Возвышение Москвы в XIV веке как политического центра обеъдинения восточнославянских земель

    Таким образом, в первой половине XIV в. коренным образом меняется политика Золотой орды в землях Северо-восточной Руси. Это было вызвано как изменением внутреннего положения в Золотой Орде и Руси, но и борьбой Москвы, Твери и Литвы за роль собирателя русских земель. Для этого времени характерно ослабление политической активности Золотой Орды, а восстание 1327 г. положило конец системе баскачества на Руси. Но московские  князья первой половины XIV в. активно сотрудничали с Золотой Ордой, так как не имели достаточных сил ей противостоять. Но за это время они сумели подготовить материальные предпосылки для будущей борьбы. К середине XIV в. Московское княжество уже достаточно окрепло, чтобы проводить самостоятельную от Орды политику.

     Начало XIV в. – сложное трагическое время на Руси. Тяжким бременем лежало на плечах народа иноземное иго. Освящая его молитвами за здравие хана, церковь получила от него большие экономические и политические льготы. Это позволило ей укрепить свои позиции и проводить свою политическую линию. Поэтому наиболее влиятельные русские князья стремятся заручиться поддержкой митрополитов и епископов, провести на высшие церковные должности своих кандидатов.[1, с.33]

    В 1304 г. умер митрополит Максим. В вопросе назначения нового митрополита столкнулись интересы московского князя Юрия и Михаила Тверского. Надеясь на поддержку Орды и Константинополя, Михаил предложил своего кандидата в митрополиты – тверского иерарха Геронтия, Юрий, рассчитывая на те же силы, выдвинул другую кандидатуру – Галицкого иерарха Петра, поддержанного Галицким князем Юрием Львовичем. При активном содействии ордынской дипломатии новым митрополитом был поставлен последний, а в 1308 г. состоялось поставление Петра с обязательством постоянного пребывания во Владимире, а потом и в Москве.[11, с.111]

    Этот  митрополит, уже в XIV в. объявленный святым, небесным покровителем московских князей, при жизни отнюдь не был добрым гением их дома. Лишь обстоятельства принудили его к временному сближению с московскими князьями. Появление Петра во Владимире-на-Клязьме было враждебно встречено великим князем Михаилом Тверским. Вместе с тверским епископом Андреем он обратился к патриарху с обвинениями в симонии.[1, с.33]

    Для рассмотрения тверских жалоб на Русь прибыл патриарший посол и был созван в 1310 г. съезд церковных и светских владык в Переяславле-Залесском. Этот город принадлежал московским князьям, и влияние врагов Петра здесь было не так велико, как во Владимире. Поэтому, несмотря на все усилия обвинителей, собор оправдал Петра при поддержке светских лиц, возглавляемым московским князем. [43, с.63]

    Уже в 1311 г. Петр нанёс ответный удар тверским князьям. Он не благословил приехавшего  во Владимир-на-Клязьме тверского  княжича Дмитрия. Тверичи ещё не раз посылали обвинения против митрополита, но безрезультатно. В целом отношения митрополичьей кафедры с Тверью оставались натянутыми.

    Не  находя общего языка с тверскими  князьями, Петр в то же время избегал открытого сближения с князьями московскими. Летописи почти не упоминают о деятельности Петра в 1315-1325 гг., то есть в период наиболее ожесточённой борьбы между Юрием московским и тверскими князьями. Да и за период с 1318-1322 гг., великокняжеский престол занимал Юрий, также нет сведений о совместных акциях его и митрополита. Лишь после того, как великим князем стал Дмитрий (сын Михаила), положение изменилось. Опасаясь вспыльчивого и скорого на расправу Дмитрия “Грозные очи”, Петр начал искать сближения с московскими князьями. Он переселяется из Владимира в Москву и, в пику тверским князьям, поощряет Ивана Калиту на постройку Успенского собора.[1, с.33-34] В 1325 г. именно в Москве он поставил Новгороду архиепископа Моисея, в начале 1326 г. был в Москве на похоронах Юрия Даниловича.[4, с.36 ]

    И митрополит, и московские князья были заинтересованы в перенесении митрополичьей резиденции в Москву. На это были свои причины. Классики марксизма-ленинизма считали, что этому способствовал быстрый рост хозяйственного и политического значения Москвы в первой половине XIV в.[16, с.43] Пл.Соколов считает, что московские князья предоставили митрополитам особо важные льготы по сравнению с тем, что получали епископы в других княжествах. М.И.Тихомиров полагает, что дело не только в одних льготах, а в том, что московские князья обладали достаточной силой, чтобы поддержать угодных для них кандидатов на митрополичий престол. Немалое значение имело центральное положение Москвы и относительное удобство сношений с Константинополем.[41, с.32] Н.С.Борисов считает, что Москва была крупнейшим городом митрополичьей епархии. А обедневший и разоренный татарами Владимир уже не мог служить достойным местопребыванием для главы Русской Церкви. Впрочем, Петр не имел возможности оставаться на одном месте. Он продолжал странствовать по Руси. Лишь в самом конце жизни он избрал своим любимым пристанищем Москву.[1,с.34]

