Феноменология культуры

Обратимся к примеру  восприятия какого-либо архитектурного сооружения, например,  Казанского собора¹⁹. Прежде всего, мы проводим феноменологическую редукцию и переходим от представления, что нам – т.е. нашему сознанию,  противостоит «реальный» Казанский собор, к представлению, что мы «реализуем» предмет («Казанский собор») посредством восприятия. Мы имеем дело только с феноменом - мысленным единством предметных значений, соответствующих предмету «Казанский собор». При этом мы начинаем мыслить этот предмет уже в восприятии, потому что то, что мы видим, мы уже определяем  как нечто вполне определенное, чему мы даем название - «Казанский собор». Конечно, мы можем ошибаться или не узнать его, или даже просто не иметь о нем никакого понятия. Но это только значит, что «по мере понимания», «по мере явления» и «по мере восприятия» у нас будет происходить сложная многообразная корреляция с определенным значением «Казанский собор». При этом совершенно не важно, какая именно опора лежат в основе корреляции (предметного соотнесения). Это может быть фотография, с которой мы сличаем вид, непосредственно нам доступный, или мысленный его отпечаток, вспомненное словесное описание двойной колоннады этого сооружения или чье-то авторитетное мнение: «да, не сомневайтесь, перед вами Казанский собор, сооружение Андрея Воронихина». Способы идентификации (удостоверения тождественности, подтверждения) нашего восприятия могут быть самыми разными. Но главное, что это процесс, растянутый во времени и развернутый в длительности нашего узнавания этого предмета. Многоразличные способы «реализации в сознании» такого сложного пространственного предмета, как Казанский собор, называются модификациями, и все они имеют временную основу. 

    Время внедряется  в феноменологическую аналитику,  когда обнаруживается, что акт  восприятия – это не точечное мгновенное событие, а длящееся в различных модификациях усилие сознания. Когда мы обращаемся к содержаниям восприятия, мы выявляем в нем разнообразные временные формы, а когда обращаемся к самой осуществляемой при этом деятельности, мы обнаруживаем его собственную процессуальную длительность и выявляем многообразные фазы и способы осуществления феноменов. Все это Гуссерль называет «временными синтезами  (связями, осуществляемыми посредством временных отношений)». Но что важно – никакого другого, нетемпорального (и, значит, –  нефеноменологического) представления о восприятии быть не может, поскольку именно в такой реконструкции (в феноменологическом дескриптивном описании фаз постепенно являющегося) выявляется целое феномена. Следовательно, темпоральность входит в акт “простого” описания как его сущностная основа. И, таким образом, темпоральная рефлексия есть часть феноменологического описания. До тех пор, пока темпорально развернутая характеристика не станет стержнем описания предмета, оно, с точки зрения Гуссерля, не может претендовать на полноту.

      Итак, феномены  даны 1) в темпоральном (временном)  осуществлении и никак иначе,  т.е. развернутыми во времени;  2) в потоке сознания как сосуществующие  с другими феноменами, одновременно  или одно за другим, рядом с другим, перед другим, внутри другого, как целое, ограниченное другим целым, как сцепленное ассоциативными связями с другими феноменами.

  В темпоральном  анализе интенциональных содержаний  сознания Гуссерль утверждает, что  они отнюдь не сводятся к непосредственным сенсуальным данностям, но всегда поддерживаются «данностями эйдетической интуиции»²⁰. Эйдетическая интуиция, которую Гуссерль еще называет идеацией, - это способность сознания мгновенно схватывать сущность предмета. Это становится очевидным, когда мы видим собор и понимаем без особых усилий, что это именно собор. Гуссерль показывает нам, какая невероятно многообразная – но вот в чем парадокс – незаметная для самого сознания работа совершается здесь всякий раз! Это способность именовать предметы и использовать имя как опору предметного производства. Когда мы воспринимаем знакомый или незнакомый предмет, мы либо определяем его с некоторой степенью уверенности как «именно этот», и никакой другой предмет, либо эта уверенность заменяется другими модификациями сознания – сомнением (мы в таком случае можем сказать «наверное, это Казанский собор»), ощущением неполноты восприятия, неочевидностью, гипотетичностью и т.д., и все эти модификации дают сознанию дополнительные оттенки понимании или непонимания.

Гуссерль также исследует  причины принципиальной неадекватности восприятий, которые “непрерывно  переходя друг в друга, сходятся в  единство восприятия, в каком непрерывно длящаяся вещь показывает все новые  и новые (или же – с возвращением назад – прежние, старые) свои «стороны» во все новых и новых рядах «нюансирования-проецирования» <...> неопределенности – определяются и конкретизируются, <...> в обратном же направлении ясное, правда, вновь переходит в неясное...”²¹.

