Феноменология культуры

      Итак, еще  одно очень важное выявленное  в рефлексии качество «нейтрального»  восприятия, - наличие в нем «естественного полагания», прилагающегося к любой картинке (например, вижу стол) как не различенного в рефлексии дополнения к воспринимаемому без всякого рефлексивного контроля, приписываемое как «принадлежащее этому предмету его реальное качество». 

Как специфическую модификацию  сознания Гуссерль выделяет “рефлексию в фантазии”, или “фантазм”. Лучшим примером такого рода является сновидение, хотя эту область опыта сознания, целиком узурпированную психоаналитиками, Гуссерль не сильно жаловал, вообще избегая строить свои анализы на “плохих примерах”.

Тем не менее именно в  деятельности сознания во время сна  проявляются некоторые коррелятивные  механизмы, имеющие особое значение в рефлексивной деятельности. В определенном смысле в анализе сна наглядно вскрываются как отношения восприятия и рефлексии, так и различные уровни самой рефлексивности. Осознание материала сна может осуществляться как внутри него, так и в припоминании его содержания в состоянии бодрствования. В первом случае осознание производится по типу сознания-восприятия: в нескончаемом присоединении новых содержаний формируются специфические феноменологические события–переживания, проявляются содержания потока сознания, при этом не проблематизируются осуществляемые в этом потоке разнообразные синтезы, с помощью которых само сознание корректирует то, что является во время сна, все события сна (будь то восприятие, репродукция, воображение, суждение, оценка и т.д.). Рефлексивная деятельность оказывается парализованной, внутри сна она проявляется как квазидеятельность, основная функция которой сведена к воспроизводству и связыванию “кусков воспринимаемого” в своеобразной фантастической логике, которая присваивает всем содержаниям сна статус реальности, вытесняя таким способом необходимость модального различения этих содержаний как действительного – недействительного, реального – нереального, возможного – невозможного и т.д. Так оказывается, что сон запечатывает себя печатью своих собственных содержаний, которые являются его единственными коррелятами. Во сне мы производим работу, которую впоследствии в процессе рефлексирующей реактуализации переживаний оцениваем как полное отсутствие или угасание таких обычных оценок содержаний, как различение актуального – потенциального или воображаемого – воспринимаемого. Исходя из проблематики сна, понятным становится стремление Гуссерля выделить некоторый чистый опыт фантазии – “явления-в-фантазии”, или фантазм. В сравнении с “восприятием”, сон является формой, в которой первоначальные содержания сознания уже модифицированы. Но и в нем можно опереться на некоторое первичное ядро содержания, на изначальную “импрессию”, где “материя воспоминания далее не модифицируется”.

Какой смысл имеет  редукция репродуктивных структур сознания к их первоначальным содержаниям? Допустим, мы вспоминаем умершего близкого человека. В воспоминании он является нам живым, что же в этом случае будет феноменологически изначальным? Будет ли первичный смысл заключаться в том, что сознание может реконструировать его живым, отодвигая смерть как необратимую реальность, или же смысл того, что нами осознается, при этом искажается, и сознание его смерти должно непременно войти в состав первичного содержания переживания, как то, что существенным образом корректирует смысл переживаемого? Вот в предельном значении проблема онтологического статуса того, о чем мы думаем с величайшим напряжением и страданиями, – о близком умершем человеке, который не перестал быть для нас таковым несмотря на то, что воспринимать его как здесь присутствующего, как «реально существующего» мы не можем. Реальность ему придаем мы – здесь эта феноменологическая истина предстает в своей эмоциональной, даже аффективной, патетике. Мы много чего реализуем своим сознанием, – мы реализуем весь мир, который предстает нам как явления. Но среди множества данных в сознании предметов этого мира, пожалуй, самыми необходимыми являются эти хрупкие его произведения, – хранящиеся в памяти умершие, которые подчас являются более существенной реальностью, чем те, сквозь кого мы проходим в толпе, реальность кого может в прямом смысле слова нас опрокидывать.  Может быть этот онтологический аргумент существования является самым существенным для феноменологии.

ЛИТЕРАТУРА.

1. Гуссерль Э. Идеи  к чистой феноменологии. М., 1999

2. Гуссерль Э. Идея феноменологии. СПб., 2006

3. Гуссерль Э. Философия  как строгая наука. Новочеркасск, 1994

3. Мотрошилова Н.В. Работы разных лет: избранные статьи и эссе.(Серия  «Феноменология – Герменевтика») М., 2005

Лекция  5. Проблемы логики в феноменологии.

1. Критика Э. Гуссерлем формальной логики в работе «Логические  

    исследования».

2. Анализ языка как  носителя смыслов.

3. Онтологический статус  интенциональных предметов.