    Дружба  одного из сильнейших княжеских семейств Северо-восточной Руси была необходима святителю хотя бы потому, что в  эти годы существенно ослабли  его позиции в Северо-восточной Руси. Не позднее 1317 г. там возникла литовская митрополия, которая после Галича и Галицкой митрополии была очагом церковного сепаратизма. Конечно, Москва не могла помочь Петру в решении этих проблем, но именно отсюда открывался самый короткий путь в Орду, поддержка которой могла стать решающим аргументом  при решении церковных дел.[2, с.190-191] В свою очередь, поддержка церкви обеспечила московскому князю преобладание над другими князьями.[41, с.32]

    Помимо  внутри церковных конфликтов Петра  беспокоили и внешние угрозы. Поддержка сильной княжеской власти необходима была для борьбы с экспансией на Русь других вероучений, таких как мусульманство и всевозможные ереси, например несторианство.[2, с.191-193]

    Таким образом, в первой четверти XIV в. сложились  предпосылки для сближения московских князей и митрополита. Но в отношении митрополитов к междукняжеской борьбе на Руси постоянно заметна противоречивость и двойственность. В этот период нельзя говорить о прочном и длительном союзе митрополичьей кафедры с одним из двух ведущих политических центров – Москвы и Твери. Колебания митрополитов в сторону той или иной княжеской династии сиюминутными политическими соображениями. Политическая стратегия кафедры сводилась к выжидательному нейтралитету.

    Во  главе русской церкви в период с 1328 по 1353 гг. находился ставленник константинопольского патриарха Исаии  Феогност. Иван Калита ожидал увидеть  на кафедре своего ставленника –  архимандрита Феодора, которого в конце жизни Петр наметил своим преемником. Но его кандидатура была отвергнута патриархом по чисто политическим мотивам. Зная о московском споре за власть, византийцы опасались, что митрополит из русских не сможет сохранить нейтралитет и быстро окажется на острие политической борьбы. Кроме того, патриарх не хотел ставить на митрополичью кафедру второго подряд митрополита из русских, и создавать тем самым определённую традицию.[4, с.45]

    Иван  Калита не повторил ошибки Михаила  Тверского и, насколько известно, постоянно стремился быть в добрых отношениях с Феогностом. Что касается митрополита, то его в клерикальной и исторической литературе обычно изображают верным сподвижником и надёжным помощником Ивана Калиты.[1, с.36] Новый подход к деятельности Феогноста по отношению к процессам усиления Московского княжества высказывает в своих работах Н.С.Борисов. По его мнению, источники не дают оснований говорить о какой бы то ни было активной  поддержке, оказанной митрополитом Феогностом при решении важнейших внутриполитических вопросов того времени. В качестве такой активной поддержки обычно приводится эпизод с князем Александром Михайловичем Тверским. После восстания в Твери в 1327 г. он вынужден был бежать в Псков. Иван Калита вместе с другими Русскими князьями и новгородцами пошёл на Псков ратью, требуя выдачи тверского князя. Однако лишь после того, как митрополит отлучил от церкви мятежного князя и укрывших его псковичей, князь Александр вынужден был покинуть город и бежать в Литву. Нельзя, однако, выпускать из виду, что в этой истории митрополит мог выступать не как добровольный помощник Калиты, но как лицо, зависимое от ордынского царя. Преследование опального тверского князя отвечало интересам московского князя, но велось оно по распоряжению Узбека, и Феогност, который как раз готовился совершить путешествие в Орду, не мог уклониться от этого дела. Впрочем, по некоторым сведениям, он тянул до последнего, надеясь, что Калита сумеет разрешить вопрос без его вмешательства. Судя по всему, митрополит не стремился устранить с политической сцены главного противника Ивана Калиты. Отъезжая в Литву, тверской князь оставил  в Пскове княгиню и свой двор и вернулся туда через полтора года. На протяжении 30-х гг. Александр княжил в Пскове и даже приезжал в Тверь, не опасаясь новых неприятностей от митрополита, хотя формально отлучение ещё не было с него снято.

