Философский анализ проблемы ценностей (В.П. Бранский)

Текст

Философский анализ проблемы ценностей (В.П. Бранский)

Часть №2

Вопросы

1. Какова роль идеалов в производстве (распределении, потреблении) ценностей?
2. Идеологические автоколебания в истории общества.
3. Потребительские автоколебания в истории общества.
4. Что такое ценность? Каково соотношение абсолютного и относительного в ценности?

Рассмотрим более подробно значение идеалов в производстве, распределении, обмене и потреблении  ценностей, т.е. в какой степени  идеал является ценностным ориентиром, иначе говоря, критерием ценности. Создание (производство или воспроизводство) ценности (новой или старой) является, по сути, реализацией прагматического аспекта некоторого идеала. Если речь идет о воплощении старого идеала, то говорят о воплощении архетипа; и творчество в этом случае сводится к репродуцированию старых ценностей. Напрашивается вопрос, каков алгоритм творческого процесса при создании ценности в общем случае? Существует ли такой алгоритм вообще?

Из СФИ следует, что  такой алгоритм не только может, но и должен существовать и его должна описывать теория социального отбора¹. Согласно этой теории хаос, создаваемый крушением старых ценностей, обладает способностью к самоорганизации, в результате которой могут возникнуть новые ценности. Самоорганизация «ценностного» хаоса заключается в том, что в нем (благодаря бифуркациям) формируются, так сказать, несколько «творческих корзин», каждая из которых представляет собой новую возможную бифуркационную структуру. Набор таких «корзин» и представляет собой творческий тезаурус – набор возможных способов структурирования множества «осколков», образовавшихся в результате крушения и распада старых ценностей. В роли творческого детектора², выбирающего одну из «корзин», выступает активная творческая личность, а в роли творческого селектора³ – идеал, которым эта личность руководствуется и с помощью которого она делает свой выбор (осуществляет поиск действительно новой ценности во множестве возможных). Если в роли детектора выступает не отдельная личность, а целый коллектив, члены которого руководствуются разными (иногда близкими, а иногда и далекими) идеалами, тогда роль селектора играет взаимодействие (суперпозиция) этих идеалов. Мы рассмотрели с синергетической точки зрения одноактный творческий  процесс – создание на основе имеющихся ресурсов новой ценности. Но глобальный творческий процесс состоит из множества подобных актов. С точки зрения решения проблемы «смысла жизни» главная опасность, которая подстерегает творца на этом пути – это угроза возвращения к старым ценностям и бесконечное повторение этого процесса (круговорот социальных преобразований, описанный Бальзаком в его философском послесловии к циклу романов «Человеческая комедия»). Жизнь теряет смысл, если создание новой ценности невозможно как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе.

Ситуация «беличьего колеса» (или, говоря библейским языком, «суеты сует») осложняется тем,  что это  «колесо» отнюдь не является гладким: оно приобретает стохастический (случайностный) характер благодаря многочисленным случайным модификациям ценностей (ценностным флуктуациям). Круг ценностей, так сказать, покороблен флуктуациями. Ценности для одних оказываются антиценностями для других. Короче говоря, круговорот ценностей насыщен ценностными колебаниями, причем это автоколебания, поскольку они не вызываются какими-то внешними (по отношению к обществу) причинами. Нетрудно заметить, что с точки зрения СФИ, наблюдаемые ценностные автоколебания имеют в своей основе непосредственно ненаблюдаемые идеологические автоколебания. Так, тяга к анархистскому идеалу (культу абсолютной свободы без всяких ограничений, игнорирующему существование естественного предела у любых новаций) вызывает обратную реакцию в виде тяги к тоталитарному идеалу (культу абсолютного порядка, исключающего возможность свободного выбора при решении любых вопросов)⁴. Осознание односторонности каждой тенденции ведет к поиску гармонии, т.е. равновесия между этими противоположностями. Требование такой гармонии, лежащее в основе всякой достаточно зрелой демократии, определяет содержание либерального идеала⁵. Этот идеал получает свое онтологическое обоснование только в СФИ: единство свободы и ответственности, прав и обязанностей должно быть следствием объективного единства социального хаоса и социального порядка как атрибутов социальной реальности.

