Феноменология культуры

      Путь  Гуссерля лежит от чисто логических, семантических или онтологических  исследований, которые он проводит  в своих ранних дофеноменологических  работах (напр., в «Логических  исследованиях»), к анализу интенционально-имманентных, а затем и трансцендентальных источников познания, к описаниям выявленных феноменологических структур сознания. Это и будут в строгом смысле  «феномены», или феноменологические «факты».

     Факты подобного  рода (факты как следствия проведенной  феноменологической, трансцендентальной и эйдетической редукций) Гуссерль определяет как “конституированные “по мере сознания” ... чувственные явления”, или феноменологические факты в строгом смысле. Феноменология является наукой о феноменах – фактах – в этом особом смысле, строго и последовательно выведенным Гуссерлем. Такая эйдетическая “наука о фактах, - пишет Гуссерль, - не может отказаться от своего права пользоваться сущностными истинами, имеющими касательство к индивидуальным предметностям, что принадлежат ее же собственной области”⁶¹. Полное описание этого фактического мира Гуссерль только намечает в Заключении к “Формальной и трансцендентальной логике”. Он предполагает осуществить это внутри новой феноменологической дисциплины - трансцендентальной эстетики. При этом всегда следует помнить об опасностях метабазиса (т.е. перехода с почвы феноменологии на почву частных наук, нацеленных на исследование «природы», «мира», «объективных вещей» и т.д.), о чем предупреждал Гуссерль, заботясь о предотвращении “порчи феноменологии” и о соблюдении “чистоты исследовательского региона”.

      При  этом следует понимать, что новая  степень феноменологической объективности  не дается раз и навсегда  в какой-то счастливый момент  времени, поскольку естественные  полагания коренятся в прирожденной натуралистической догматике сознания. Сознание, вообще говоря, просыпается в некотором смысле во втором акте своей деятельности и застает мир «готовых объектов», поэтому редукции должны осуществляться непрерывно и корректировать рефлексию, только в этом случае мы можем перейти к феноменологическому факту в строгом смысле слова. Феноменологическое описание разворачивается как подтверждение содержаний сознания «по мере познания», как прояснение действительного и кажимого, подлинного и мнимого, истинного и ложного в области суждения, ценностей, восприятий, репрезентаций, оценок а также заблуждений, ошибок, сознательного обмана и т.д. и т.д.. В общем виде Гуссерль формулирует проблему описания феноменов как  понимание того, каким образом “конституируются по мере сознания объективные единства любого региона”⁶². Итак, в дескрипции представлены и способ, и результат феноменологического анализа. Ее можно характеризовать и как полную определенность интенциональных предметов, и как аналитику сознания, в котором полагаются интенциональные данности, и как реконструкцию феноменологического метода в целом.

      Такой  ход исследований кажется Гуссерлю  чрезвычайно плодотворным, ведущим  к тотальному прояснению различных  данностей “вплоть до величайших  образований строгой теоретической науки и всей культуры”⁶³.

      Осуществил  ли сам Гуссерль в полном  объеме намеченную им феноменологическую  программу? Гуссерлевы работы  имеют экспериментальный характер. Характеризуя собственные исследования  таких важнейших для феноменологии предметов, как идеальный объект (такого рода предметы, как собор, картина, художник, прекрасное, пустота и т.д. и т.п. являются идеальными), “естественные трансцендентные вещи” (т.е такие, которые даны во внешнем опыте – в восприятии), аподиктическая очевидность (то есть то, что не требует своего рассудочного обоснования – а именно, феномены, произведенные сознанием в качестве «предметов»), Гуссерль признавался, что они затрагивают самую глубокую область феноменологической рефлексии, “в которой тень рискует уже не быть предварением явления, полем, открывающимся феноменальному свету, но вечно-ночным источником самого света...” Но трезво и оптимистически оценивая свой собственный аналитический метод, он писал: “В природе феноменологии и тех уникальных результатов, которыми все наше знание обязано ей, лежит то, что она постоянно рефлексивно прилагается сама к себе и что она, отправляясь от феноменологических начал, должна приводить к полной ясности сам метод, практикуемый ею”⁶⁴.

      Подведем  итог. Анализ дескриптивной феноменологической практики неизбежно приводит к обращению к главным темам феноменологии. Особое значение имеют феноменологические процедуры преодоления наивности сознания в естественной установке, уточнение смысла феноменологических редукций, определение оснований особой дескриптивной последовательности и логики анализа явлений. В отличие от гегелевского варианта философского анализа действительности, Гуссерль не испытывал искушения исчерпать предмет изучения, достигнув в исследовании окончательного и полного описания его сущности. Дескрипция – это описание, которое в соответствии с характером своего предмета – жизнью сознания, открывающейся в бесконечных многоообразиях и формах, –  принципиально не может быть завершенным. Тем не менее в дескрипции выявляются сущностные основы сознания, его “чистые” трансцендентальные (универсальные, необходимые) структуры. Потому анализ феноменологической дескрипции способствует прояснению природы сознания, а также содействует пониманию особого характера онтологической проблематики, поставленной в феноменологической теории.

