История развития отечественной криминалистики

А. Н. Колесниченко выразил свое отношение к предложенному  нами определению предмета криминалистики следующим образом: “Не вызывает сомнений, что рекомендация или правила, которые вырабатывает и обращает к практике наука криминалистика, должны в конечном счете основываться на познанных закономерностях, обусловливающих  применение в целях раскрытия  и предупреждения преступлений определенных научно-технических, тактических приемов  или их конкретной системы. Поэтому  приведенное выше определение криминалистики как науки, хотя и не безупречно, является шагом вперед”[53] (А. Н. Колесниченко, к сожалению, при этом не изложил  тех соображений, по которым он посчитал принятое им определение “не безупречным”).

А. В. Дулов, специально подчеркивающий, что “по общему принципу предметом любой науки  является изучение определенной группы закономерностей объективного мира”[54], впоследствии воспроизвел этот принцип  в написанной им совместно с П. Д. Нестеренко монографии, где указывалось, что “криминалистическая наука  призвана разрабатывать на основе познания закономерностей деятельности по расследованию  преступлений приемы, способы, методы расследования, предупреждения преступлений и тем самым содействовать  достижению целей социалистического  правосудия”[55].

Разумеется, не все  ученые-криминалисты приняли предложенное нами определение предмета криминалистической науки. Часть из них (например, А. Н. Васильев, В. П. Колмаков) категорически отвергли его. Для уяснения современного состояния  проблемы целесообразно проанализировать их аргументы.

А. Н. Васильев выдвинул против предложенного нами определения  следующие возражения. Данное определение, по его мнению:

1) позволяет считать  криминалистику частью доказательственного  права (теория доказательств)  и тем самым смешивает и  даже сливает криминалистику  с наукой уголовного процесса  вместо их разграничения; 

2) не раскрывает  природы криминалистики, базирующейся  на творческом использовании  естественных и технических наук;

3) не упоминает  о конкретном назначении криминалистики.

Как будет подробно показано далее, при разграничении  предметов криминалистики и уголовного процесса по изучаемым этими науками  закономерностям объективной действительности, при некотором совпадении объектов исследования опасности “смешения” или “слияния” этих наук не возникает. Кстати заметим, что никакое определение  предмета криминалистики (это видно  на примере традиционного определения) не может жестко, “намертво” отграничить  криминалистику от уголовного процесса, ибо для них, как и для всех смежных наук, в наше время характерен процесс взаимопроникновения. И  такое взаимопроникновение происходит, как нам представляется, в первую очередь, именно в рамках теории доказательств.

Мы рискуем даже “впасть в крамолу”, предположив, что теорию доказательств можно  рассматривать не только как смежную  для криминалистики и уголовного процесса область, но и как область, общую для обеих этих наук, ибо  достаточно только проанализировать, как в настоящее время излагается теория доказательств, какие вопросы  в ней рассматриваются (и идентификация, и логика, и психология, и теория информации, и т. д.), чтобы убедиться, что эта теория давно вышла  за рамки традиционного представления  о содержании науки уголовного процесса. Не исключено даже, что в настоящее  время возникает новая наука -- наука доказательственного права, -- промежуточная между криминалистикой  и уголовным процессом и равно  использующая в своих целях как  данные этих, так и данные других наук (логики и психологии, кибернетики  и теории вероятностей, этики, теории игр и т. д.)[56].

А. Н. Васильев утверждал  далее, что предложенное нами определение  не раскрывает природы криминалистики, базирующейся на творческом использовании  других наук. Но раскрытие природы  криминалистики заключается как  раз в определении изучаемых  ею специфических объективных закономерностей, в выявлении особенностей, определяющих именно криминалистический характер тактических  приемов, технических средств, методических рекомендаций. Объясняется это тем, что природа криминалистики проявляется  не в источнике используемых ею и  приспосабливаемых для своих  целей данных (этот источник -- наука  в целом -- одинаков для любой частной  отрасли научного знания), а в  “точке приложения” почерпнутого знания -- в ее предмете.

Что же касается третьего возражения против предложенного нами определения криминалистики -- о  том, что в нем не упомянуто  о конкретном назначении этой науки, то по этому поводу можно сказать  следующее. В традиционных определениях предмета криминалистики говорится, что  средства и приемы криминалистики используются в целях расследования и предотвращения преступлений. Но то же самое указывается  и в новой редакции определения, причем более детально, если принять  во внимание, что понятие судебного  исследования, которым мы оперируем, шире понятия расследования, так  как включает в себя и деятельность органов. дознания, которая, как известно, не вся охватывается расследованием в процессуальном смысле этого термина, и деятельность суда по установлению истины, и те аспекты содержания процесса экспертного исследования, которые не регламентируются законом.