Балансирование между  тягой к порядку и тягой  к хаосу всегда оказывается неустойчивым, и идеологические автоколебания продолжаются около точки либерального равновесия. Возникают, нередко весьма серьезные, как в недавней истории России, перекосы то в направлении ослабления хаоса и усиления порядка (правоцентристский либерализм), то в сторону ослабления порядка и усиления хаоса (левоцентристский либерализм).

Картина идеологических (и  как следствие, политических) автоколебаний (которые характерны для всякого развитого общества) была бы неполной, если бы мы не вспомнили очень важную черту всякого социального идеала: связь его с такими философскими понятиями как вера и жертва. Как следует из синергетического понимания идеологии, идеологические автоколебания связаны с конфронтацией различных верований (как религиозных, так и светских), столкновением попыток реализовать соответствующие идеалы и конкуренцией жертвоприношений, приносимых на алтарь каждого из верований (включая имущество, работу, свободу, здоровье и даже жизнь). Реальная история необходимо приводит к поляризации ценностей, в основе которой лежит борьба идеалов. Именно эта борьба наполняет социальную жизнь (как это неоднократно отмечалось в истории философии от Гераклита до Маркса)⁶ особо значительным смыслом: с одной стороны, она придает истории весьма драматический характер и лишает историю какой бы то ни было скуки, а с другой стороны, сопровождая ее насилием и трагизмом, придает ей горький  (а, подчас, и зловещий) привкус.

В ходе этой борьбы рано или  поздно все идеалы терпят крушение (о чем в свое время писали Гегель, Шпенглер, Ясперс, Бердяев и др.). Это крушение сопровождается большими жертвами и большими зверствами. Сторонники любого обанкротившегося идеала воспринимают его крушение как величайшую трагедию, лишающую их жизнь всякого смысла. Противники обанкротившегося идеала, напротив, испытывают из-за его крушения не только глубокое удовлетворение, но и радость победы (переживают ощущение триумфа). Но так как это происходит только в краткосрочной перспективе, а в долгосрочной та же судьба постигает их собственный идеал, радости скоро приходит конец. Все начинают воспринимать триумф идеала в тандеме с его будущей трагедией, постепенно осознавая, что идеал – это обоюдоострое оружие.

Итак, идеологическое общество, занятое созиданием новых ценностей и идеологической борьбой, оказывается вовлеченным в идеологический («духовный») кризис. Наступает усталость от конфронтации ценностей и идеологической борьбы. Все ценности подвергаются мучительной и жестокой оценке, переоценке и частичному или даже полному обесцениванию. Конкуренция жертвоприношений во имя торжества различных идеалов приводит, в конечном счете, к острому дефициту утилитарных ценностей. Люди оказываются полуголодными, полуодетыми и «без крыши над головой». Идеологический бум завершается, в конечном счете, потребительским бунтом (таково состояние различных стран и народов после крупномасштабных войн и революций).

