«Вечный образ» Татьяны Лариной в русской критике XX- начало XXI веков

Министерство  общего и профессионального Образования

Свердловской области. 

Муниципальное образовательное учреждение

Средняя образовательная  школа № 75\42.

 

 

 

 

 

 

Образовательная область предмета: филология.

Предмет: литература.

 

 

 

 

 

 

 

Реферат на тему:

«Вечный образ» Татьяны Лариной в русской критике

XX- начало XXI веков».

 

 

 

 

 

Исполнитель: Перминова  Татьяна.

Руководитель: Свахина  О.В.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Н-Тагил

2009 год.

Содержание:

1.Введение:

1. Цели и задачи..................................................................................................1

2.  «Участь пушкинской  Татьяны на рубеже XX-XXI» В.Е. Хализев...........1

2. Глава№1. Отношение к образу  Татьяны Лариной критиков XX-XXI в.

1.1. Позов  А.С. «Метафизика Пушкина» (статья  из книги)...........................8

1.2. С.А. Мартьянова  «Татьяна Ларина в последней  главе романа «Евгений Онегин»..............................................................................................................11

1.3. Н. Зуев «Татьяна и Онегин в эпилоге романа»......................................14

1.4. К. Эмерсон «Татьяна»...............................................................................20

3. Глава№2. Отношение к образу Татьяны Лариной в XIX веке.

2.1. Образ Татьяны Лариной  в романе «Евгений Онегин»..........................26

2.2. Милая мечтательница и равнодушная княгиня.....................................27

2.3. Объяснение в любви  ................................................................................29

2.4. «Татьяны милый  идеал»...........................................................................31

4. Глава№3. Вечный образ Татьяны  Лариной.

3.1. Чувство долга в  понимании Татьяны Лариной......................................34

3.2. Русская  душа Татьяны Лариной..............................................................35

3.3. Вечный  образ русской женщины.............................................................37

3.4. «Послушная  влеченью чувства»..............................................................38

5. Заключение...................................................................................................41

  Список  литературы..........................................................................................42

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* 1*

 

Введение:

 

3. Цели и задачи.

 

  Творчество  А. С. Пушкина прошло через  века и до сих пор занимает  умы читателей. Много критиков говорили о пушкинской героини. Существует множество различных мнений, точек зрения об этом образе Татьяны Лариной. До сих пор продолжаются споры о правоте или вине Татьяны в последней главе, характере героини до встречи с Онегиным. Я считаю, что эта тема достаточно актуальна в наше время.

  Целью  нашего реферата является наблюдение  за тем, как изменилось мнение  критиков со времени написания романа в стихах «Евгений Онегин» до критики XX – начало XXI века.

  Данная  цель диктует следующие задачи:

  - рассмотреть мнения об образе Татьяны Лариной XXI века на примере сочинений;

  - рассмотреть  исследовательские работы критиков XX и нашего веков;

  - сравнить  мнения и исследования критиков  разных времен;

  - сделать  вывод: изменились или нет мнения  критиков в отношении образа  Татьяны Лариной.

 

 

2. Участь пушкинской Татьяны  на рубеже XX-XXI веков.

В.Е. Хализев.

 

«Я  верен буду старине...»

«Евгений Онегин».

Глава 3. строфа XXVIII

 

  «Классика, - сказано в одной из авторских работ нашего времени, это относительно стабильная расстановка величин, которая хоть и меняется, но лишь по краям, в ходе... игры центра и периферии». Да. Но сдвиги «по краям» (на периферии) порой оказываются весьма значительными. Ныне, к примеру, Достоевский заметно «потеснил» и Льва Толстого, и Гоголя, и даже в какой-то мере Пушкина. Свидетельства тому – и небывало широких поток литературоведческих и публицистических работ об авторе «Бесов», и обилие инсценировок прозы писателя, и монументальная скульптура при входе в Библиотеку им. Ленина.

  Подобные  взлеты популярности случаются  и с литературными персонажами:  кто-то из них в определенное  время становится «лидером», сосредоточивая на себе внимание широкого круга читателей, критиков, ученых, даже философов. В России начала XX в. такую роль на себя взяли Ницше Заратустра, Иван Карамазов Достоевского, Бранд Ибсена. Ныне нечто подобное произошло с пушкинской Татьяной, и, прежде всего с той,

*2*

 

что в восьмой  главе. Великое множество статей, разногласия их авторов, ожесточенные споры, поляризация оценок пушкинской героини... Сложный и многоплановый  образ Татьяны при этом часто  упрощается и схематизирует по законам  мифа, тяготящего к гиперболе и синекдохе. Ныне бытуют два полярных друг другу мифа о пушкинской героине.