    Кроме истории с отлучением Александра Тверского, летописи не содержат примеров прямого участия митрополита  в междукняжеской борьбе, фактов, которые  можно было бы истолковать как  открытую помощь Феогноста московским князьям. Источники не дают оснований для уверенности даже в том, что Феогност постоянно жил в Москве. Напротив, летописи сообщают о его длительных путешествиях по Руси и за её пределами. В ряде случаев он явно действовал вопреки интересам московских князей. Так, в 1336 г. князь Михаил Тверской принял от Феогноста благословение и молитву. Вскоре он отправился в Орду и получил назад Тверское княжение. Возврат Михаила в Тверь было политическим поражением Ивана Калиты, одним из виновников которого он имел основание считать Феогноста.[1, с.36]

    Резкий  конфликт между митрополитом и московским князем произошёл в 1337 г. в связи  с намерением Симеона Ивановича  вступить в третий брак. “А женился князь великий Семен, утаився митрополита Феогноста, митрополит же не благослови его и церкви затворит” – сообщает летопись. Брак Симеона с дочерью казненного в Орде в 1339 г. Тверского князя Александра Михайловича Марьй имел большое политическое значение и должен был послужить укреплению московского влияния в Твери, а также организации совместной борьбы против усиливавшегося натиска Литвы. Противодействие митрополита этому браку осложняло исполнение политических планов московского князя. Лишь ценной щедрой “милостыни”, посланной константинопольскому патриарху, Симеон сумел получить от него разрешение на брак.[1, с.37]

    Взаимная  неприязнь между московскими  князьями и Феогностом усугублялась проявлениями присущей митрополиту  склонности к стяжательству. Особенно часто страдали от произвола и  корыстолюбия митрополита новгородцы.[4, с.57-58] Имели под собой реальную основу и жалобы на сребролюбие Феогноста в Орде, вызвавшие ограничение церковных льгот. По наблюдениям С.Б.Веселовского, ко времени Феогноста относятся первые определённые указания на приобретение митрополичьим домом земельных владений в Московском и других уездах. [1, с.37]

    Прямым  следствием военно-политических успехов  Москвы стало каменное строительство  в Московском кремле, в частности, четырёх новых храмов: Спаса, Михаила  Архангела, Иоанна Лествичника и апостола Петра. Эти храмы были не просто приманкой для митрополита. Таким образом, Иван Калита создал в своей столице общерусский архитектурный пантеон. Москва не только обгоняет Тверь по количеству каменных храмов, важнейшему показателю экономического потенциала княжества, но и получила возможность претендовать на роль религиозного центра всей Северо-восточной Руси.[1, с.38] По словам Борисова Н.С. “Москва стараниями Калиты превратилась в религиозный центр ещё до того, как она стала местом пребывания митрополита Киевского и всея Руси”.[4, с.50] Целью этой строительной кампании стало повторение в Москве церковно-государственной символики Владимира-на Клязьме, воплощённой в белокаменных храмах.[2, с.254]

    Весьма  странную для надёжного помощника  Москвы позицию по отношению к этому строительству занял Феогност. Летописи упоминают лишь об участии митрополита только в освящении Архангельского собора 20 сентября 1333 г.[1, с.39] Но на это была своя причина. Храм во имя предводителя небесного воинства был широко распространён в юго-западной и северо-восточной Руси. Чествование Михаила утверждало мысль о единстве русской митрополии, о сохранении под своей властью православных епархий Юго-западной Руси. Для Ивана Калиты этот культ символизировал готовность к самопожертвованию, непокорность Орде, сопротивление. Таким образом, освящение Архангельского собора в 1333 г. – это один из тех случаев, митрополит, преследуя свои цели, объективно сыграл на руку московским князьям.[4, с.51-52]

    Традиционным  примером услуги, оказанной Феогностом московскому княжескому дому в области идейной борьбы, обычно называют канонизацию митрополита Петра. Этот акт существенно укрепил престиж Москвы как религиозного центра и способствовал её политическим успехам. Но канонизацию Петра историки связывают с деятельностью не Феогноста, а Ивана Калиты, который явился заказчиком этих работ, исполнителями которых явились московские книжники, зодчие и проповедники.[1, с.39]

    Примером  содействия Феогноста московскому  князю в церковно-политической сфере часто считают утверждение им Алексея в качестве своего преемника на митрополичьей кафедре. Однако нельзя забывать, что в 1357 году, когда митрополит возвел Алексея в сан епископа Владимирского и благословил его в своё место на митрополию, политическое лицо митрополичьего викария было далеко не столь определённым, как впоследствии. Кандидатура Алексея имела в глазах Феогноста одно весьма существенное достоинство. Сын черниговского боярина Фёдора Бяконта, выехавшего на московскую службу в самом конце XIII в., Алексей лучше других знал обстановку в брянско-черниговских землях, что имело существенное значение для борьбы за сохранение единства русской митрополии, юго-западной епархии, которая находилась под властью великого князя литовского Ольгерда и польского короля. Эту задачу ставил перед митрополитом всея Руси константинопольский патриарх.

    Спорным является мнение, будто в сохранении единой русской митрополии были заинтересованы московские князья. События второй половины XIV в. показали, что свой митрополит, хотя бы и не признанный Польшей и Литвой, был для московского князя полезнее, чем иерарх, сохранявший единство путём лавирования между различными политическими центрами.[1, с.40]