Менталитет и политическая культура римских граждан

   Таким образом, основными  чертами римской религии являлась  бедная мифология и размытость  образов богов. Все это нашло  отражение в римском менталитете.  Так, по утверждению Велишского  Ф, одним из главных следствий  не развитой мифологии стала  ориентация римлян на земную жизнь, т.к. отсутвовали представления о загробном мире.¹⁰⁹ Кроме того, как уже нами отмечалось, в религиозной жизни также нашло свое отражение повсеместное стремление римлян к соблюдению внешних форм. По сути, вся религиозность римлян сводилась знаниям о том, как именно следует почитать богов и в какую минуту просить у них помощи. Обстоятельно и точно разработанная система жертвоприношений и обрядов составляла всю религиозную жизнь римлян. Винничук отмечал, что римляне представляли себе богов подобными преторам и были убеждены, что, как и у судьи, у них проигрывает дело тот, кто не разбирается в официальных формальностях. Поэтому существовали книги, в которых все было предусмотрено и где можно было найти молитвы на все случаи жизни. Правила следовало точно соблюдать, любое нарушение сводило на нет результаты богослужения.¹¹⁰

      Римлянин все время пребывал в страхе, что совершил обряды не так, как следует. Достаточно было малейшего упущения в молитве, какого-то не предписанного движения, внезапной заминки в религиозном танце, порчи музыкального инструмента во время жертвоприношения, чтобы один и тот же обряд повторяли заново. Бывали случаи, когда раз тридцать все начинали сначала, пока жертвоприношение не выполнялось безупречно. Совершая молитву, содержащую просьбу, жрец должен был следить за тем, чтобы не опустить какого-либо выражения или не произнести его в несоответствующем месте. Поэтому кто-нибудь читал, а жрец повторял за ним слово в слово, читающему был придан помощник, который следил, правильно ли все читается. Особый слуга жреца наблюдал за тем, чтобы присутствующие хранили молчание, и одновременно трубач изо всех сил дул в трубу, чтобы ничего нельзя было услышать, кроме слов произносимой молитвы.¹¹¹

      Каждая неудача, произошедшая в жизни римлянина, хотя бы самая пустячная, каждый успех, хотя бы самый ничтожный, были проявлением гнева или благосклонности божества. Римлянин знал богиню лихорадки — Фебрис, бога Вермина, насылающего паразитов на скот, отмечал праздник моли и мышей… Эта суеверная мелочность неоднократно вызывала насмешки. «Каждый в своем доме, — писал Аврелий Августин, — имеет одного привратника, и этого в общем достаточно, так как он человек. Но они поместили здесь аж трех богов: створки отдали под опеку Форкула, петли — богине Кардеа, а порог — богу Лименту. По-видимому, этот Форкул неумел одновременно стеречь петли и порог».

        Из-за подобной  щепетильности, римляне предпочитали  не обозначать бога определенным  полом или именем. Все божества были совершенно безлики. В молитвах сохранялась та же осторожность, и обычной была формулировка: «Юпитер Преблагой Величайший или если тебе угодно называться каким-нибудь другим именем» или «Бог ли ты или богиня, муж ли ты или женщина». На Палатине  до сих пор стоит алтарь, на котором нет ни какого имени, а лишь уклончивая формула: «Богу или богине, мужу или женщине», и уж сами боги должны были решать, кому принадлежат жертвы, принесенные на этом алтаре.¹¹²

     Однако у подобной  аморфности религиозных представлений  есть свои несомненные плюсы. Один из них – легковосприимчивость римской религии к чужим богам. Как правило, завоевав новую территорию, римляне стремились «подружиться» с богами, которым поклонялись в данной местности, для чего эти боги присоединялись к римскому пантеону. Сохранилась надпись, указывающая формулу, по которой жрец призывал  Карфагенских богов: «Богиня ты или бог, который простираешь опеку над народом или государством Карфагенским, ты, который покровительствуешь этому городу, к тебе возношу молитвы, тебе воздаю почести, вас о милости прошу, чтобы оставили народ и государство карфагенян, чтобы покинули их храмы, чтобы от них ушли. Переходите ко мне в Рим. Пусть наши храмы и город будут вам приятнее. Будьте милостивы и благосклонны ко мне и народу римскому и к нашим воинам так, как мы этого хотим и как это понимаем. Если сделаете так, обещаю, что вам воздвигнут храм и в вашу честь будут учреждены игры».¹¹³

      Таким  образом, римская религия и  менталитет находились в тесной  взаимосвязи, влияя друг на  друга. Это делала религию одним из самых эффективных рычагов воздействия на процесс трансформации римского менталитета, чем в последствии и воспользуются императоры династии Юлиев-Клавдиев.

