Становление свободы: от природного к социокультурному бытию

Познавательное отношение  к действительности направлено на фиксацию действительности как не зависящего от субъекта условия его существования. Его прагматическая функция заключается в том, что знающий действительность субъект может эффективно строить свое поведение. Исходя из этого ясно, что эволюционный смысл оно может приобретать только там, где организмы начинают хотя бы в какой-то мере строить поведение самостоятельно, то есть с возникновением ориентации. Но от потребности до ее реализации путь долог. Это путь от возникновения ориентации до возникновения психики, которая, как было показано в главе 5, изначально включает в себя наряду с эмоциональной когнитивную сторону. Простейшим знанием является чувственный образ ближайшей среды: предметов в их отношении друг к другу и к субъекту.

При некоторых модификациях чувственное восприятие возвышается  до человека. Его важнейшей характеристикой  является трехмерность. До и внекантовская философия трактует трехмерность как характеристику пространства, существующего вне субъекта. По Канту пространство, как известно, есть форма чувственного созерцания, и трехмерность, соответственно, есть характеристика этой формы. По Канту трехмерность пространства объяснить нельзя. Мы же попытаемся это сделать, отправляясь от сформулированных в начале работы онтологических гипотез84.

Впрочем, еще раньше, естественное объяснение - и, разумеется, с позиций  эволюционизма - предложил Г. Спенсер. "...Пространство, - писал он - рассматриваемое как нечто субъективное, возникло из накопленных и консолидированных опытов, даваемых Пространством, рассматриваемым как нечто объективное. Если Пространство есть всеобщая форма не-я, то оно должно произвести соответствующую всеобщую форму в я, форму, которая, будучи постоянным элементом всех впечатлений, даваемых опытом... независима от каждого частного впечатления, а значит, остается и тогда, когда всякое частное впечатление, насколько это возможно, устранено"85. При этом важно отметить следующее обстоятельство, на которое Спенсер обращал внимание: "...ясно видно, насколько полно примиряет гипотеза Эволюции гипотезу опыта, как ее обыкновенно понимают, с гипотезой трансценденталистов. Ибо в то время как мы имеем возможность признать истину, заключающуюся в учении о "предустановленной гармонии", и истину, заключающуюся в учении о "формах интуиции", мы имеем возможность истолковать эти истины как выводы из того учения, что весь ум (intelligence) развился путем опыта; для этого нам нужно только придать учению более широкий смысл: включить в понятие опыта не только личный опыт каждого индивида, но и опыт всех его предков. Считая эти данные ума априорными для индивида, но апостериорными для целого ряда индивидов, ряда, в котором данный индивид является последним членом, мы избежим затруднений, свойственных обеим гипотезам, в том виде, как их обыкновенно понимают"86.

В приведенных высказываниях  Спенсера следует четко выделить следующий ряд моментов. Первый: различение формы знания и самого знания. Второй: признание конструирующей активности формы по отношению к знанию. Третий: соответствие пространства как субъективной формы пространству как независимой от субъекта упорядоченности независимого от него мира. Четвертый: и само наличие субъективного пространства, и его соответствие пространству объективному объясняется эволюцией. При этом первые два - принятие тезисов Канта, третий - отрицание тезиса Канта, четвертый - собственное оригинальное утверждение.

Сформулированная Спенсером позиция получила весьма широкое распространение. Однако ее интенсивная содержательная разработка началась со становлением эволюционной эпистемологии, которая сегодня представляет собой "новое, быстро прогрессирующее направление в эпистемологии"87.

Говоря о формировании этого направления, один из его основателей  Г. Фольмер пишет: "К. Лоренц в сороковые  годы предпринимает решительную  попытку объединить теорию эволюции и теорию познания. Его сочинения оставались, однако, непрочитанными и непонятыми до тех пор, пока, наконец, в 70-е годы положения эволюционной теории познания не получили дальнейшего развития и не были сделаны общедоступными в работах самого Лоренца, Кэмпбелла, Фольмера и Ридля"88.

Лоренц констатирует, что "... человеческое мышление и восприятие обладают определенными функциональными структурами до всякого индивидуального опыта"89. Эти структуры он трактует как априорные и при этом утверждает, что "априорные формы мышления следует понимать просто как всякую иную адаптацию"90. "На мой взгляд, - пишет он - действительная взаимосвязь между вещью в себе и специфической априорной формой ее явленности детерминирована тем фактом, что последняя сложилась в качестве адаптации к законам вещи в себе в процессе тесного взаимодействия с этими постоянно действующими законами на протяжении сотен тысяч лет эволюционной истории человечества. Такая адаптация обеспечила наше мышление внутренней структурой, в значительной мере соответствующей реальностям внешнего мира, это, коротко говоря, некий орган, или, точнее, функция некоего органа"91. При этом согласно Лоренцу "Подобная концепция априори... означает деструкцию данного понятия: то, что возникло в процессе эволюционной адаптации к законам естественного внешнего мира, возникло в известном смысле апостериори, хотя и совершенно иным образом, нежели посредством абстракции или дедукции из прошлого опыта"92

