Феноменология культуры

Когда мы проясняли феноменологическую функцию примеров, вопрос состоял  не в том, чтобы в отношении одного конкретного случая, одного предметного описания призвать всю феноменологию, а в испытании самой возможности для феноменологии быть описывающей фактологической теорией. Итогом трех (де Кюстина, Грабаря, Готье) развернутых описаний Петербурга в естественной установке сознания не может не стать вопрос о том,  действительно ли одна и та де «реальность» в них отразилась, и как возможны столь разные «картины» одного и того же объекта.  Вообще проблема множественности описаний сущего - это исходная точка феноменологической аналитики. В качестве телеологического ориентира перед любым «объективистом», «реалистом», «материалистом» маячит образ «реального» Петербурга,  или «Петербург-как-он-есть-на-самом-деле». Тот, кто захочет решить вопрос об «истинном описании» своим собственным свидетельством  только лишь присоединится к трем описывающим Петербург авторам и произведет еще одно описание в ряду бесконечного множества возможных.

Совершая феноменологическую редукцию, мы разворачиваем аналитику  от исследования «реальных объектов» (т.е. от исследования «реального Петербурга» или «Петербурга-как-он-есть-на-самом-деле»)  к пониманию того, как сознание конструирует предмет - «феномен Петербурга». В гуссерлевом определении феномен - это «модифицированный предмет смыслополаганий», т.е. явленный определенным образом в сознании  предмет. В основе феноменологической аналитики, таким образом лежит   описание структуры феномена, соответствующей всем возможным модификациям предмето- и смысло- полаганий. Модификациями Гуссерль называет все формы деятельности сознания, результатами которой становится существование в нем предмета в самых различных смысловых наполнениях. Корреляция трех позиций – предмета, смыслов, модификаций, - это основа феноменологического описания-дескрипции. Чтобы тождественность предмета «Петербург» не была нарушена самыми разнообразными смысловыми содержаниями, этот процесс должен контролироваться в рефлексии, - т.е. быть целью аналитической стратегии сознания в потоке всех производимых в нем операций. Другими словами, сознание не должно просыпаться во втором акте своей деятельности, и пребывать потому в иллюзии, что мир «дан заранее»  и «уже готовым», а мы только его изучаем и осознаем. Осознание и осуществление мира – процессы, разворачивающиеся параллельно.

Феноменологическая редукция, вообще говоря, имеет значение в  двух аспектах. В первом она, как  было показано выше, контролирует переход  с феноменологии на метабазис, т.е. на почву частных мнений с апелляцией к объективному положению дел. В более узком смысле – феноменологическая редукция дает доступ к трехосновной структуре феномена – 1) к его предмету, 2) к его разнообразным смыслам,  и 3) к всем его возможным способам, какими он может предстать в сознании. Рассмотрим каждый элемент этой структуры.

Предмет. Гуссерль определяется предмет как “тождественное”, отделенное от меняющихся переменчивых предикатов”. Он представляет собой нечто, чему мы даем имя. В то же время предмет – это “простое Х”, абстрагированное от всех конкретных качеств. На полюсе идентичной тождественности предмет схватывается в категориальной интуиции, просто как «вот этот предмет» и обладает некоторой неопределенностью («неопределенной тождественностью»). Предмет – это «подразумеваемое как таковое». В данном случае – при всех разноречивых характеристиках  - предметом описания  является именно Петербург и при всех интерпретациях этого конкретного предмета наших исследований, мы должны быть уверенными, что мы его на каком-то этапе наших рассуждений не утратили. В противном случае, произойдет подмена предмета, и он станет «квазипредметом», «псевдопредметом». 

Смысл. При этом, как было сказано, предмету присваиваются все новые и новые смыслы (оригинальный, ампирный, подлинный, вторичный, прекрасный, неприятный и т.д. и т.д.). Смысловая целостность формируется на различных уровнях, - это может быть непрерывность восприятия. Предметы, а не реальные объекты допускаются, наличествуют, присутствуют в сознании, являются его данностями. Всякий предмет связан с положенными в сознании смыслами или совокупностью смыслов. Основой их коррелятивности (соотнесенности, связи  предмета и его конкретного смысла) в феноменологии является эйдетическая редукция. Эйдетическая редукция осуществляется посредством различных операций сознания. Самой непосредственной формой интуитивного схватывания сущности является идеация, которая осуществляет понятийную корреляцию, когда, например, тот, кто никогда не видел Петербурга, тем не менее, может рассуждать о нем (в таких, например, формах: «я не знаю Петербург», «я думаю, что Петербург красивый (или некрасивый) город») и т.д..  Идеация – это возможность сознания работать с предметами, так сказать, на поверхности знаний о них. Вообще говоря, принцип идеации относится не к характеристике феноменологического метода, а к способности сознания оперировать сущностями.  Сущности, с точки зрения Гуссерля, так же доступны сознанию, как восприятие “вещей мира”. (В представлении о характере идеации Гуссерль расходится с Кантом, который отделял категориальные формы от интуитивных. Интуитивные данности, согласно кантовской трансцендентальной теории, связываются посредством схематизма воображения, который первичен по отношению к схематизму трансцендентальной дедукции, связывающей категории.) Согласно Гуссерлю,  в категориальной интуиции сознание “схватывает” содержание, которое принадлежит разным  - внутренней и внешней - способностям сознания. Но поскольку “феноменологический результат” достигается тогда, когда догадки подтверждаются “действительным созерцанием сущностных взаимосвязей”, постольку идеация является только основой ложного процесса понимания, который постепенно выявляется в структурах ноэматического описания, целиком лежащего в пределах феноменологического анализа сущности.  Ноэматический коррелят определяет основные цели дескрипции (феноменологического описания): “в отрезке феноменологической длительности - зафиксировать все целое конкретное сознание вещи”. Феноменологическая дескрипция на стадии эйдетического анализа является таким описанием предмета, в котором он характеризуется как коррелят множества взаимосвязей сознания в процессе “совершенно определенного сущностного наполнения”. Это и есть форма феноменологической конкретности, которая дается “в постоянной сопряженности со всеми регионами бытия и со всеми ступенями всеобщности вплоть до бытийных конкреций”.

