Становление свободы: от природного к социокультурному бытию

Если бы материя была вещью  в себе, то... она совершенно отличалась бы от души.... Но материя есть только внешнее явление, субстрат которого нельзя познать никакими данными предикатами; стало быть, я могу допустить, что субстанция, которой (когда речь идет о нашем внешнем чувстве) присуща протяженность, сама по себе обладает мыслями и может сознательно представлять их себе посредством своего собственного внутреннего чувства. Таким образом, то, что в одном отношении называется телом, могло бы быть в другом отношении также мыслящим существом..." 32.

В этом фрагменте была впервые  в четком виде сформулирована та наиболее лаконично представленная в последнем  предложении позиция, которая приобрела впоследствии чрезвычайно широкую популярность33 и которая и составляет существо трансцендентного феноменизма. Намеченная здесь версия может быть лаконично представлена следующим образом.

Протяженный мир материальных предметов (в частности, мозг, само человеческое тело) и непротяженный мир чувств, мыслей и т.п. не взаимодействуют друг с другом и не могут взаимодействовать, поскольку ни тот, ни другой не имеют самостоятельного существования, а представляют собой различные явления одного и того же. Различие же их обусловлено тем, что в качестве явлений они построены различными способами: последний посредством только одной априорной формы чувственного созерцания - времени, первый - посредством времени и пространства.

Именно так интерпретированный взгляд Канта вошел в историю рассматриваемой проблемы. Именно его ассоциируют с Кантом как XIX, так и XX век. Так, А. Риль в прошлом столетии цитировал и комментировал Канта следующим образом: "Основа телесных и душевных явлений, сама по себе, ни материя, ни мыслящее существо". Это критическое положение направлено столько же против спиритуализма, как и против материализма. Оно стоит за существование одной единой в себе основы обоесторонних, телесных и душевных явлений, и ограничивает познание о ней этими именно явлениями и их эмпирическим соотношением"34. Подобным же образом трактовал Канта, уже в XX веке, М. Шелер: "Физиологический и психический процессы жизни онтологически строго тождественны, как предполагал уже Кант. Они различны лишь феноменально... Оба процесса - это лишь две стороны единого - как по своей структуре, так и по взаимодействию своих функций - надмеханического жизненного процесса. Таким образом, то, что мы называем "физиологическим" и "психическим", это лишь две стороны рассмотрения одного и того же жизненного процесса. Есть "биология изнутри" и "биология извне"35.

Между тем, хотя эта интерпретация  Канта стала практически общепринятой в мировой философской литературе, она по меньшей мере не точна. Как мы видели, во втором издании "Критики...", своем последнем слове по данной проблеме, Кант трактует вопрос иначе. Другое дело, что агностический пафос позднейшей трактовки не вдохновил тех, кто впоследствии все же пытался продвинуться к решению. Разумеется, ближе им оказалась гораздо более конкретный ранний вариант. Впрочем, как уже говорилось, два его подхода в принципе могут быть согласованы, ибо в позднейшем варианте Кант в своем агностицизме не только ничего не утверждает, но и ничего уверенно не отрицает. Что же касается первого издания, то и там он говорит сугубо предположительно. В соответствующих цитатах я выделил эти слова: "я могу предполагать", "я могу допустить", "могло бы быть" и т.п. Но, так или иначе, взгляд был высказан и получил самостоятельную жизнь.

Первым, кто перевел изложенный взгляд с языка сослагательного на язык изъявительного наклонения, был Шопенгауэр. Трактуя кантовскую вещь в себе как волю ("Вещь в себе - только воля"36) и, вопреки Канту, не отличая ее от ее внутренней данности, он без обиняков писал: "Мое тело и моя воля одно и то же ... то, что я как созерцательное представление называю моим телом, я называю это, сознавая это совершенно иным, ни с чем не сравнимым образом, моей волей"37. Кроме того, Шопенгауэр сделал еще один важнейший шаг: он впервые применил идею онтологического тождества для объяснения соответствия внутренних и внешних изменений, внутреннего и внешнего процессов: "Акт воли и действие тела - не два объективно познанных различных состояния, связанные причинностью, они не находятся в отношении причины и действия; они одно и то же, только данное двумя совершенно различными способами: одним - совершенно непосредственно, другим - в созерцании для рассудка. Действие тела не что иное, как объективированный, т.е. вступивший в созерцание, акт воли"38; "...весь ряд поступков, а следовательно, и каждый отдельный поступок, а также их условие, само тело, которое их выполняет, следовательно, и процесс, посредством которого и в котором оно пребывает, - не что иное, как проявление воли, зримость, объектность воли"39. Таким образом, именно Шопенгауэр первым сформулировал в законченном виде трансцендентный феноменизм. И хотя неразрывно связанная с проблемой соотношения тела и души шопенгауэровская интерпретация вещи в себе как воли есть его совершенно оригинальный, никак не производный по отношению к Канту, тезис, сама впервые последовательно проведенная им линия феноменизма целиком находится внутри кантовского поля, к которому и должна быть отнесена.