         Еще один компонент, характеризующий  менталитет изучаемого общества - национальный прототип или образ положительного национального героя - характеристика, показывающая личные устремления большинства членов данного общества. «В устном творчестве всех народов герои характеризуются многими чертами, которые свидетельствуют о богатстве человеческой натуры. Даже если о том или ином положительном персонаже говорится только одним или двумя словами, то эти слова оказываются столь емкими, что в них отражается весь спектр характеристик личности»¹¹⁴. Однако в менталитете национальный прототип представлен не как конкретная личность, а как квазиличность - личность не связанная с конкретным, реально существующим индивидом, но, тем не менее, отраженная в сознании других людей наподобие реальной личности благодаря процессу персонализации. Эта квазиличность включена в социум и оказывает на других личностей не меньшее влияние, а иногда и большее, чем реально существующие люди: им подражают, с ними связывают свои идеалы, о них создают произведения искусства, на их примере могут воспитываться целые поколения. Таким образом, квазиличность в какой-то степени являет собой квинтэссенцию менталитета.

   Для римлян, с их плохо развитой мифологией, воплощение национального прототипа шло по большей части не через персонификацию, а через символы. Символом мог являться не столько сам человек, сколько его поступок, отражающий те добродетели, которыми должен обладать каждый римлянин.

     Можно заметить в римской истории  ярко выраженное стремление людей взять за образец для подражания некоторые поступки, как правило, такие, когда человек ради интересов государства жертвует своей жизнью или жизнью близких. Ранняя история Рима в изложении Тита Ливия изобилует примерами, когда такого рода поступки совершались именно в назидание потомкам.

    «Так погибнет всякий, кто перескочит через мои стены!» - воскликнул Ромул, убивая своего брата, который перепрыгнул через стены только что  основанного города ¹¹⁵.

      «Так погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!» - восклицает Гораций, убивая свою сестру.¹¹⁶

     «...И пусть никакой распутнице пример Лукреции не сохранит жизни!» -с такими словами подвергшаяся насилию Лукреция поражает себя ножом в сердце¹¹⁷.

       Демонстративное поведение, о котором уже шла речь, здесь, на наш взгляд, налицо так же, как и сочувственный отклик на него со стороны общества. Можно предположить, что та особенность римской культуры, о которой шла речь выше, способствовала тому, что образцовые поступки предков надолго сохранялись в памяти римлян, а установленные ими нормы поведения брались за образец. Полибий в своем труде считает необходимым уделить внимание тому, как у римлян «непрестанно возобновляется память о заслугах доблестных мужей, а через то самое увековечивается слава граждан, совершивших что-либо достойное, имена благодетелей отечества становятся известными народу и передаются в потомство...»¹¹⁸.

   Старина у римлян  всегда почиталась за идеал  и соответствие этому идеалу  и должно было характеризовать  человека как ответственного  гражданина. Нормы поведения, система ценностей, традиции, обрядовые и культовые действа считались унаследованными от предков. Именно mos maiorum определяли поведение римлян и в религии, и в быту, и в общественной жизни, и в политике.

         Говоря о традициях, необходимо заметить, что римское общество было очень восприимчиво к их введению не только в ранний период своей истории, но и в последующие эпохи. На наш взгляд, это в некоторой степени связано с так называемым «театральным сознанием» античного человека, о котором писали Г. С. Кнабе и И.А. Протопопова.¹¹⁹ Оно находило свое выражение в стремлении подражать выдающимся людям, выдающимся поступкам, воспроизводить события, которые однажды произвели большое впечатление. Александр Македонский подражал героям Гомера, Марк Антоний подражал Александру, Калигула подражал Ксерксу. Подражание это, как замечают авторы, касалось главным образом не внутреннего смысла происходящего, а внешних действий.¹²⁰ Снова дает о себе знать ориентация не внешнюю форму, о которой уже шла речь. Между тем, постоянное стремление римлян к внешнему воспроизведению тех ситуаций и действий, которые некогда произвели сильное впечатление, приводит к тому, что на римской почве очень легко приживаются новые традиции. Легко заметить стремление римлян сделать традицию из всего, что в определенный момент сыграло более или менее важную роль.

§3. Процесс трансформации  менталитета римских граждан  при Юлиях-Клавдиях.

     Как известно, общество особенно восприимчиво к нововведениям в периоды нестабильности, социальных потрясений и смут. Именно в такой ситуации зародилась и начала свое становление система принципата.

     Как уже  нами отмечалось, для укоренения  новой системы требовались основательные  изменения в менталитете граждан  Рима. Политический аспект этих  изменений будет подробно рассмотрен в главе III данного исследования. Сейчас же обратим свое внимание на процесс трансформации психолого-этических аспектов социума. Самое главное, что нуждалось в изменении – невосприятие римлянами власти одного человека. Однако после долгих лет гражданских войн, экономической и политической разрухи граждане Рима подсознательно были готовы воспринять власть того, кто сумеет вывести страну из бедственного положения. В принципе, римское законодательство предполагало для таких ситуаций назначение диктора и сосредоточение в его руках всех ветвей власти сроком на полгода, после чего следовало вновь вернуться к прежнему коллегиальному управлению. Однако к началу I века до н.э. вера в эффективность института диктаторства почти совсем угасла. В таких условиях сильный и харизматичный лидер  получал все возможности для сосредоточения власти в своих руках.

