  графа Н.И. Толстого. Рано оставшись  сиротой, он воспитывался в доме бабушки, получил неплохое домашнее образование. Разочаровавшись и в университетской учебе и в чиновничьей карьере, Толстой в 1851 поступает на военную службу, уезжает на Кавказ, затем – в Севастополь. В 1852 году выходит его первый рассказ «Детство», но писательскую славу Толстому приносят «Севастопольские рассказы», написанные во время войны в осажденном городе.