Попытаемся теперь подвести итог рассмотрению кантовской версии феноменизма. Во-первых, она  объясняет соответствие психического и физического рядов. Во-вторых, она также объясняет различие этих рядов - это их различие как феноменов. И все же познающий дух человечества не в состоянии остановиться на Канте, ибо сам трансцендентальный субъект и априорные формы, носителем которых как принципов конструирования феноменального мира он является, оказываются у Канта совершенно непостижимыми: "...на этот вопрос ни один человек не способен дать ответ; этот пробел нашего знания никогда не может быть восполнен, его можно только обозначить, приписывая внешние явления трансцендентальному предмету, который составляет причину этого вида представлений, но о котором мы ничего не знаем и никогда не будем иметь никакого понятия"40.

Трансцендентный феноменизм - единственный подход, в рамках которого намечается выдержанная от начала до конца внутренне непротиворечивая объяснительная схема для разрешения проблемы природы души в ее отношении к природе тела. Согласованность душевных и телесных процессов здесь может быть объяснена их онтологическим тождеством, а коренное различие - различием способов построения в качестве феноменов. Однако это пока не более чем схема. Для ее превращения в решение должна быть раскрыта - вопреки Канту - суть самих этих способов построения (форм).

·  Эмоционально-когнитивная концепция

Думаю, что этот параграф окажется наиболее трудным  для восприятия. Поэтому заранее  сформулирую те тезисы, которые в  нем будут обосновываться.

Здесь будет показано, что  тот якобы - согласно Канту - непостижимый ноуменальный процесс, который в  одном, внешнем, отношении открывается  как материальный, а в другом, внутреннем - как психический, есть не что иное, как рассмотренный  выше внутренний ориентационный процесс (ВОП). При этом энергетический подпроцесс ВОП раскрывается относительно его информационного подпроцесса в качестве эмоциональной стороны субъективной реальности (то есть эмоциональная сторона субъективной реальности есть внутренний феномен энергетической стороны ВОП), а информационный относительно энергетического - в качестве ее когнитивной стороны (то есть когнитивная сторона субъективной реальности есть внутренний феномен информационной стороны ВОП), при этом, конституируясь "друг через друга", они образуют единую эмоционально-когнитивную ткань.

Психические процессы фиксируются, как известно, только интроспективно. Дух объективизма, продолжающий господствовать в современном познающем сообществе (хотя теперь это господство уже не столь абсолютно), отнюдь не способствовал развитию интроспекции как метода исследования. Пожалуй, в особенности это относится к отечественной философской и психологической обстановке советского периода, ибо программный материализм бдительно уводил исследователей от зыбкой интроспективной реальности к незыблемой - на первый взгляд - почве объективных процессов41. Разумеется, рассматривая вопрос о генезисе и статусе психики, мы не будем пытаться обойтись без интроспекции.

Чем более развита субъективная реальность, тем богаче ее содержание, и тем, следовательно, сложнее вычленить в нем то, что является общей основой внутреннего мира. Между тем, нет сомнений, что прежде чем объяснять сложнейшие специфически человеческие субъективные феномены, необходимо понять эту общую основу, наиболее простой, базовый слой психики, развитие которого ведет к становлению бесконечного в своем богатстве и многообразии человеческого сознания. Если бы мы могли непосредственно проникнуть в психику муравья, наверное, это могло бы дать нам многое в познавательном отношении. Но человеку дан только его собственный внутренний мир. Тем не менее, у нас есть некоторая возможность "подглядеть" в психику, более простую, чем та, которую мы обычно можем в себе обнаружить.

Выше на основании принятых базовых онтологических гипотез обосновывался тезис о том, что более поздние, сложные и тонкие эволюционные приобретения являются, как правило, более хрупкими. Для живых организмов это, в частности, означает, что в критических (в самом широком смысле слова) ситуациях они выходят из строя, уступая место более грубым, древним, но и более надежным механизмам и структурам.

Как факт это давно и  широко известно. Применительно к  психике к этой мысли неоднократно возвращался Э. Кречмер. "Если - писал он еще в двадцатые годы - чрезмерно сильное раздражение от переживания поражает и парализует высшую личность, более глубокие филогенетические пласты психики испытывают изолированное раздражение и, занимая место более высоких механизмов, выступают на поверхность"42. В частности, он обсуждал "такое заместительное вмешательство глубоких механизмов в реакциях паники и ужаса"43. Попытаемся воспользоваться уникальной возможностью заглянуть через интроспективный анализ такого рода состояний сознания, достаточно типичных для экстремальных ситуаций, в эволюционное прошлое нашего внутреннего мира.

Удачный и яркий опыт интроспективного (в значительной мере) описания такого эволюционного "соскальзывания" - в случае панического бегства - есть у Л. Толстого в "Войне и  мире". Конечно, к художественному описанию нельзя относиться как к строго зафиксированному психологическому факту, но, во-первых, каждый может соотнести его с личным интроспективным опытом или с полученными из тех или иных источников знаниями об интроспективном опыте других людей, во-вторых, все эмпирически фиксируемые интроспективные факты, к которым далее придется апеллировать, будут вписываться в общее теоретико-концептуальное построение, развиваемое в данной работе.