Феноменологическое прояснение процессов осознавания чего-либо не ориентировано на усовершенствование структуры непосредственного восприятия, и задача улучшения человеческой природы никак не входит в телеологические намерения феноменологии, хотя существует множество телесных практик как эмпирического, так и эзотерического характера, нацеливающих усилия именно в этом направлении. Но с учетом всех следствий теории временных синтезов феноменология по-новому “ставит зрение” исследователя, дисциплинирует тем самым умозрительное – теоретическое в платоновском смысле – созерцание. Исследовательница феноменологической теории Гуссерля Элизабет Штрекер говорит даже о феноменологическом “культивации особого рода видения”²².

  Кроме понятий  «поток сознания» (или «первичного  временного поля»), «Теперь-сознание» (или сознание актуального настоящего, или «первичное впечатление») Гуссерль вводит понятия «ретенция» и «протенция». Как мы уже прояснили, в восприятии феномены всегда являются как актуальное настоящее, но с определенными поправками, модификациями. Настоящее является как более или менее прошлое, т.е. в работе сознания мы фиксируем беспрерывно сдвигающуюся временную определенность мгновения-Теперь. Вот сейчас мы смотрим на Казанский собор, и наше восприятие можно рассматривать как ряд его моментальных снимков, фиксируемым сознанием. Понятно, что моменты так сказать «презентации» этого предмета из положения «теперь вижу» отклоняются в состояние «вижу вот только что бывшее Теперь». Они, эти состояния актуально воспринимаемого, как бы скользят по временной шкале с бесконечно малыми, почти неразличимыми, интервалами времени, так, что состояние «еще настоящего»  и «уже прошлого» оказываются одним и тем же, хотя в восприятии в любое мгновение может произойти настоящий «катаклизм» (например, я вхожу в Казанский собор, и его внешняя сторона оказывается для восприятия совершенно недоступной). Но такие маленькие «катастрофы восприятия» происходят непрерывно, и мы их в нашем обыденном опыте вовсе не воспринимаем трагически. Тем не менее, существенно, что у восприятия есть определенные временные границы, и в них моменты настоящего непрерывно перетекают в моменты прошедшего. Но вся суть этих синтезов состоит в том, что без этой непрерывности нам не приходилось бы говорить о тождественности предметов, которые могут существовать радикально непрерывно.

   Получается множество  синхронизирующихся с «точкой-Теперь»  упорядочивающих феноменологическую  картину временных связей. Повторим, что здесь мы фиксируем феноменологическую  постановку вопроса относительно  природы времени с точки зрения предметного конституирования, и она заключается в том, чтобы показать временной (темпоральный) порядок явлений, и понять, что источником этого порядка является само сознание.

        Очевидно, что анализ временных  связей внутри формирования одного явления, данного в восприятии и длящегося «по мере явления», или «по мере протекания в сознании», Гуссерль противопоставил представлению о физическом объекте как «уже готовом». Таким образом,  Гуссерль совершенно по-иному реконструирует смысл «объективной реальности», чем это было принято в объективистских концепциях, где противоречивый и сложный процесс изменения вещей внутри тождественного единства никак не проблематизировался, за исключением, правда, гегелевской философии, в которой этот процесс описывался диалектически, но базовые структуры сознания, такие как восприятие, там вообще не имелись в виду. Никакого другого – нетемпорального восприятия не может быть, время входит в конструирование феномена как его сущностная основа.  Именно поэтому временные синтезы становятся основой феноменологического описания предмета. Гуссерль как бы ставит эксперимент с темпоральным событием, и главная сложность здесь состоит в том, чтобы сохранить в реконструкции восприятия его временную объемность, показать временные преобразования (модификации) в процессе конструирования предметов сознания с тем,  чтобы выразить их тождественность. Именно с этой целью Гуссерль показывает, как настоящее сосуществует одновременно с прошлым и будущим. В качестве исходного материала для анализа содержаний сознания Гуссерль рассматривает «первичные импрессии» («первичные впечатления»). И вот оказывается, что, поскольку  «Теперь» модифицируется в «только что бывшее теперь», «простого настоящего» недостаточно, чтобы  конструировать целостность феномена, а тем более показать его «историю» («постоянно расширяющуюся непрерывность прошлого», как сказано в «Феноменологии внутреннего сознания времени»). В языке отражена эта трудно формализуемая сложность отражения временного существования предметов – в том объеме, в котором в разных языковых системах выражаются формы времени настоящего, прошлого и будущего. 

       Итак, Точка-Теперь нескончаемо   сдвигается, вытесняется, но при этом остается  в сознании. Такую структуру, в основе которой лежат вытесняемые в прошлое Теперь-мгновения, Гуссерль называет ретенцией. Ретенция – это восприятие в горизонте прошлого  к ближайшей точке-Теперь. Смысл ретенции  можно выразить словами «уже в прошлом, но пока еще присутствует». Ретенции в такой же степени относятся к настоящему, как и к прошлому. Это «только что бывшее настоящим». Эту структуру – «актуальное настоящее + ретенция» - Гуссерль называет «первичной памятью». В ней настоящее и прошедшее оказываются взаимодополняющими элементами воспринимаемого²³.  Прошлое и настоящее непрерывно продуцируются актуальными Теперь-мгновениями.