  На основе дескриптивной практики феноменологи выдвигают главный аргумент в противостоянии всем видам позитивистски ориентированной философии: нет объективных данностей (качеств) мира, вкладываемых в восприятие, в суждение в качестве некоторого чистого природного, вещественного и независимого от сознания первичного материала. Эту мысль, вообще говоря, следует оформить тавтологически: предмет нашего сознания  - есть результат нашего сознания, и, соответственно, нет иной реальности, кроме реальности сознания. В феноменологии изживается иллюзия, что самые элементарные акты познания для достижения его «объективности» можно осуществить при нейтрализации самого сознания. Дескриптивная феноменология проявляет еще одно важное качество подлинной философии: всякая действительно серьезная методологическая работа - это философствование, когда не на кого переложить ответственность за каждый осуществляемый шаг и за результат, полученный (или не полученный) в итоге. Все это ни в коем случае не отрицает возможности задавать “частные вопросы”, анализировать конкретную область реальности, определенные конкретные  феномены. Философский метод вовсе не предназначен только для отвлеченного теоретизирования, но может и должен быть направлен на достижение реальных исследовательских целей, и в феноменологии ставится такого рода определенная “прикладная” задача: применяя метод феноменологического описания к культурно-историческим памятникам понять, как они (эти феномены) конструируются. Такого рода прикладное задание является, на наш взгляд делом, вполне заслуживающим критического и пристрастного анализа. Феноменология показывает, как переплетаются стремления продвинуться и совершить прорыв в строгой и консервативной описательной теории и, в то же время, остаться в ее пределах. Обращение нефеноменологического материала в феноменологический происходит “по мере феноменологического описания”.

Перечисляя материал, подлежащий заключению в скобки, Гуссерль называет природный мир, индивидуальные предметности, “конституирующиеся благодаря оценивающим и практическим функциям сознания, – всевозможные культурные образования, произведения технических и изящных искусств, наук, эстетические и практические ценности любого вида, а также “реалии” такого рода, как государство, нравственность, право, религия. Все эти предметы редуцированы в той мере, в какой они входят в рассмотрение не как единства значимости, а именно как культурные факты.

Смысл выключения в эйдетической редукции всего трансцендентно-индивиуального состоит в том, что это индивидуальное из региона вещной или событийной индивидуальности переводится в разряд индивидуальных событий потока сознания, проявляющихся в любых текущих отдельных переживаниях уже как имманентные, а не трансцендентные сущности, которые имеют принципиально иную структуру и последовательность описания.

      Удалось  ли Гуссерлю хотя бы в одном  произведении последовательно и  намеренно продемонстрировать дескриптивный  метод? Да, если иметь в виду  ту глубину аналитического предусмотрения, в котором поле феноменологических исследований оказывается всеохватывающим, а горизонтные структуры «жизненного мира» заданы не по своей конкретной наполненности, а по своей телеологической, т.е. – поставленной как  цель  исследования определенности. Нет, если рассматривать феноменологическое описание как готовую и исчерпывающую характеристику любого интенционального предмета.

ЛИТЕРАТУРА.

1. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии. М., 1999
2. Гуссерль Э. Идея феноменологии. СПб., 2006
3. Мотрошилова Н.В. Идеи I Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М., 2003
4. Абельс Х.  Интерпретация, идентификация, презентация. СПб., 1999
5. Антология реалистической феноменологии. М., 2006
6. Воронков В.В. Имманентное и трансцендентное. 2003

Лекция  7. Феноменология культуры как конкретная наука.

1. Проблема «практической философии».
2. Принцип феноменологических редукций.
3. Понятие «феномена». Структура феномена
4. Пример как коррелят феноменологического анализа
5. Возвращение к проблеме множественности описаний и к проблеме реального в феноменологии
6. Феноменологическое описание
7. Своеобразие «предметов культуры»

Феноменология как оригинальное направление философии связана  с  внутренним развитием дескриптивного метода, выражающемся в упрочении той рефлексивной воли Э. Гуссерля, которая руководила его поистине экспериментальными исследованиями. В чем состоит оригинальность феноменологической философии? Главное, что ее отличает – возможность применить дескриптивный метод как практику описания конкретных феноменов. В этом состоит ее прикладное назначение. Но освоить методику феноменологического описания – очень сложно.  Нужно в первую очередь прояснить, что такое феномен, в чем состоит его принципиальное отличие от «объективного предмета», прояснить структуру феномена, а потом уже в соответствии с ней строить феноменологическое описание, или феноменологическую дескрипцию.