Как видим, исходные пункты эволюционной эпистемологии фактически совпадают  с восходящей к Спенсеру позицией. Принципиальная же новизна состоит в том, что, как отмечает В.А. Кезин, "в отличие от традиционной гносеологии, где под субъектом познания понимался, как правило, взрослый, культурный, европейски образованный человек, в центре эволюционной эпистемологии оказываются процессы формирования самого познавательного репертуара субъектов"93. Иными словами, задачей эволюционной эпистемологии становится содержательное изучение эволюции априорных форм, как ни парадоксально это звучит. Как отметил один из видных представителей эволюционной эпистемологии М. Рьюз, "эпистемология нуждается в дарвинизме"94

Уже в своей программной  статье "Кантовская доктрина априори  в свете современной биологии"95. Лоренц немалое внимание уделяет  проблеме пространства. Думаю, здесь имеет смысл привести большую, но весьма показательную и содержательно насыщенную цитату из этой работы:

"Большинство животных  не понимает "пространственной" структуры мира в нашем смысле. Однако мы можем составить  себе приблизительное представление о "пространственности" в картине мира подобных организмов, поскольку вдобавок к нашей способности пространственного представления, мы обладаем также способностью решать пространственные задачи на их манер. Большинство рептилий, птиц и низших млекопитающих решает свои пространственные проблемы не так, как это делаем мы (то есть не благодаря мгновенному учету чувственных данных), а посредством "заучивания наизусть". Например, землеройка, попав в незнакомую обстановку, постепенно "выучивает" все возможные пути передвижения, медленно проходя по ним и постоянно принюхиваясь и поводя своими чувствительными усиками... Трудоемкая серия отрывочных круговых движений на небольшом вначале пространстве превращается в серии "разученных" движений, после чего следует увязка частей воедино. Эти движения, взаимно уравновешивая и продолжая друг друга в кинестетическом переплетении, распространяются все дальше и дальше и, в конечном счете, срастаются в нерасторжимое целое, которое срабатывает быстро и устойчиво и уже нисколько не похоже на первоначальные поисковые перемещения. Эти цепочки движений выработанные ценой стольких усилий и выполняемые теперь необычайно быстро и правильно, вовсе не нацелены на выбор "кратчайшего пути"...

Для такого животного, как  землеройка, ни в коем случае не был  бы приемлем тезис, что прямая линия есть кратчайшая связь между двумя точками. Если бы землеройке захотелось непременно держаться прямой линии (что ей вполне по силам), ей пришлось бы, чтобы добраться до цели, неустанно и непрерывно принюхиваться, ощупывать все вокруг усиками и таращиться в оба глаза (а зрение у нее не очень то хорошее). При этом она затрачивала бы гораздо больше времени и энергии, чем при движении по маршруту, выученному "наизусть". Того, что две точки на ее пути, далеко отстоящие друг от друга, пространственно очень близки, она не понимает. Даже человек может вести себя точно так же - например, в незнакомом городе. Однако верно и то, что мы, люди, в подобных обстоятельствах раньше или позже начинаем правильно ориентироваться в пространстве и находим возможность сократить дорогу. Подвальные крысы, интеллектуально гораздо более развитые, чем землеройки, тоже очень скоро находят кратчайшие маршруты"96.

Постановка проблемы в  эволюционной эпистемологии, таким  образом, в какой-то мере уже сейчас позволяет (и в еще большей  мере этого можно ожидать в будущем) гораздо лучше понять, "прочувствовать", что то, что предстает нам в субъективном образе мира как его - мира - пространственная организация, есть не мертвый и абсолютный отпечаток независящей от нас организации этого мира, а результат нашей собственной активности. Автор разделяет взгляд, согласно которому "...биологическая теория эволюции когнитивных способностей действительно может объяснить биологические предпосылки человеческого познания" (Меркулов И.П. Эволюционная эпистемология: история и современные подходы//Эволюция, культура, познание. М., 1996, с.6) и, соответственно, точку зрения, оценивающую эволюционную эпистемологию как "несомненно интересное и плодотворное направление"97. Конечно, ее статус в системе знания остается пока не вполне определенным, и, как отмечает Е.Н. Шульга, "нам еще предстоит ответить на вопрос о месте эволюционной эпистемологии в системе современного научного знания"98. В то же время, уже сегодня можно сказать, что, с одной стороны, разумеется, развитие эволюционной эпистемологии не приведет к замене ею чисто философского осмысления соответствующих проблем, но, с другой стороны, может ему существенно способствовать, как в плане аргументации, так и эвристически. Во всяком случае, представляется, что для вопроса о природе пространства дело обстоит именно таким образом.