    Ретенция осуществляет  функцию длительности, непрерывности  событий. Ретенция актуализирует  прошлое, позволяет ему «вынырнуть  в настоящем». Но сознание состоит  не только из удерживаемых, но и вытесняемых содержаний. Ретенция, таким образом, рассеивает первичные впечатления. Ретенции, все более отдаляясь от актуальных Теперь-мгновений, вытесняются, забываются и уже не могут, в конце концов, актуализироваться в первичной памяти. Ретенция освобождает место для новых точек-Теперь  и в то же время удерживает то, что уже вошло в поле сознания.     Так сознание конструирует временной мир,  все явления синхронизируются и предстают во временной плотности. Осью координат является не внешняя временная система, а само воспринимающее сознание, производящее временные связи, то есть определенный порядок восприятия. Так выходит, что время  является продуктом деятельности сознания, но в то же время оно – его главная опора в конструировании предметов внешнего опыта. Содержания ретенции не исчерпываются данностями первичной импрессии. В ретенции сознание, благодаря своей двойной интенциональной направленности не только удерживает (воспризводит) имманентный объект в формах первичной памяти того, что только что было дано в импрессии. Гуссерль проявляет и другое конститутивное качество первичной памяти: ретенция есть сознание, удерживающее сознание.

Каждый теперь-момент не ограничен отношениями с прошлыми стадиями восприятия, он связан еще и с ожиданием, а значит, с некоторым горизонтом будущего, или со своей опережающей перспективой. Фон первичной памяти охватывает не только то, что удерживается из прошлого, но и то, что предполагается в качестве ближайшего будущего (мы непосредственно выражаем эти временные перспективы в словах «я так и знал» или «вот так неожиданность»). Восприятие строится по принципу  сохраняющейся предметной тождественности и потому  включает в себя протенции, то есть первичные ожидания, без которых невозможна была бы идентификация предмета (подтверждение его тождественности, «того же самого в нем», его совпадения с самим собой) в ближайшей перспективе. Такую ожидаемую, но непосредственно примыкающую к настоящему Теперь-мгновению временную отсылку Гуссерль называет протенцией. Протенции – это гипотетическое, предполагаемое содержание, суть которого сводится к тому, что предмет, как именно этот предмет, будет существовать в следующее ближайшее мгновение. Но протенция является неопределенной с открытой возможностью другого бытия или небытия. Протенции не представляют собой какой-то особенный тип восприятия, они сопровождают вообще всякий интенциональный акт.

    «Ретенция  - точка-Теперь – протенция» –  это и есть полный континуум  феноменов в первичной памяти. Сознание устроено так сложно, что его нельзя представить как пример изображения на кинопленке, потому что этот реальный «кинопоказ сознания» осуществляется в разных режимах: ускоренном, вперед-назад, показ одновременно на разных экранах. Если бы сознание состояло только из склеенных точек-Теперь, то его структура была бы похожа на первые монтажи кинофильмов эпохи братьев Люмьер. При этом каждый мгновенный снимок как бы вибрировал в своей точке, отражая тем самым ретенциально-протенциальные “толчки” восприятия, имитируя временное “дыхание” сознания.

       Процесс  восприятия можно изобразить  как скрепленные моментом-Теперь  его ретенцииальные и протенциальные  фазы, структурно связанные предположением, что предмет остается тождественным  тому содержанию, которое уже  оказалось представленным в сознании. Все это свидетельствует о том, что восприятие в гуссерлевой логике проявляет себя в модусе определенного верования, которое содержится в каждом “простом” акте сознания. Самый известный пример временных синтезов, который проанализировал Э. Гуссерль в «Феноменологии внутреннего сознания времени» –  звучащая мелодия. Она представляет собой чередование тонов, и мы воспринимаем не только каждый звук в отдельности, но мелодию целиком, то есть не только слышимый тон, но и отзвучавший, слитые в едином впечатлении. Они даны не одновременно, но,  тем не менее, они соприсутствуют в сознании. 

При этом сущность протенциальных синтезов (связей) заключается в  том, что они есть становящееся-воспринятым-предполагаемое бытие, тем самым акты ожидания осуществляют связь будущего с прошлым, становящихся настоящим.

Таким образом, в протенциальном сознании содержится (предвосхищается) и феноменологически обнаруживается состав гипотетического, предполагаемого содержания.

В феноменологической дескрипции мы совершаем как бы обратное объективному течению времени (с позиции здравого смысла) движение, предполагая некоторое опирающееся на непосредственно данное содержание, в котором в одинаковой степени присутствует прошлое, настоящее и будущее. Гуссерль изображает эту перемену времен следующим образом: “когда появляется ожидаемое <...> то само состояние ожидания (уже) прошло; если будущее стало настоящим, то настоящее стало относительно прошлым”²⁴. Таким образом, принципы однонаправленности времени, трансгрессивности, линейности и необратимости отнюдь не исчерпывают всех возможных темпоральных корреляций с точки зрения в феноменологической теории времени.