Мы будем учиться  применять феноменологический метод  прежде всего  для описания феноменов  культуры. Что значит для культурологов  использовать философские достижения для описания своих предметов? Вообще все рассуждения о методологической ценности философии важны только в том случае, если мы на деле покажем его применение в понимании какого-либо явления («феномена») культуры. Вопрос о продуктивности метода, как и вопрос о состоятельности какой-либо философской школы имеет значение как прояснение возможности «совместных научных занятий в духе серьезного сотрудничества и нацеленности на объективно значимые результаты». Еще раз сформулируем проблему: как феноменологические исследования содействуют в реконструировании мира культуры в процессе его понимания и философского описания? В феноменологии описываются «феномены», - бесконечно разнообразные  предметно-смысловые модификации сознания, или его собственные порождения или произведения предметов и смыслов, причем дескриптивный метод – это описание феноменов как  конкретных структур сознания, их порождающей основы. Эта проблема осложняется еще и тем, что явления культуры – это предельно сложные для описания предметы, поскольку они принадлежат к тому классу явлений, которые принято называть «большими событиями в истории мира». Они всегда противоречивы в своих определениях, и поскольку  при описании феноменов культуры всегда реализуется принцип бесконечного множества возможных описаний, создается представление, что сама эта множественность разрушает предметную тождественность. Предметы не совпадают в своем содержании,  выявление сущностной основы «гасит» феномен, поскольку в нем как в явлении культуры важными оказываются и совпадающие и не совпадающие его содержания. Попробуем обратиться к конкретному примеру и решить проблему описания этого явления, опираясь на феноменологический метод. Как ни в какой иной философской теории, в феноменологии огромное значение имеют примеры, т.е. анализ конкретных случаев, имеющих структуру  феномена. Феноменология по своей сути – конкретная описательная наука. Оригинальность феноменологической философии состоит именно в   практике работы с примерами. При этом единичные случаи,  «феномены», или «экземплификации», не могут быть использованы как способ популяризации отвлеченной теории. Употребление примеров не мотивируется в феноменологии  ни потребностью образного усвоения метафизического материала, ни необходимостью его подтверждения (верификации). Другими словами, конкретный феномен (пример), который подвергается философской интерпретации не является в феноменологическом исследовании ни иллюстрацией, ни наглядным доказательством, ни приложением приблизительно подходящего случая к теоретической конструкции. Напротив, если пример привлекается в феноменологическом рассуждении, от него в дальнейшем невозможно освободиться, он врастает в исследование не как его, в общем-то, необязательный балласт, а как его единственно необходимое содержание. В этом смысле примеры не облегчают философское содержание, а вводят в него дополнительную сложность и напряженность. Они включаются в целостную структуру дескриптивного анализа. Обращение к примеру – длительная и сложная, многотрудная феноменологическая процедура.  Она не предполагает экономии аналитических ресурсов, а напротив, способствует необходимости задействовать все методологические правила и принципы, чтобы удержать единичный случай в феноменологическом исследовании, описать его - а значит - понять. Потому мы и будем изучать феноменологию в описаниях конкретных культурных феноменов.

Мы определили феномен как предметно-смысловую корреляцию,  т.е. как соотнесенность предмета со смыслами, которые приписываются этому предмету, причем, заметим, каждым отдельным сознанием. Обычно критика феноменологии начинается с такого возражения: сознание всегда принадлежит кому-то конкретно, оно замкнуто в себе и на себе, и если уж обращаться к какому-то конкретному примеру, то можно сказать,   что этих конкретных «феноменов» такое же множество, как и людей, которым принадлежат их впечатления и знания  предметов, они всегда у всех  различные,  не совпадают по содержанию. Отсюда – множественность описаний, которые относятся к одному и тому же предметному единству. Это чрезвычайно важные и для феноменологии, и вообще для философии проблемы, и тем более следует понять, как феноменологи продвинулись в их решении. Обратимся к конкретному историко-культурному примеру («феномену»), который позволит нам  оказаться «на пороге феноменологии», т.е. в средоточии тех проблем, которые стимулировали развитие феноменологической теории. Предметом описания в этой лекции будет ни много ни мало -  «Петербург».

Посмотрим, каким его  описывали три совершенно  несовпадающих  в определениях, но, тем не менее, одинаково последовательных и убедительных  автора.

        Двое из них примерно в одно  и то же время – в середине 19 века  –  побывали в Петербурге, и оба воплотили свои впечатления  от поездки в путевых эссе. Первым был профессиональный путешественник маркиз Астольф де Кюстин, вторым – Теофиль Готье.

        Благодаря своей поездке А.  де Кюстин прославился как  автор одного из самых известных  и не менее скандальных опусов 19 столетия - сочинения «Россия в  1839 году». Официальный Петербург готовился к приезду маркиза, он был приглашен в Зимний дворец и благосклонно принят Николаем I, пользовался покровительством императрицы. Де Кюстин посетил в России Петербург, затем направился в Москву, Ярославль, Нижний Новгород, Владимир, и, наконец, отбыл восвояси со словами: «Это путешествие полезно для любого европейца. Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране.» («Это - поездка, полезная всякому иноземцу: кто хорошо ознакомится с этой страной, тот будет доволен жизнью во всяком другом месте.», - в другом переводе.)⁶⁵   Из этого высказывания становится понятно, что ожидания российских правящих кругов на лестный отзыв о стране не оправдались. И действительно, трудно вообразить себе что-либо более проницательное, недружелюбное, острое, беспощадное, зоркое, и вместе с тем более безблагодатное, чем наблюдения де Кюстина о его русских странствиях. Эссе вышло в свет в 1843 году во Франции, на русском языке перевод появился впервые только в 1910 году. Но все читали книгу де Кюстина, все знали ее совержание.