3. Принцип очевидности

      Логика  оставалась предметом интереса  Э. Гуссерля на всех этапах философской деятельности. Известность и слава Гуссерля начинается с выхода в свет «Логических исследований». Он обращается к проблемам логики в специальных работах – в “Логических исследованиях” (1900–1901), в “Формальной и трансцендентальной логике” (1929), в “Опыте и суждении” (1939). Гуссерль ведет курсы, посвященные общим и специальным вопросам логики, - так, в зимний семестр 1910¤11 г. в Геттингене он руководит семинаром по общей логике, в 1925–1926 гг. читает лекции, посвященные анализу пассивного синтеза. В таких работах, как “Философия арифметики” (1891), “Идеи к чистой феноменологии” (1913) и “Картезианские размышления” (1929) Гуссерль органично вплетает логическую проблематику в общую ткань своих феноменологических исследований. В чем причина интереса Гуссерля к логике, которая, как полагалось, сложилась как формальная наука в философии Аристотеля и завершила свое развитие еще в средневековье?  Действительно, классическая логика в аристотелевской традиции имеет формальный характер, то есть представляет собой нечто вроде логического синтаксиса, – правил элементарной грамотности в построении мысли, и предписаний, как не совершать в системе логического вывода  (силлогистике) формальных ошибок.

          Формальная логика, основа логики  классической,  зиждется на трех  сформулированных Аристотелем законах: 

1. тождества (А = А)

2. непротиворечия (А   не=  не-А)

3. исключенного третьего (либо А, либо не-А)

      Следующим,  аристотелевым же достижением, являются правила силлогических умозаключений, или правила логического вывода из большей и меньшей истинных посылок:

                    Все А есть В (большая истинная  посылка)

                    Все В есть С (меньшая истинная  посылка)

                   ________________________

                    Все А есть С    (вывод)

     Вопрос  Гуссерля Аристотелю: Что такое  истинная посылка? Чем подтверждается  ее истинность?

     Следует  отметить, что без формальной  логики не было бы впечатляющих  достижений ХХ века, в частности, все структуры искусственного интеллекта, или компьютерного мышления, связаны именно с правилами формального вывода, со структурами символической логики, с другими нормативными правилами и основанными на них системами. Гуссерль, никак не оспаривая успехов в этой области, обращается к той сфере, которая остается за пределами формального регулирования, а это – не много ни мало – все  живое, непосредственное, т.е. опосредованное не только нормативными логическими законами, мышление. С точки зрения феноменолога формальная логика только и может что удерживать предмет в тавтологическом утверждении А=А. Но в соответствии с темпоральными синтезами, которые сознание продуцирует непрестанно, такого рода тождественность изначально следует поставить под сомнение. Предмет, данный в восприятии, - это непрерывный процесс становления смыслов, потому логика как результирующая форма не отражает всего сложного спонтанного процесса мышления. Спонтанность в восприятии дополняется в сознании систематической рефлексией, которая также не всегда поддается описанию с помощью формальных правил. Гуссерль полагал, что никакая нормативная система не позволит описать сознание и результаты его деятельности – феномены. В логическом же суждении, согласно Гуссерлю, «соблюдается скорее грамматическая нормативность, чем формально-логическая». По этой причине Гуссерль характеризует формальную, или школьную аристотелеву логику как науку, в которой воплощена наивность «высшего уровня», поскольку в основе формальной логики лежит либо никак не проблематизированное положение о соответствии правил мышления объективному порядку вещей, либо  конвенциональное соглашение такого типа: «давайте будем считать истинным такое-то и такое-то утверждение». Есть еще одна причина, по которой логика не могла претендовать на роль фундаментального основания феноменологии. Если коротко сформулировать причину, по которой и логика, и семиология не могут стать методологической или фактической базой исследования сознания, – это “всеобщая, неизбежная двусмысленность речи”⁴⁶, обусловленная природой понятий, - основы логической деятельности.

Исследованию языка  как системе объективации идеальной  предметности посвящен второй том “Логических  исследований”. Оглядываясь на работу, осуществленную в этом произведении, Гуссерль в “Начале геометрии”  пишет: “Легко заметить, что уже в человеческой жизни, и, прежде всего в индивидуальной, от детства до зрелости, изначально чувственно-созерцательная жизнь, в разнообразной активности создающая на основе чувственного опыта свои изначально очевидные образы, очень быстро и по нарастающей впадает в  и с к у шение  языком. Она все больше и больше впадает в речь и чтение, управляемые исключительно ассоциациями, вследствие чего последующий опыт довольно часто разочаровывает ее в таким вот образом полученных оценках. Теперь можно сказать, что в интересующей нас здесь сфере науки, мышления, направленного на достижение истин и на избегание заблуждений, нас с самого начала очень заботит, разумеется, каким образом можно воспрепятствовать свободной игре ассоциативных образов”⁴⁷.

Гуссерль окончательно определяет для себя, что в феноменологическом дескриптивном описании он не может  опираться на язык. Язык – это  формальная структура, и лингвистическая  конструкция для Гуссерля является только нормативной формой, такой же отвлеченной от реального процесса производства смысла, как и логическая. Понимание, или интуирование смысла, идет скорее в разрез “фактам языка”. Но, тем не менее, на позднем этапе развития феноменологической концепции Гуссерль с иных позиций возвращается к тем проблемам, которые он исследовал во втором томе “Логических исследований”. На первый план анализа  выдвигается процесс производства идеальной предметности в сознании, а также вопросы, связанные с языком как системой описания, хранения и трансформации идеальных содержаний.