  Первый  – это непомерное возвышение  замужней Татьяны над героем  романа и превращение её объемного  образа в нечто вроде аллегории.  «Крен» в эту сторону ощутим  в оригинальной и яркой книге В. Н. Турбина в поэтике «Евгения Онегина». Здесь утверждается, что в романе выявлено «единство Татьяны и России»; последние два слова пишутся через дефис (правда, автор оговаривается: между героиней романа и взрастившей её страной знак равенства «можно поставить лишь условно и осторожно). Главе посредством непримиримо жестокого третирования Онегина как полнейшего ничтожества, у которого будто бы «нет ни своих чувств, ни своих слов». Еще дальше в стону безудержной апологии Татьяны пошел А.С. Позов, охарактеризовавший ее словами «величие», «наш общий светоч», «тихий свет», «Фаворские черты», уподобив тем самым и пушкинскую героиню Христу. Как справедливо заметила С. А. Мартьянова, защита Татьяны с ее высокими нравственными достоинствами, которая сама по себе в полной мере оправдана, «нередко принимает черты прямо фантастические».

  Как известно, одной крайности неминуемо сопутствует  другая, противоположная. И рядом  с мифом, безмерно возвышающим  пушкинскую героиню, бытует ныне  иной миф, по своей сути агрессивно антипушкинский: измышляются «антидостоинства» замужней Татьяны. У истоков этого «антимифа» - ныне весьма влиятельный труд В.В. Набокова: его монументальный комментарий к пушкинскому роману, в конце 1990-х годов переведенный на русский язык с английского. Этот комментарий, блещущий эрудицией автора и во многом обогативший «онегинистику» (это слово ввел в наш речевой обиход Ю.Н. Чумаков)вместе с тем далек от научной беспристрастности, которая особенно важна для данного жанра: он весьма идеологизирован. Не станем обсуждать мировоззренческую позицию и ценностные ориентации прославленного русско-американского писателя. Ограничимся двумя «говорящими цитатами» из его книги. Первая: «Русских комментаторов слишком опьяняет идея «простой русской женщины их народа», которая рассказывает старые сказки (увы, почерпнутые из дешевых итальянских брошюр) нашему народному поэту (как будто истинный поэт может быть «народным»!)». Это – к строфе XVII третьей главы. И – вторая цитата, о последнем объяснении Татьяны с Онегиным: «визгливая добродетель» повторяет «зазубренные реплики». Во всем этом – неявная, но достаточно жесткая полемика не только с Достоевским как автором знаменитой пушкинской речи, но и с самим Пушкиным, который, как известно, придавал народности в литературе статус весьма высокий и был сосредоточен на «грозных вопросах морали».

*3*

    Тенденция мысли Набокова как комментатора пушкинского романа оказалась созвучной ряду литературоведов последнего десятилетия (как в нашей стране, так и за ее пределами). Возник феномен, который правомерно назвать постнабоковской онегинистикой. Подобного рода пушкинские штудии (надо отдать им справедливость) отмечены широкой эрудицией авторов и смелостью мысли. Высказываемые суждения аргументируются отсылками к многочисленным фактам жизни и творчества поэта. Вспоминается популярная песенка сталинских лет: «Кто ищет, тот всегда найдет». Но высказываемые мысли фатальным образом оказываются неадекватными творческой воле автора романа и его тексту как целому, что мы и постараемся показать.

  Дань  постнабоковской онегинистике в 1990-е годы отдал Ю.Н. Чумаков, один из лидеров современной науки о Пушкине в работах «Из прочтения восьмой главы «Евгения Онегина»» (1993, 1996) и «Евгений Онегин»: Интерпретация, поэтика, традиция» (1997). Ученый утверждает, что Татьяна восьмой главы прядет свое лицо под «апофатической маской», а потому «отчуждена от самой себя»; что «замужество и высший свет избранны ею ради защиты от Онегина, быть может, и ради торжества над ним». Текстовые подтверждения сказанному, естественно, отсутствуют, а то, что в пушкинском романе идет вразрез с утверждением, обходится молчанием. Например: «Меня с слезами заклинаний / Молила мать; для бедной Тани / Все были жребии равны...». Характеризую Татьяну-княгиню, Ю. Н. Чумаков, далее, пишет, что в ней сталкиваются не долг и любовь, а любовь и страх разрушения идеальной кристаллизации этой любви, а потому пушкиноведам следует войти в мир «аналитических вопросов» и преодолеть инерцию «непосредственно прагматического воздействия поэтического текста» Татьяны. Читателю «Евгения Онегина», стало быть, подобает проникнуть недоверием к собственному восприятию пушкинских строф – восприятию непосредственному и живому...