Другая линия понимания  конструирования субъектом пространственной организации мира присутствует в  психологии. Этот момент может быть эксплицирован уже из считающейся классической теории зрительного восприятия Дж. Гибсона99. Такую экспликацию делает, например, В.И. Панов: "Нет пространственной формы объекта как данности, а есть многообразие оптических возможностей для выделения этой формы"100. Однако гораздо дальше в этом направлении идет то уже рассматривавшееся в другой связи направление психологии, которое связано с именем Д.А. Ошанина.

А.И. Миракян, преемник Д.А. Ошанина  в качестве руководителя лаборатории  инженерной психологии Института психологии, отмечает, что "при естественном (или, как он его еще называет, физикальном - Б.Ш.) способе изучения явлений и процессов материального мира изначально берутся в качестве отправных (исходных) оснований определенные данности, ... относящиеся к той же области реальности, что и изучаемые явления..., но вопрос о природе и порождении самих исходных данностей остается неизученным"101. К числу таких незыблемых в рамках физикальных объяснений оснований он относит и пространство. Разумеется, подчеркивает А.И. Миракян, в очень широких рамках правомерность физикальных объяснений не подлежит сомнению. Однако при изучении формирования самой пространственности как способа представленности субъекту мира нельзя использовать пространственные категории - иначе получается логический круг. В этой связи А.И. Миракян подчеркивает, что в процессе восприятия субъект не познает, а строит пространственность воспринимаемого предмета.

В этом контексте  Т.С. Погорельцевой было проведено  остроумное экспериментальное исследование возникновения в сознании субъекта образа протяженного тела102. В нем было показано, что в результате определенным образом организованной во времени тактильной рецепции отдельных воздействий разными пальцами руки у субъекта возникает образ протяженного стержня, которого в действительности нет. На этом основании Т.С. Погорельцева делает следующий вывод: "Свойство протяженности является результатом порождающего процесса в данной отражающей системе"103. Таким образом, отправляясь от конкретного эксперимента, Т.С. Погорельцева приходит, по сути дела, к глобальному метафизическому - и совершенно кантианскому - тезису о том, что протяженность есть не свойство мира самого по себе, а функция воспринимающей активности субъекта.

В настоящей работе сам  этот тезис разделяется в полной мере. В то же время, конечно, проведенный эксперимент не может рассматриваться как строгое доказательство данного утверждения, хотя и "работает" на него. И, в любом случае, остаются открытыми вопросы, стоит ли за феноменом протяженности что-либо независимое от субъекта, если стоит, то что именно, и почему оно оказывается нам дано именно таким образом. Перейдем к их позитивному рассмотрению.

Перед лицом организмов, впервые  прорвавших абсолютный диктат витальной  детерминации, мир раскрывается первоначально как не связывающий, не канализирующий, не ограничивающий высвобождающуюся энергию их тел, а затем - как налагающий на нее жесткие пределы. До обнаружения этих пределов мир существует для организма лишь как пустота, а пустота не имеет никакой определенности. Определенность мира выявляется относительно энергии организма как определенность "блокиратора" хаоса ее, энергии, воплощений. В свою очередь, и сам этот хаос обретает в своем ограничителе некоторое начало отсчета. Так, именно ограничитель позволяет, например, дифференцировать локомоторные акты: один беспрепятственно развертывается, другой блокируется. На этой основе конституируются направление, мерность, расстояние, сущностная определенность каждого из которых описывается именно через специфическую упорядоченность энергетического потока относительно препятствий. Иными словами, здесь конституируется пространство. Разумеется, этот тезис требует существенно более подробных пояснений.

Представим себе человека, идущего в темноте с карманным  фонарем в руках, фонарь идеально сфокусирован и дает прямолинейный луч, и при этом светит не непрерывно, а мигает. Человек идет прямо, пока не замечает, что световые импульсы натыкаются на какое-то препятствие. Каким образом у него будет формироваться образ этого препятствия? Более или менее хаотически он станет менять пространственную ориентацию фонаря, и целостный облик будет складываться из отдельных выхватываемых из темноты световыми импульсами точек. Возможность наложения точек обусловлена тем, что каждая "световая проба" представляет собой вектор, который однозначно идентифицируется посредством трех величин: двух угловых, фиксирующих направление, и одной линейной, соответствующей расстоянию до точки препятствия. Таким образом, процесс конституирования препятствия для субъекта есть процесс исследования его по схеме полярной системы координат.