Выступая против предложенного нами определения  предмета криминалистики, А. Н. Васильев тогда же, в 1969 г., предложил свое новое определение. Он считал, что  “было бы правильно определить криминалистику как науку о специальных приемах  и средствах, разработанных на основе естественных и технических наук и применяемых в уголовно-процессуальной деятельности для организации планомерного расследования преступлений, правильного  использования познавательных приемов, а также предупреждения преступлений”[57].

Задавшись целью  модернизировать традиционное определение  криминалистики и свое определение 1967 г., которое мы рассмотрели ранее, А. Н. Васильев попытался сконструировать  более обширное определение, включив  в него дополнительно некоторые  элементы науки. Однако и это определение, по существу, ничего нового по сравнению  с традиционным не содержало, а в  редакционном отношении, на наш взгляд, оказалось менее удачным. В этом можно убедиться, если сравнить его с определением криминалистики, приведенным самим А. Н. Васильевым в учебнике по криминалистике для вузов, изданном в 1963 г. Там он писал: “Советская криминалистика есть наука о тактических приемах и научно-технических средствах, применяемых на основе уголовно-процессуального закона для расследования преступлений и их предупреждения”[58]. Очевидно, что это есть не что иное, как несколько измененное традиционное определение предмета криминалистики.

Итак, в учебнике по криминалистике 1963 г. мы читаем, что  криминалистика есть наука о тактических  приемах и научно-технических  средствах; по определению учебника 1969 г., криминалистика -- это наука  о специальных приемах и средствах. Но когда мы называем прием тактическим  и средство -- научно-техническим, мы тем самым и подчеркиваем их специальный  характер: ведь не все же приемы и  средства изучаются криминалистикой, а именно тактические и технические, то есть специальные, приспособленные  для определенной деятельности. Это  различие в определениях, таким образом, едва ли можно считать существенным.

Далее в определении, предложенном А. Н. Васильевым, указывалось, что названные приемы и средства разработаны на основе естественных, технических наук, а если обратиться к определению тактики, которое  он дал для конференции в Харькове (1969 г.), то и на основе общественных наук. Естественные, технические и  общественные науки -- вообще вся наука. Таким образом, указание на то, на какой  основе разработаны приемы и средства криминалистики, теряет свой смысл, ибо  лишается конкретности. Зачем говорить, что такие приемы и средства разработаны  на основе науки вообще? Что это  дает для определения криминалистики как науки? Да кстати, это и неточно, ибо многие криминалистические приемы и средства обязаны своим происхождением вовсе не науке, а практике. Наука (в данном случае криминалистика, а  не иные естественные, технические  или общественные науки) их не разрабатывала, а выявляла, обобщала, проверяла, использовала, рекомендовала.

Далее, в учебнике по криминалистике для вузов 1963 г. указывалось, что эти приемы и средства применяются  для расследования преступлений. В определении, которое предложил  А. Н. Васильев в 1969 г., говорилось то же самое, но только подробнее: для организации  планомерного расследования преступлений, эффективного производства следственных действий. Такая расшифровка понятия  “расследование” в определении  науки за счет включения в определение  конкретных элементов ее содержания должна была, как нам представляется, побудить автора быть последовательным и назвать в том же определении  и другие элементы содержания науки, относящиеся к деятельности следователя: организацию взаимодействия с оперативными работниками в процессе расследования, изучение личности обвиняемого и  т. п. Однако он этого не сделал, поставив тем самым под сомнение и целесообразность предпринятого расширения формулы  предмета.

Кроме того, в рассматриваемом  нами определении оказалась еще  одна фраза, смысл которой вообще не охватывается ни понятием расследования, ни понятием науки криминалистики. Речь идет о “правильном использовании  познавательных приемов”. Это фраза, во-первых, делает предложенное определение  непонятным: “наука о специальных  приемах... правильного использования  познавательных приемов”. Во-вторых, неясно, что это за познавательные приемы вообще, ибо если имеются в виду приемы, методы познания, то почему правильному  их использованию должна учить криминалистика? Если это специфически криминалистические приемы установления истины в процессе уголовного судопроизводства, то разве  не о них идет речь в первой части  определения? Разве могут быть какие-либо иные криминалистические приемы и средства?

