Правовое регулирование организации игр и пари

28 июня 1902г. было утверждено Постановление Комитета министров «О предоставлении Генерал-губернатором и Губернатором права разрешения лотереи». 22 марта 1907 г. Градоначальником Санкт-Петербурга издан Приказ «О прекращении азарта в клубах». Градоначальник генерал-майор Д.В. Драчевский вновь подтверждает приставам иметь самое тщательное наблюдение за производящимися в клубах играми в карты и другими. Власти начали принимать решения о закрытии того или иного игорного клуба.

Проект Гражданского уложения исключал судебную защиту требований, вытекающих из игр и пари. В главе  «Игра и пари» Проекта предусматривалось, что обязательств. пользующихся судебной защитой, из игры и пари не возникает. Одновременно было особо предусмотрено, что долг, который произошел по игре и пари, даже облекаемый в форму долгового акта, не подлежит ни взысканию, ни зачету. При этом оговаривалось, что те же правила в полном объеме распространяются на сделки на разницу. Имелись в виду срочные сделки, предметом которых являлись товары или процентные либо иные ценные бумаги , если по намерению обеих сторон сделка совершается не с целью действительной покупки или продажи указанных предметов, а лишь для получения или уплаты разницы между условной и рыночной или биржевой ценами, существующей к сроку исполнения сделки. К такого рода срочным сделкам должны были приравняться сделки, при заключении которых лишь одна из сторон имела намерение требовать не действительного исполнения сделки, а лишь расчета за разницу в ценах (если только о таком ее намерении было известно или должно было быть известно ругой стороне). Проект Гражданского уложения исходил из невозможности принудить должника к исполнению обязательства (погашению долга) через суд. При этом не признавал добровольно выплаченный выигрыш неосновательным обогащением. В этой связи проектом было предусмотрено, что сторона могла требовать обратно добровольно выплаченный ею проигрыш только тогда, когда другая сторона действовала недобросовестно.

Одной из особенностей Проекта  должна была стать выделенная в нем  в качестве отдельной наряду с  главной «Игра и пари» глава  «Лотерея». Для лотереи устанавливался специальный правовой режим. Так, в отличие от игр и пари одной из сторон в договоре лотереи должен был выступать наряду с участниками и предприниматель с тем, что между предпринимателем и участниками возникали обычные обязательственные отношения, т.е. такие, которые подлежали судебной защите. Однако непременным условием для этого должна была служить выдача предпринимателю надлежащей правительственной властью разрешения на проведение лотереи. В виде исключения в случае, если розыгрыш по какой-либо причине не состоялся, участник мог потребовать уплаченные им деньги обратно, независимо от того, производилась лотерея по разрешению Правительствующего сената или нет. Обязанность предпринимателя, организовавшего лотерею, состояло проведение в назначенное время розыгрыша с немедленной выплатой выигрыша. Особенно оговаривалось то обстоятельство, что указанное обязательство возникало независимо от того, были ли разобраны все выпущенные лотерейные билеты или нет.

После революции 1917г. азартные игры практически исчезли из общественной жизни. Возможно, это объясняет, почему так мало материалов, касающихся истории и правового положения игр в этот период. Авторы обычно указывают на искоренение, запрет игр, или же упоминание только «Спортлото». Несмотря на то что игры и лотереи в послереволюционный период были не так обширно представлены, как до революции, но они были, так же как и правовые отношения, складывающиеся в игровой сфере. Этот период важен для нас, прежде всего тем, что те отношения, которые возникали и сложились в тот период, заложили основу игровых отношений в настоящее время.

Гражданский кодекс Российской Федерации (гл. 58) содержит правовое регулирование  лишь игр и пари как таковых. В  то же время действующие законодательные  акты особо выделяют азартные игры и пари.