***

Описанный духовный кризис вплотную подводит идеологическое общество к пересмотру самой постановки проблемы «смысла жизни». Речь преимущественно  уже идет о накоплении и потреблении  утилитарных ценностей. Это не значит, конечно, что «смысл жизни» человека сводится к жизни животного. Ведь «смысл жизни» любого живого существа, как это хорошо и давно известно, состоит в ее самосохранении, что предполагает наличие инстинктов страха перед смертью (танатидо) и продолжения рода (либидо) – инстинкта размножения (продолжения себя в потомстве). Редукция «смысла жизни» к биологическому выживанию означает радикальный поворот в решении экзистенциональной проблемы: «смысл жизни» теперь усматривается не в служении идеалу, а в то, что «сама жизнь – самоценность» (линия Эпикура–Ламеттри). С точки зрения такой философской установки смысл жизни не в бунте против существующих природных и общественных правил (чего требуют идеалы с их идеологией трансформизма), а в вынужденном (или добровольном) следовании таким правилам (селекторам), которые позволяют получать максимум удовольствий при минимуме усилий (или, что то же самое, максимум наслаждений при минимуме страданий). Причем все это с использованием готовых ценностей в рамках существующего стереотипа бытового поведения. Попросту говоря, смысл жизни сводится к достижению максимального возможного в данных условиях наслаждения, ибо по ту сторону этой жизни ничего нет. Надо жить сегодняшним днем, не задумываясь о будущем по принципу, который Гете вложил в уста Фауста: «Остановись, мгновенье! Ты – прекрасно!» Надо плыть по течению, но никоим образом не против; избегать таких действий, которые могут породить какие-то трудности, требующие жертв и лишений, ведь создание новых ценностей и отказ от сложившихся стереотипов неизбежно потребуют жертв и лишений, «мyк творчества».

Итак, в результате глубокого  духовного кризиса, переживаемого  идеологическим обществом, на определенной стадии идеологических автоколебаний  закономерно возникает тенденция  к деидеологизации социальной жизни. Она проявляется в глобальном переходе от идеологии трансформизма к идеологии конформизма, от идеологии преобразования реальности к идеологии приспособления к этой реальности. Практически это выражается в двух сценариях: 1) отказ от идеалов; и 2) переход от созидания новых ценностей к потреблению готовых ценностей. Таким образом, возникает тенденция к превращению идеологического общества в потребительское (называемое обычно «обществом всеобщего потребления» или «обществом всеобщего благосостояния»). Провозглашаемый этим обществом отказ от идеалов и от борьбы за «светлое будущее» как опасное наследие тоталитаризма можно интерпретировать и так, что единственным «идеалом» такого общества является именно отказ от идеалов (Поппер, И. Берлин, Кастельс и др.). Поскольку, согласно СФИ, отказ от идеалов равносилен отказу от создания новых ценностей, то отказ от идеалов должен привести потребительское общество к замене культа творчества культом потребления (что и оправдывает его название)⁷.

Переход от творческого общества к потребительскому в качестве своей  самой глубокой причины имеет  проблему востребованности новых ценностей. Из истории хорошо известно, что недостаточно создать новую ценность: важно сделать ее востребованной. Оказывается, что творчество решает проблему «смысла жизни» только в том случае, когда создаваемые им новые ценности становятся востребованными. А это возможно только при наличии потребления новых ценностей.

Таким образом, проблему «смысла  жизни» можно решать с «точностью до наоборот»: усматривать ее решение не в созидании новых ценностей, а в их потреблении. Такое решение экзистенциальной проблемы многим кажется даже более привлекательным, чем первое – ведь потреблять всегда легче и проще, чем создавать.