В 1970 г. на конференции  в Свердловске А. Н. Васильев заявил, что “можно предложить определение  криминалистики как науки об организации  планомерного расследования преступлений, эффективном обнаружении и исследовании доказательств в соответствии с  нормами уголовно-процессуального  закона и о предупреждении преступлений специальными приемами и средствами, разработанными на основе естественных, технических и некоторых других специальных наук и на основе изучения механизма преступлений и формирования доказательств”[59]. Это определение  дано и в учебнике по криминалистике 1971 г.[60]

Осуждая определение  криминалистики как науки о раскрытии, расследовании и предупреждении преступлений, А. Н. Васильев предложил  якобы новое определение этой науки, суть которого сводится к тому же самому. Действительно, если обратиться к главному в его определении, то получится, что криминалистика -- наука об организации расследования, о самом расследовании (ведь обнаружение и исследование доказательств и есть суть расследования) и предупреждении преступлений. В таком “очищенном” виде это определение А. Н. Васильева ничем фактически не отличается от осуждаемого им определения криминалистики, которое, но его выражению, “прямо ведет и к смешению и к растворению криминалистики в науке уголовного процесса и криминологии”[61].

В анализируемом  нами определении криминалистики А. Н. Васильева представляет интерес  еще одна деталь -- конец определения: “...и на основе изучения механизма  преступлений и формирования доказательств”. Что же такое “механизм формирования доказательств”? Очевидно, это процесс  их возникновения. Изучение же всякого  процесса предполагает выявление его  сущности, тех сил, которые управляют  данным процессом. А выяснение указанных  вопросов есть установление типичного, необходимого, повторяющегося в явлении, каким можно считать акт возникновения. В итоге А. Н. Васильев, выступая против указания в определении предмета криминалистики на изучаемые ею закономерности, вынужден, может быть, против воли “впустить” их в свое определение, и именно в  качестве объектов, на базе познания которых  и разрабатываются средства и  приемы криминалистики.

Все три предложенных А. Н. Васильевым определения криминалистики отличаются друг от друга не редакцией, а принципиально. Если в определении 1967 г., как уже отмечалось, оказались  размытыми границы самой криминалистической науки, поглотившей все иные области  знания, используемые в борьбе с  преступностью, то в определении 1969 г. главным стало указание на разрабатываемые  наукой приемы и средства расследования  и предотвращения преступлений. В  определении 1970 г. автор смещает  акцент с приемов и средств  расследования на саму эту деятельность, что, на наш взгляд, осложняет разграничение  предметов криминалистики и уголовно-процессуальной науки и вовсе не проясняет  вопроса о природе криминалистики, чего хотел добиться А. Н. Васильев.

В 1976 г. А. Н. Васильев формулирует еще одно определение  предмета криминалистики. Теперь оно  выглядит следующим образом: “Советская криминалистика -- наука об организации  планомерного расследования преступления, эффективном собирании и исследовании доказательств в соответствии с  уголовно-процессуальными нормами  и о предупреждении преступлений путем применения для этих целей  приемов и средств, разработанных  на основе специальных наук и обобщения  следственной практики”[62]. Как видно, автор по-своему учел наше замечание  о том, что в предыдущем определении  он невольно упомянул изучаемые криминалистикой  закономерности, и теперь исправил “ошибку”. Определение едва ли от этого  выиграло. А если добавить, что термин “специальные науки” никак не способствует прояснению вопроса об источниках приемов  и средств криминалистики, но зато исключает из числа этих источников такую, например, науку, как логику, станет ясно, что и это определение, как нам кажется, не достигает  поставленной автором цели и не может  претендовать на отражение сущности криминалистики.

В. П. Колмаков, выражая  свое несогласие с предложенным нами определением криминалистики, подтвердил свою приверженность традиционной формуле. Так, в 1973 г. он писал: “криминалистика... в общем виде понимается как наука  о методах раскрытия, пресечения и предотвращения преступлений”. “Методы  предотвращения и раскрытия преступлений, как и подчиненные им приемы и  средства, -- указывает он далее, -- составляют предмет науки криминалистики”[63]. Однако никаких новых аргументов -- как против нашего определения, так  и в доказательство правильности разделяемой им традиционной формулы  предмета -- В. П. Колмаков не приводил.

Другая, также немногочисленная, группа ученых, признавая что некоторые  закономерности объективной действительности являются предметом криминалистики, возражала против их упоминания в  определении предмета криминалистической науки. Эта позиция наиболее отчетливо  была выражена А. И. Винбергом.