В этой связи в литературе подчеркивается, что понятие "азартная игра" употребляется в двух существенно  различных смыслах. Прежде всего "азартная игра" понимается как "соглашение, единственным основанием которого является возможность приобретения кем-либо из участников имущественной выгоды (выигрыша) за счет другого при наступлении определенных правилами случайных условий". Тем самым, полагает К.Д. Кавелин, есть все основания противопоставить азартной игре пари, понимая под последним "соглашение, на основании которого один из участников утверждает о наличии (в прошлом или будущем) определенного обстоятельства, а другой отрицает это, при этом выигрыш получает тот из спорящих, чей прогноз оказывается верным". Приведенное все же не помешало автору признать одновременно и другое понимание "азартной игры", придав ему на этот раз уже не видовое, а родовое значение. Речь идет об утверждении: "Азартные игры принято классифицировать в зависимости от того, участвуют ли игроки в процессе определения победителя, т.е. проводится ли процедура разыгрывания выигрыша или нет. По этому признаку азартные игры делятся на пари и собственно азартные игры (в узком смысле)". С этим, однако, трудно согласиться. Подобная двусмысленность понятия "азартные игры", в которое предлагается включить и "азартные пари", все же не вполне укладывается в рамки гл. 58 Гражданского Кодекса. Само название этой главы ("Игры и пари") предполагает, что признак "азартные" должен по-разному проявлять себя применительно как к играм ("азартные игры"), так и пари ("азартные пари").

Это послужило В.И. Белову основанием утверждать, что в ст. 1062 Гражданского Кодекса Российской Федерации речь идет о требованиях, "т.е. о правомочиях, соответствующих  центральной части содержания субъективных обязательственных прав. Следовательно, данная норма в отличие от предписаний ряда европейских законодательств прямо признает тот факт, что игры и пари являются юридическим фактом, влекущим возникновение обязательственных правоотношений - карточный проигрыш влечет обязательство уплатить предмет проигрыша. Проигрыш пари влечет обязательство уплатить то, что являлось ставкой".

Существование обязательств, лишенных судебной защиты, укладывается в рамки конструкции натуральных  обязательств. Позитивное отношение  к такого рода обязательствам имеет давнюю историю. Подразумевая римское право, Ю. Барон отмечал: "Есть и такие обязательства, которые лишены иска, хотя вследствие этого им недостает самого характерного признака права. Тем не менее их нельзя называть ничтожными (что, однако, случается в источниках), потому что с ними соединены в большей или меньшей мере прочие последствия обязательств. Они называются в источниках naturalis obligationes, что указывает на то, что естественному воззрению (хотя и не юридическому) они представляются обязательствами... Если натуральный должник исполняет добровольно, то в этом заключается исполнение долга; поэтому к такому исполнению не применяются ни начала дарения, ни начала платежа недолжного; напротив, хотя бы должник по заблуждению считал долг исковым, все-таки кредитор может удержать за собою уплаченное". Как указывал по тому же поводу В.М. Хвостов, "римский термин "actio" до известной степени соответствует современному понятию иска в материальном смысле (Klagerecht,), которое... определяется как право истца на благоприятное ему судебное решение относительно ответчика... Под иском в процессуальном смысле разумеется, напротив, то действие, которым управомоченное лицо призывает орган государственной власти (суд) к защите его права".

Натуральные обязательства имели весьма широкую сферу применения в Риме. Так, В.М. Хвостов в своем исследовании "Натуральные обязательства по римскому праву" (М., 1898) считал такими "обязательства раба, подвластного сына, лиц, состоящих под опекой или под попечительством; обязательства из договоров, не удовлетворяющие формальным условиям обязательства; обязательства, в основе которых лежат требования морали или приличия; обязательства, возникшие в результате capitis deminutio, как результат уничтожения иска в наказание кредитора, в результате confusion, а также в результате истечения исковой давности".

Г. Дернбург полагал относимыми к числу натуральных, в частности, обязательства по сделкам, совершенным  рабами (имелось в виду отсутствие у них правосубъектности), по займу, совершенному несовершеннолетним без согласия опекуна, по сделкам подвластных без согласия pater familia, сделкам, совершенным после истечения срока исковой давности, и др.

Что касается долгов по игре, как и процентов по долгам, договоров  расточителя, полюбовных сделок об алиментах и некоторых других, то отнесение их к числу натуральных вызывало у авторов некоторые сомнения в связи с тем, что в подобных случаях "сам положительный закон строго принудительного характера не дозволяет возникновение обязательства".

Применительно к соотношению  натуральных обязательств с обязательствами  гражданскими несомненный интерес  представляют - сущность обязательства  заключается в состоянии несвободы... Нормальный способ осуществления этой несвободы, этого принуждения есть иск, а потому только обязательство исковое (охраняемое иском) есть истинное обязательство в собственном смысле слова. Но в некоторых случаях принуждение не может быть осуществлено этим простым путем, а только непрямым, случайными средствами; такие анормальные обязательства называются неисковыми (лишенными иска, naturalis) - Naturalis obligatio было названо неисковым. При одном этом чисто отрицательном свойстве оно не могло бы считаться обязательством, т.е. основанием для понудительного исполнения".