    Этим фактором  и воспользовался Октавиан. Перед  ним стояла непростая задача  – укрепить не только свою  власть, но и удержать ее для  своих потомков. Для этого требовалось  не просто дать населению то, чего от него ждали, т.е. в  первую очередь мира и процветания. Нужно было воспользоваться глубинными рычагами воздействия на сознание масс, причем не только запустить длительный процесс трансформации ментальных основ социума, но и сразу задать ему направление. Способ воздействия изначально был выбран верно - воздействие на население через три фактора:

• приверженность римлян к старине, вплоть до возведения ее в культ;
• приверженность римлян исключительно к внешней стороне всех процессов;
• гибкость религиозного сознания.

   Таким образом,  очерчивалось три способа воздействия, которыми Октавиан и воспользовался, поставив систему сложившихся в обществе традиций и обрядности на службу новой политической системе. Однако здесь стоит обратить внимание на тот факт, что инициатива здесь исходила не только «сверху». В периоды социальных катаклизмов, как правило, обществом остро осознается необходимость неких идей, вокруг которых можно было бы объединиться, сплотить свои силы. Пока жива такая идея - живо и общество. Но для поддержания идеи необходимы определенного рода действия: как правило, такими действиями становятся поддержание традиций, совершение обрядов, воспроизведение ритуалов. Известно, что в мировой истории ритуал широко применяется как способ формирования уважения к авторитетам и внушения каких-либо идей. При этом в процессе переплетения конкретно-исторических условий, специфических особенностей культуры и личностных качеств политических деятелей нередко возникают противоречивые и двусмысленные ситуации, анализ которых представляет интерес для нашего исследования.

    После гражданских войн, когда традиционные устои пошатнулись и система моральных норм и духовных ценностей казалась нарушенной, Август энергично взялся за восстановление mos maiorum. В литературе достаточно подробно освещается вопрос о том, как это делалось и какое имело значение. Достаточно лишь еще раз напомнить о том, как важна была для римлян благочестивая старина и как ревностно они берегли свою историческое наследие. Поддерживая исторические традиции, римляне постоянно напоминали сами себе о важнейших событиях в своей истории, укрепляя таким образом сознание своего собственного величия. Например, хижину легендарного основателя города Ромула постоянно возобновляли с той целью, чтобы она была сохранена для потомков. Между тем, в восстанавливаемые традиции постепенно вплетались новые элементы, связанные ни с чем иным, как с именем и личностью первого императора. Позаботились об этом в первую очередь, конечно же, сам Август и его окружение, однако необходимо обратить внимание и на ту легкость, с какой общество воспринимало нововведения. Более восприимчивыми к ней оказались восточные провинции, и постепенно с востока на запад по всей империи прокатилась волна обожествления принцепса, обрастая ритуалами и превращаясь в традицию.

Вставив один раз имя  Августа в молитву, общинные религиозные коллегии упоминали его затем постоянно; помолившись один раз гению Августа, римляне продолжали это делать и в дальнейшем. Клясться его именем, произносить его при свершении религиозных церемоний, выкрикивать на праздниках стало вначале нормой, затем - привычкой и, наконец, - традицией. Здесь уместно процитировать Г. Лебона: «Часто повторяемая идея, в конце концов, врезается в самые глубокие области бессознательного, где именно и вырабатываются двигатели наших поступков».¹²¹ Именно это явление и имело место в данном случае. Имя Августа как заклинание римляне стали повторять постоянно, при каждом удобном случае.

Комедийную иллюстрацию  к этим словам мы находим в «Сатириконе» Петрония: на пиру у Трималхиона к столу подают очередное кушанье, из которого брызгают струи шафрана. «Полагая что блюдо, окропленное соком этого, употребляющегося лишь при религиозных церемониях растения, должно быть священным, - говорит рассказчик, мы встали и громко воскликнули:

-Да здравствует божественный Август, отец отечества!¹²²

Таким же образом в  традицию превратилось принесение присяги на верность императору в первый день года. По поводу происхождения этой традиции в литературе есть мнение, что начало ей было положено либо клятвой, данной Юлию Цезарю в конце 45 - начале 44 гг. до н. э., либо клятвой принесенной в 32 г. до н. э. Октавиану. П. Геррман считает, что при Августе принесение этой клятвы еще не носило систематического характера и не превратилось в институт.¹²³ Однако по сообщению Диона Кассия это происходило уже при Августе каждый год и, видимо, столько лет подряд, что к этому успели привыкнуть¹²⁴.