Возникает вопрос: существуют ли общие закономерности потребления ценностей, подобно тому, как существуют общие закономерности созидания ценностей, о которых речь шла при обсуждении самоорганизации идеологического (творческого) общества? Как это ни странно с первого взгляда, но ключ к пониманию указанных закономерностей дает все та же синергетическая теория социального отбора. Странным это обстоятельство кажется потому, что речь идет об анализе алгоритма не просто разных, а в известном смысле диаметрально противоположных (альтернативных) процессов, которые имеют между собой мало общего. Однако проблема упрощается потому, что потребление, как и творчество, связано с выбором каких-то вариантов из множества возможных. Причем здесь роль таких вариантов играют разные способы структурирования уже не исходных творческих ресурсов («творческие корзины»), а разные способы структурирования исходных потребительских ресурсов (разные «потребительские корзины»). Следовательно, в сфере потребления существует специфический потребительский тезаурус (набор возможностей, связанный с потребительскими бифуркациями), т.е. уместно говорить о синергетических факторах потребительского отбора. Естественно поставить вопрос о потребительском детекторе и потребительском селекторе. В роли первого выступает, очевидно, сам потребитель, опять-таки индивидуальный или коллективный. С селектором дело обстоит сложнее. Ввиду деидеологизации потребительского общества идеал не может выступать здесь в роли селектора, как он это делает при создании ценностей в идеологическом обществе. Природа селектора в потребительском обществе существенно меняется. Его роль принимает на себя особый социальный фактор, который с незапамятных времен обозначается термином «мода». Если идеал можно назвать эталоном созидания ценностей, то моду следовало бы называть эталоном потребления этих ценностей⁸. Парадоксальность понятия «мода» состоит в том, что оно сочетает, казалось бы, несоединимые (взаимоисключающие) абстракции – оригинальность (индивидуальность) и общезначимость (социальность). В лаконичной форме моду можно определить как оригинальную общезначимость (или, что то же, общезначимую оригинальность). Оригинальность как характеристика моды формируется на основе диверсификации каких-то известных свойств известных объектов; общезначимость же появляется как следствие стандартизации модифицированных свойств. Как хорошо известно из истории, мода становится эталоном потребления в пище, одежде, жилище, гигиене, транспорте, связи, отдыхе, развлечениях и т.д.

Сочетание в моде таких  противоречащих друг другу характеристик как оригинальность, связанная с диверсификацией ценностей, и общезначимость, ассоциирующаяся с их стандартизацией, неоднократно подчеркивалось многими исследователями. Так, известный социолог Зиммель еще в конце XIX века указал на специфику моды: компромисс между склонностью личности к проявлению собственной индивидуальности и тенденцией к социальному уравниванию. Обращалось также внимание на то, что мода реализует одновременно потребность в самовыражении – разрешает конфликт между стремлением индивидуума к свободе самовыражения и необходимостью подчиняться диктату общества для достижения самоутверждения⁹. Именно по указанной причине мода обычно выглядит не как простое, а как общественно признанное чудачество.

Мода – это способ кратчайшим (простейшим) путем добиться харизматического эффекта в потреблении. Поэтому  в глобальном (наиболее общем) смысле моду можно определить как обобщенный образ желаемой «потребительской корзины» (вожделенный имидж), следование которому (при прочих равных условиях) гарантирует максимум удовольствий при минимуме усилий (в частности, страданий). Таким образом, мода – это тот селектор, который соответствует философскому нормативу самоценности жизни (линия Эпикура – Ламеттри). Эти особенности моды делают понятной ее главную функцию в социальной жизни: подобно тому, как идеал определяет стиль и вкус в производстве ценностей, мода определяет стиль и вкус в потреблении ценностей¹⁰.

Для того чтобы понять роль моды в функционировании и развитии потребительского общества, необходимо учесть как сходство, так и различие этой роли с ролью идеала в функционировании и развитии идеологического (творческого) общества. Когда мы хотим уяснить специфику роли моды в жизни потребительского общества, надо, прежде всего, принять во внимание неоднородность мира ценностей, а именно: деления ценностей на утилитарные и духовные¹¹. Согласно традиционным представлениям о ценностях, складывающимся в повседневной жизни, утилитарные ценности обычно связаны с такими понятиями как богатство, власть и слава, а духовные – с такими как истина, добро и красота. С точки зрения СФИ (перефразируя известные слова Гегеля по поводу истины), можно сказать – «абстрактных ценностей нет – ценности всегда конкретны». Поэтому, например, богатство как таковое, богатство вообще не представляет собой никакой ценности, пока оно не проявляется в форме конкретных товаров, денег, ценных бумаг и т.п. Аналогично власть, чтобы стать реальной ценностью, должна принять форму конкретных должностей в конкретных социальных учреждениях (которые дают возможность принимать соответствующие «властные решения»). Точно также слава должна проявиться (не на словах, а на деле) в форме конкретных знаков престижа (например, в виде соответствующих орденов и званий), подтверждающих общественное признание прославленных личностей.