Модификации сознания. Мы можем реализовать предмет в сознании разными способами – «по мере восприятия», «по мере воображения», «по мере понимания». И это будут по-разному организованные явления (феномены Петербурга). Но стоит отметить, что, строго говоря и последовательно мысля, Петербург – это абсолютно идеальная сущность, и воспринимать (видеть) такой предмет как Петербург невозможно, его можно только мыслить. Потому формы сознания, которые конституируют (буквально – учреждают сознанием) такого рода предметы, имеют не непосредственный, т.е. данный в восприятии, а репрезентативный (представленный в сознании) характер. И существование таких предметов возможно благодаря особой модификации сознания (особому способу его деятельности), тому, что Гуссерль называл «воображением», или «фантазией».

Подведем итог.  Петербург  – это предмет, производный от деятельности сознания как такового, он относится и к «трансцендентным», и к «имманентным» предметам, т.е. источником этого предмета является и внешний опыт (восприятие), в котором окажутся представленными отдельные предметы, совокупность которых и дает  нам феномен «Петербург» (источником его, подчеркнем еще раз, является сознание,  и только сознание). Если внимательно и ответственно относиться к такого рода различениям, то, согласно феноменологической теории Гуссерля, мы могли бы увидеть отдельные здания, площади, даже кварталы в перспективе других зданий, находящихся в поле конкретного видения, заданного возможностями нашего зрения. Но мы никогда не увидим предмет, который бы в полном соответствии с его сущностью назывался бы «Петербургом», потому что «Петербург» - это чисто ментальная (мыслительная) предметная конструкция,  удерживаемая в потоке сознания, в котором одновременно могут быть представлены смутно или вполне отчетливо и другие предметы. Любой предмет, данный в сознании, обременяется далекими и близкими ассоциативными отношениями, возникающими и спонтанно, и в контролируемых, последовательных, ожидаемых, «отлаженных» связках смыслов. Смысловая насыщенность может соответствовать такому уровню, который Гуссерль определяет как «ноэма», или «фундаментальный кусок смыслов», или «согласованное единство смыслов».

Итак, посредством  принципа феноменологической редукции определяется своеобразная тематизация реального в феноменологии: “реальное” включено в структуру дескрипции не как предданная сознанию и независимая от него его основа, но как коррелятивная – смысловая его ось.  Другими словами, реальное – это один из возможных смыслов, который присваивается сознанием предмету, точнее сказать, вменяется ему  как “смысл реального”. В феноменологии такие понятия как “вещь”, “трансцендентное”, “множественное”, “внешнее”,  “реальное” должны использоваться весьма осмотрительно. В свете феноменологической редукции коррелятом «Петербурга» является не реальный объект, с которым бы мы его сравнивали. Не стоит искать некоторый «реальный» предмет, не затронутый и не затемненный сознанием. В феноменологии сознание является вообще единственным источником света, и невозможно, или, как говорит Гуссерль, «противосмысленно» искать что-то вне этого источника. Сознание не противопоставлено «реальному объекту», а является единственно возможной порождающей его основой. Вот так.

    Тождественное  (идентичное) содержание невозможно представить без обращения к аналитике тех структур сознания, в которых конституируется предметная определенность. Она может осуществляться “по мере восприятия”, “по мере воспоминания”, “ясно-наглядно”, “по мере мысли”, как “данное”, и еще как-то в необозримой множественности всех возможных способов явления, какими содержание производится сознанием. Это третий элемент структуры феномена- модификации сознания.