Гуссерль никогда не шел на поводу у языковой инерции. Поскольку в своей ранней предфеноменологической философии он прошел стадию “искушения языком”, то впоследствии ясно представлял  себе причины логической противосмысленности, укорененные в природе языка, и связанные с его функционированием (сюда относятся все случаи эквивокаций, парадоксов, паралогизмов и т.д). Лингвистически-логическая или семиологическая концепции знания, в которых язык является выражением и формой опыта, для Гуссерля являются неприемлемыми, он полагает, что на их основе невозможно построить фундаментальную теорию сознания.

Гуссерль рассматривает  язык как своеобразную осадочную  духовную породу  (“языковые окаменелости”), которые “могут быть переняты кем бы то ни было только пассивно”⁴⁸.

Язык является для  Гуссерля “низшим слоем выражения”. В “Идеях…” он весьма скептически  оценивал возможности адекватного  смыслового выражения, которое могло  бы быть осуществлено в языке. Для  философа язык таит в себе опасности регресса смыслов, когда один отсылает к другому, и так до бесконечности. Язык - это система, в которой не прекращается свободная игра ассоциаций. Можно, по-видимому, утверждать, что аналитика языкового выражения во втором томе “Логических исследований” оказалась неудовлетворительной для Гуссерля потому, что язык, как любая другая идеальная конструкция, не является изначально прозрачной структурой, он сам требует своего многообразного прояснения. Суть феноменологического описания содержаний языка состоит в том, что вытесняются смысловые случайности, проясняются формы ассоциативных сцеплений смысла. Ассоциативные отношения могут быть поняты как регрессирующая в бесконечность последовательность смысловых отсылок. Процессы прояснения цепочек ассоциаций с точки зрения Гуссерля могут сознательно кореллироваться только в рефлексии⁴⁹. В отношении к языку можно было бы применить метод феноменологической редукции. Но осуществление такой редукции проблематично постольку, поскольку недостижим такой рефлективный очевидностный уровень анализа, в котором бы чистое значение, чистая предметность и чистый смысл находились  в абсолютно однозначном сущностном отношении.

Гуссерль обращает внимание на то, что сам факт многообразных  передач, транслирующих смыслы посредством языка, еще не обеспечивает объективности идеального образа. Необходимы специальные операции для того, чтобы удостоверить процесс устойчивого существования “идеальных предметов”⁵⁰. Требуется не только ревизия содержания с тем, чтобы “осевший” смысл стал очевидным, но и анализ модификаций сознания, делающих возможным такого рода трансляции.

 В связи с этим  “делом общей ответственности”  Гуссерль полагает заботу об  однозначности языкового выражения  и о сохранении однозначного  выражающего результата посредством тщательнейшей выделки точных слов, предложений, фразовых взаимосвязей – “и так [должен поступить] не только каждый отдельный новоизобретатель, но и каждый ученый как товарищ по научному сообществу при перенятии того, что подлежит перенятию”⁵¹.

Что касается собственно феноменологических терминов, в которых осуществляется  дескриптивное описание, Гуссерль не может отрицать того, что эти понятия происходят из общего языка и являются потому многозначными и неопределенными по смыслу. Более того, Гуссерль полагает, что они “должны оставаться в текучем состоянии, как бы в постоянной готовности немедленно дифференцироваться по мере продвижения анализа сознания и по мере распознавания все новых феноменологических наслоений”⁵².

С феноменологической точки  зрения вопрос об идеальных предметах  состоит в том, чтобы понять, каким образом понятия присоединяются к интуированным (воспринимаемым) данностям. Показателен пример виртуозной работы с понятиями самого Гуссерля, которую он проделал в “Феноменологии внутреннего сознания времени”. Гуссерль не однажды  восклицает, что в аналитике темпоральных структур сознания “для всего этого не хватает слов”,  но с блеском подчиняет понятия дескриптивной аналитике. Можно надеяться, что это служит свидетельством того, что для феноменологии оказывается доступным выражение слоя подлинных очевидностей сознания. Свое глубокое неразрешимое недоверие к языку он сохранил и впоследствии определенно выразил в утверждении: не следует идти на поводу у языка. Возможно, что окончательно Гуссерль нашел подкрепление своим сомнениям в отрицательных для себя результатах работы М. Хайдеггера, представленной в незавершенном “Бытии и Времени”.

      В формальной  логике не может учитываться  вся сложность мыслительного  процесса. Гуссерль подвергает сомнению все три логических закона – тождества, непротиворечия, исключенного третьего. Что касается «логического принуждения», т.е. применения универсальной формы умозаключения и правил вывода, - реальном процессе мышления логика всегда конкретизируется жизненными обстоятельствами.