  Завершение  действия романа, как видно, интерпретируется  Ю.Н. Чумаковым в «набоковском ключе». И, понятное дело, суждения Достоевского об укорененной пушкинской героини в национальной почве ученый саркастически называет «витийством». Говорится также, что герой и героиня романа претерпевают «свой élan vitale внутри социума, где до сих пор остаются неизжитыми патриархально-родовые комплексы с их реликтовой имперсональностью». О Пушкине ли это? Здесь Ю. Н. Чумаков невольно или сознательно – сказать трудно, вступает в спор... с самим собой, со своей замечательной статьей 1978г. (С.Г. Бочаров назвал ее «программной») «Поэтическое и универсальное в «Евгении Онегине»», где совершенно говорилось о «положительной отмеченности» (в пушкинском романе. – В.Х.) «старины» как знака «устойчивости и неизменности, то есть, в конечном счете, момента вечности». Утверждалось: «Приверженность «старине» характеризует с положительной стороны главных героев романа». Все это подтверждалось тщательным анализом текста.

*4*

  Свою новую позицию, согласно которой в пушкинском романе патриархальный уклад с его будто  бы «реликтовой импрессиональностью», Ю.Н. Чумаков (позволю себе сказать, отдавая дань не старине, а моде) обосновывает теоретически: чтобы избежать превращения классического текста в клише, «нужно пространство неопределенности, гипотез модальностей». И утверждает, что роман Пушкина ориентирован на «свободу выбора читателем различных «путей» сюжета и смысла». О границах же читательской свободы речи ведется. Предложенная здесь программа прочтения классики, на наш взгляд, чревата подменой разговора о произведении и о его авторе произвольным «додумываниями» и сюжетно-смысловыми «переворачиваниями». Иначе говоря, уйдя в пространство неопределенностей и модальностей без каких-либо «берегов», литературовед легко оказывается воспринимающим и постигающим произведение совсем не таким, каково оно есть, а таким, каким он создал бы его сам. Если бы только сумел. Спор с писателем-классиком, конечно же, правомерен (свидетельство тому – статьи о «Евгении Онегине» В.Г.Белинского), а иногда даже желателен. Но осуществлять его путем «приписывания» автору собственного взгляда на изображенное при игнорировании «неугодных» звеньев текста – это, на наш взгляд, занятие не вполне этически корректное, а в познавательном отношении малоперспективное.

  Новые  работы Ю.Н. Чумакова – далеко не единственное свидетельство интерпретационного произвола в прочтении восьмой главы «Евгения Онегина». Так, К. Эмерсон (США) утверждает, будто пушкинская героиня при своей последней встрече с Евгением (которая, по смелой гипотезе этого автора, состоялась лишь в сновидении Евгения) «смогла превратиться в беспощадного коршуна». Здесь об «антидостоинствах» замужней Татьяны сказано еще круче, чем у Набокова. Американская исследовательница представляет суровый упрек и повествователю, который, будучи «безнадежно влюблен в Татьяну», «утаивает всю информацию о ней и пускается в болтовню... когда мы ждем разумного объяснения ее поступков и мыслей». Стало быть, повествователь, а значит – и сам автор знают о Татьяне что-то не очень хорошее, но предпочитают об этом молчать. Придумать такое, заметим, способен далее не каждый.

  Тенденциозность  набоковского толка дала о  себе знать и в обширном, филологически  тщательно обоснованном, привлекающем обилием обсуждаемых культурно-художественных фактов труде А.Б. Пеньковского о «Маскараде» Лермонтова и «Евгении Онегине», где, в частности, рассмотрены пушкинские черновики, которые, утверждает автор книги, помогают высветить потаенные смысловые пласты романа. Однако в трактовке ученым восьмой главы налицо моменты весьма спорные. Обращаясь к строфам об уединившемся от суеты Евгении, А.Б. Пеньковский утверждает, будто герой романа с его менталитетом «никоим образом не мог погрузиться» в мысленное созерцание «мира народной поэзии, простоты и наивности». «Тайные преданья/ Сердечной старины» и

*5*

 

«длинной  сказки вздор живой» осознаются ученым не как образы давно минувшего,  запредельного судьбе героя, а как  его воспоминание о собственной  молодости, об игре страстей в петербургскую  пору. Не менее парадоксально истолкована Татьяна, ставшая княгиней. Отказ героини романа внять мольбам Онегина, по Пеньковскому, продиктован вовсе не императивом долга: неодолимая, для любящей Татьяны, преграда – это его родство с ее мужем. Напомним: «Князь подходит / К своей жене и ей подводит / Родню и друга своего». Уважаемый ученый, здесь почему-то не приняв во внимание тот общеизвестный факт, что русские дворяне в своем большинстве были связаны родством. Сближение Онегина и Татьяны-княгини, полагает А.Б. Пеньковский, было бы «адюльтером на грани инцеста». Умалчивая об этом и тем самым, щадя Онегина, говорится в книге, Татьяна мотивирует свой отказ тем, что намерена навек остаться верной мужу. Так отмечается традиционное представление о самоочевидном – о подавленности пушкинской героини нравственному императиву.