      Работа  сознания осуществляется в определенной  степени стихийно, коль скоро ее основу составляет поток сознания. Потому и ее описание (дескрипция)  не расписана в жесткой последовательности, как это имеет место в естественно-научном опыте или даже в гегелевской формальной онтологии (логике понятий). Что же в таком случае представляет собой результат феноменологической дескрипции, в нашем случае, описания феномена «Петербург»?  Повторим уже применительно к нашему конкретному случаю вопрос о том, является ли феноменологическое описание жесткой определенной структурой, или оно осуществляется спонтанно, сообразуясь с теми многообразными смыслами, которые случайно извлекаются из потока сознания? Отвечая на эти вопросы, мы решаем проблему «плодотворности» феноменологического метода. В дескрипции проявляются и способ, и результат феноменологического анализа. Ее можно характеризовать и как достаточную определенность интенциональных (т.е. включенных в сознание) предметов, и как аналитику актов, в которых полагаются интенциональные данности, и как реконструкцию феноменологического метода в целом. В чем выражается “полный” результат феноменологического описания? Где находится порог аподиктической (необходимо достоверной) очевидности, которая представляет телеологический горизонт феноменологии? В своем произведении  »Идеи к чистой феноменологии» Э. Гуссерль довольно смутно обозначает пределы феноменологического анализа, согласно которому явления должны быть описаны таким образом, что их невозможно ни “подкрепить”, ни “лишить силы”.  Феноменологически достаточное описание явлений, или феноменологическая дескрипция,  – это скоррелированная ноэматически-предметная аналитика, которая складывается «по мере явления», «по мере восприятия», «по мере описания», «по мере произведения смыслов», «по мере сущности», «по мере (о)сознания». В феноменологической теории дескрипции предполагается освещение всех этапов становления феноменологического описания и постепенное включение всей проблематики в аналитическую конструкцию, иначе дескрипция останется суммой несогласованных фрагментов исследования.  Очевидно, что таким образом телеологически ориентированная аналитика принципиально не может быть завершена. Однако цели описания определяют возможность постепенного расширения аналитического поля дескриптивной феноменологии.

       Что  же можно включить в феноменологическую дескрипцию Петербурга? Реальное редуцировано, так же как редуцирован “Петербург-как-он-есть-на-самом-деле”. Фактическое содержание, данное нам в описаниях А. де Кюстина и Т. Готье, имеет особое значение как возможные корреляты ноэмы.   Феноменологическое описание разворачивается как прояснение множества конкретных смыслов по мере познания, как отношение действительного и кажимого, подлинного и мнимого, истинного и ложного, неочевидного и адекватного в области суждений, ценностей, восприятий, репрезентаций, оценок, сомнений и т.д. и т.д.  То уникальное конкретное содержание, которое имело место в каждом из описаний, не перечеркивается так, как будто его никогда и не было. Оно при всей своей на данном этапе исследования не проясненной феноменологической сути входит в дескрипцию как предметное содержание, как содержательная и актуализованная сознанием данность, как комплекс проблем, которые предстоит решить в исследовании. Только в этом смысле  можно говорить о феноменологической науке о фактах. В “Идеях” Гуссерль упоминает ее как науку, “которой нам теперь недостает”.

      Вспомним, что такой ход исследований  кажется Гуссерлю чрезвычайно  плодотворным, ведущим к тотальному  прояснению различных данностей  «до систематически всеобъемлющей  образований строгой теоретической науки и всей культуры».

        Удалось ли Гуссерлю последовательно  и намеренно продемонстрировать  дескриптивный метод? Да, если  иметь в виду ту глубину  аналитического предусмотрения, в  котором поле феноменологических  исследований оказывается всеохватывающим, а горизонтные структуры  - определяющими не по своей фактической исчерпанности, а по своей телеологической тематизированности. Нет, если рассматривать феноменологическое описание как готовую и исчерпывающую характеристику интенционального предмета.

       Осуществил ли  сам Гуссерль в полном объеме  намеченную им феноменологическую  дескриптивную программу? Что  нового приобретает предмет, подвергшийся  феноменологическим редукциям? Содержится  ли в нем та предметная уникальность, которая в естественной установке дается в формах непосредственного созерцания и осознается в спонтанной рефлексии? Можно ли исчерпать эту уникальность в интерсубъективном (данном в сознании нескольких субъектов) феноменологическом анализе? Гуссерлевы работы имеют экспериментальный характер. Характеризуя собственные исследования таких важнейших для феноменологии предметов, как идеальный объект, “естественные трансцендентные вещи”, аподиктическая очевидность, Гуссерль признавался, что они затрагивают самую глубокую область феноменологической рефлексии, “в которой тень рискует уже не быть предварением явления, полем, открывающимся феноменальному свету, но вечно-ночным источником самого света...”  Но трезво и оптимистически оценивая свой собственный аналитический метод, он писал: “В природе феноменологии и тех уникальных результатов, которыми все наше знание обязано ей, лежит то, что она постоянно рефлексивно прилагается сама к себе и что она, отправляясь от феноменологических начал, должна приводить к полной ясности сам метод, практикуемый ею”. В современной феноменологии и теперь вопросов больше, чем ответов, и это нормально для развивающегося  научного знания.