Итак, к Толстому: "...Разгоряченная, чуждая физиономия этого человека, который со штыком наперевес... подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того, чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с ... чувством сомнения и борьбы... бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. одно нераздельное чувство страха ... владело всем его существом [выделено мной - Б.Ш.] ... он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное... лицо, и холод ужаса пробегал по его спине"44. И это бежал на глазах у солдат молодой дворянин, мечтавший о подвигах и не раз впоследствии демонстрировавший незаурядное мужество! Но вполне ли он это бежал, было ли это охваченное страхом существо Николаем Ростовым45?

Вот еще несколько образцов художественных интроспективно насыщенных описаний человека в подобных состояниях. Их автором является такой тонкий психолог как С. Цвейг.

"Страх овладел им, и  стыд, и ужас [выделено мной - Б.Ш.], неудержимое желание убежать,  исчезнуть, провалиться сквозь  землю, только бы не встречаться с ней взглядом. Он бросился к двери, сбежал с лестницы, выскочил на улицу - скорей, скорей, будто за ним гналась целая свора собак"46.

"Он бежал, не помня  себя [выделено мной - Б.Ш.], не чувствуя  под собой ног, и вдруг опять  очутился перед виллой..."47.

"Фрау Ирена вся вздрогнула  от такого оскорбления, но, увидев, что противница посторонилась,  выбежала на улицу, не помня  себя и задыхаясь, как самоубийца бросается с башни. В глазах у нее темнело, лица прохожих казались ей уродливыми масками. Но вот, наконец, она добралась до наемного автомобиля. стоявшего на углу, без сил упала на сиденье, и сразу все в ней застыло, замерло. Когда же удивленный шофер спросил, наконец, странную пассажирку, куда ехать, она несколько мгновений тупо смотрела на него, пока до ее ошеломленного сознания дошли его слова" [выделено мной - Б.Ш.]48.

Слова, которые выделены в  этих фрагментах, подчеркивают два взаимосвязанных момента, характерных для описываемых состояний сознания: во-первых, полную захваченность субъекта эмоцией и, во-вторых, полную дезорганизацию его Я, лишь постепенно реструктурирующегося впоследствии. Эмоция, всецело захватившая субъекта, непосредственно направляет его поведение. Обратимся еще раз к Кречмеру: "Действие вместе с аффективным побуждением, которым оно вызвано, образует упорядоченное и осмысленное целое. Но оно отколото от остальной личности..."49. По сути дела, эту же мысль высказывает и С.Л. Рубинштейн: "Действие в состоянии аффекта, т.е. аффективное действие, как бы вырывается у человека, а не вполне регулируется им"50. Здесь действительно нет цельного "Я", но столь же верно, что нет и полной дезорганизации поведения. В подобных ситуациях "в большинстве случаев сохраняются ... избирательность поведения, возможность самостоятельно находить выход из затруднительного положения"51. Иными словами, здесь сохраняется некое психическое целое, осуществляющее ситуативную ориентацию. Каково же содержание этого целого?

Тотально господствующая в субъективной реальности эмоция не определяет конкретных деталей поведения, задавая ему лишь принципиальную направленность. Причем если Николай Ростов бежит по полю, то фрагменты Цвейга относятся к персонажам, передвигающимся в гораздо более сложном окружении: в первом случае это дом, во втором - лес, в третьем - неопределенный городской ландшафт. Ясно, что в этих условиях эмоция как таковая не может обеспечить эффективного перемещения. Чтобы субъект не разбился, в его психике должны присутствовать также образы препятствий. Рассмотрим в качестве модели ситуацию, когда охваченное паникой существо бежит по ровной поверхности, где не надо следить за рельефом, но где могут встречаться различные препятствия (группы препятствий): деревья, столбы, здания, заборы и т.п.

Быстро перемещаясь по прямой и вдруг заметив стоящее  на пути, например, дерево, (восприняв его световой репрезентант), беглец должен будет резко сменить направление движения, а если и там дерево - сменить его снова, и так пока не найдет свободного пространства перед собой. Нетрудно видеть, что внешний рисунок его поведения таков же, как при рассмотренной выше общеактивационной ориентирующей реакции (ООР) на световой репрезентант твердого тела. Однако сейчас нас интересует не поведение в его объективном описании, а содержание субъективной реальности. Таким содержанием, как мы видели, выступает, во-первых, эмоция, а именно - всеобъемлющий страх, во-вторых - образы (восприятия) препятствий, возникающих на пути. И вот здесь - переход к более глубокому интроспективному анализу, который должен дать ответ на вопросы, "что же это такое - образ (элементарный, образ-восприятие)?" и "что же это такое - эмоция (тоже элементарная, в конкретном случае - эмоция элементарного страха)?". Причем речь идет именно об образе и об эмоции, то есть о том, что дано только интроспективно, а не о соответствующих им физиологических процессах. Об этих процессах субъект может не иметь никакого представления, имея, тем не менее, образ и будучи в состоянии сообщить об этом другому субъекту, который вполне его поймет даже в том случае, если тоже не знает ничего о физиологии.