Сопоставляя оба вида обязательств, существовавших в Риме, В.А. Дождев обращает внимание на то, что при obligationes naturales "долг не сопровождается ответственностью: исковое требование на стороне кредитора не возникает. Однако исполнение по таким обязательствам не считается исполнением недолжного (solutiо indebiti) и может быть по праву удержано кредитором (soluti retentio)".

Ссылаясь на конкретные статьи Дигест, автор выделил ряд  особенностей соответствующих обязательств в Древнем Риме: "Obligationes Naturales возникают среди лиц, связанных одной potestas: между домовладыкой и подвластными или между подвластными одного домовладыки. Эти обязательства имеют значение для определения размера пекулия и для ответственности по actiones adiecticiae qualitatis. Они поддаются новации (D. 46, 2, 1.1), учитываются при compensatio, могут стать предметом личной или реальной гарантии.

Уже применительно к  современному праву М.А. Гурвич по этому  поводу отмечал: "Во избежание смешения с правом в материальном смысле мы обозначаем условно право в процессуальном смысле термином "право на представление иска... Под правом на представление иска подразумевается право возбудить и поддержать судебное рассмотрение данного конкретного гражданско-правового спора с целью его разрешения, право на правосудие по конкретному гражданскому спору".

Давая оценку месту натуральных  обязательств в российском дореволюционном  гражданском законодательстве, даже при отсутствии прямых указаний на этот счет в Своде законов, полагал: "Вполне возможно признать, что и  у нас обязательства, не подлежащие защите посредством иска, все же по воле лица обязанного могут иметь силу и значение и могут подлежать добровольному с его стороны исполнению, т.е. могут оставаться обязательствами натуральными. Все сказанное не может, кажется, не служить достаточным указанием и на то, насколько представляется неосновательным утверждение тех из наших цивилистов, которые вовсе отвергают возможность признания у нас натуральных обязательств, и притом в значении весьма близком, придаваемом им правом римским".

Прямо противоположную  точку зрения высказывал, в частности, Д.И. Мейер. Он ставил в связи с  этим вопрос: "Прекращается ли само право с прекращением права на судебную его защиту или право  существует независимо от права иска? В области римского права, действительно, существует этот вопрос, и юристы относительно его разделяются на две стороны: одни отвечают на вопрос утвердительно, другие отрицательно - говорят, что если представляется возможность без иска осуществить право, то осуществление его должно быть допущено. Можно предложить этот вопрос и у нас, по тому поводу, что законодательство наше рассматривает право судебной защиты как особое право, сопутствующее всякому другому праву. Но разъединение иска, охраняющего право, от самого права охраняемого, пожалуй, еще возможно в области римского права, где право иска развилось до некоторой самостоятельности, где, кроме того, существовали так называемые obligationes naturales, т.е. обязательства, не имеющие иска, но такие, которые, будучи исполнены, считаются действительными обязательствами, или которые не охраняются иском, но принимаются как возражения против иска, осуществляются ope exceptionis. Ничего подобного нет в нашем юридическом быте, нет у нас obligationes naturales, ни право иска не имеет самостоятельности, а если законодательство и указывает на него как на особое право, то потому только, что мы дошли до сознания права путем суда". Близкую к изложенной точку зрения на примере исковой давности высказывал и Э.Н. Энгельман: "Не может быть сомнения в том, что истечением срока давности уничтожается не только право иска, но и самое право, для осуществления или защиты которого должен был служить иск. Поэтому, если кто, лишившись своего права истечением срока давности, случайно снова успел воспользоваться своим правом осуществить его, то это ему не может послужить к восстановлению потерянного права". Можно указать также на мнение Г.Ф. Шершеневича, полагавшего, что "нашему законодательству чужда... идея о naturales obligatio".

Одним из противников  признания натуральных обязательств в наше время был В.Н. Васин. Он полагал, что "так называемые обязательства, лишенные исковой защиты (натуральные обязательства), не являются обязательствами... Те практические цели, которые преследует законодатель, пользуясь понятием обязательства, лишенного исковой защиты, достигаются гораздо проще рассмотрением вопроса в плоскости учения о неосновательном обогащении". И вслед за этим в другом месте той же работы автор указывал на то, что, "поскольку переход имущества от одного лица к другому является обоснованным или, другими словами, не представляет собой неосновательного обогащения, имущество не подлежит возврату".