Лейбниц. Учение о предустановленной гармонии

Но все ли объяснимо в природе и тем более в человеческом мире? "В истинной философии и здравой теологии, - поясняет Лейбниц эти положения своей метафизики, - следует различать между тем, что объяснимо природой и силами созданных вещей, и тем, что объяснимо лишь силами бесконечной субстанции. Надо признать бесконечную дистанцию между действенностью Бога, превосходящей естественные силы, и действиями вещей, которые совершаются по законам, вложенным в них Богом, и к соблюдению которых он сделал их способными в силу их собственной природы, хотя и при своем содействии".

Однако в русле деистической традиции, к которой примкнул Лейбниц, развивалась не столько мистифицирующая, сколько интеллектуализирующая  функция понятия бога, призванная укрепить человека в его стремлении к познанию действительности - природной и человеческой, тогда как мистифицирующая функция выдвигала на первый план волевой компонент божественного интеллекта, оставляя в тени собственно разумный. Результатом такого истолкования божественной деятельности был провиденциализм, иррационалистическое истолкование действительности, которое подчеркивало непрерывное вмешательство бога в мир природы и человека, переполненного вследствие этого чудесами, т. е. такими проявлениями божественной деятельности, которые недоступны конечному человеческому разуму.

Наиболее общее гносеологическое выражение интеллектуализирующая  функция понятия бога нашла у Лейбница (в полном соответствии с предшествовавшей многовековой традицией) в представлении, согласно которому в божественном разуме заключен источник вечных истин - наиболее общих идей, не подверженных тлетворному воздействию времени. Совокупность этих интеллектуализированных и онтологизированных абстракций и составляет сущность понятия бога как последней причины мира, как абсолютного существа, которое "само в себе" носит "основание своего бытия".  Здесь сформулирован вариант так называемого онтологического доказательства бытия бога, который отождествляется с наиболее общим (коренящимся в человеческом уме) понятием духовного абсолюта.

В рационалистической метафизике Декарта, Спинозы и Лейбница это понятие  актуальной бесконечности представлялось наиболее ясным понятием, выражавшим суть бога, который "есть первичное  Единство, или изначальная простая  субстанция".

Интеллектуализирующая сторона понятия бога тем самым фактически отождествляется с понятием субстанции, которое нам и предстоит теперь рассмотреть.

Понятие субстанции рождается, можно сказать, вместе с философией (но, разумеется, не сам этот латинский термин, возникший в поздней античности), ибо с первых своих шагов философия стремится установить то неизменное начало, которое смогло бы объяснить все бесконечное многообразие непрерывных изменений и превращений, наблюдаемых в природно-человеческом мире. Эта первостепенная категория прошла затем через всю историю философии, став у Аристотеля по существу главной категорией метафизики. Лейбниц дал такое обобщенное толкование понятия субстанции: "В самом теле и даже во всякой субстанции существует естественное постоянство, противящееся изменению".

Одно из основных положений лейбницевского истолкования субстанции состоит в  том. что единство, вносимое этим понятием в мир явлений, не может быть обнаружено, если ограничиться только телесным миром. "Поистине, - говорит немецкий философ, - если бы в телах не было ничего, кроме материального, то вполне справедливо было бы сказать, что они находятся в постоянном течении и не имеют в себе ничего субстанциального, как это верно признали некогда платоники". Тем самым Лейбниц недвусмысленно подчеркнул идеалистический характер своего учения о субстанции.

В этом своем учении он сознательно  примкнул к аристотелевско-схоластической традиции, в течение многих веков  развивавшей понятие бестелесной  формы, которая определяет явления  и процессы в видимом, телесном мире. Правда, Лейбниц весьма критически относился к этому понятию, особенно в своих ранних работах, но он не раз подчеркивал позже, что эта его критика относится к понятию формы лишь постольку, поскольку схоластики постоянно употребляют его в физике (почти не выделяя физику из метафизики). В области же физики понятие формы (например, в виде пресловутых "скрытых качеств") в сущности ничего объяснить не может. Здесь, в царстве "действующих причин", с большим успехом применяются принципы механистического естествознания. Другое дело - область метафизики, в которой понятие формы, чаще называемой Лейбницем субстанцией (иногда субстанциальной формой), является необходимым и основополагающим.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Учение о предустановленной  гармонии Лейбница

 

Субстанция как монада

Единство, вносимое субстанцией в  мир явлений, не может быть, по убеждению  Лейбница, чем-то материальным. Он отвергает  понятие телесного и одновременно умопостигаемого атома как понятие  самопротиворечивое. Собственную субстанцию Лейбниц именует "формальным" или "истинным" атомом. Она - некая духовная единица бытия, которую философ с конца XVII столетия стал именовать греческим словом "монада" (встречавшимся у античных философов и у философов Ренессанса). Поэтому метафизику Лейбница нередко именуют монадологией. Монады абсолютно просты, лишены частей. В отличие от геометрических точек, которым присущи определенные пространственные свойства, они - метафизические, непространственные "точки", не имеющие таких свойств.

Обобщая понятие силы, первоначально обоснованное им применительно к физике, Лейбниц объявляет ее по существу главным атрибутом монады. "Постоянно существует одна и та же сила, энергия, и она переходит лишь от одной части материи к другой, следуя законам природы". Философ доказывает, что сила, будучи "ближайшей причиной" всех изменений, претерпеваемых телами, есть нечто отличное от присущих им величины, фигуры и движения. Постичь ее возможно только умом, а не воображением.

Так, философ обосновывает свой динамизм, противоположный механицизму. В отличие от Декарта и Спинозы, у которых учение об универсальной субстанции сочеталось с идеей пассивности телесного мира. Лейбниц настойчиво подчеркивает активность монадной субстанции в качестве силовой точки. "Субстанция есть существо, способное к действию". "Всякая подлинная субстанция только и делает, что действует". Как тело не может быть без движения, так субстанция без действия. Данное определение становится у Лейбница одной из решающих характеристик субстанции.

Понятие силы, составляющее основу антимеханицизма Лейбница, наполняется у него дальнейшим, еще более конкретным содержанием, углубляющим эту его позицию. Такое содержание почерпнуто немецким философом из размышлений над биологическими объектами и теми открытиями, которые в его время были совершены в этой области. Он убежден, что повсюду разлита "первичная активная сила, которую можно назвать жизнью". Более того, "хотя не все тела органические, - развивает Лейбниц ту же мысль в статье "Против варварства в физике...", - однако во всех неорганических скрываются органические, так что вся масса, на вид бесструктурная и сплошь однородная, внутри не однородна, а дифференцирована, притом не бесформенно, а упорядочение". Отсюда понятно, почему монада, будучи метафизической точкой, одновременно выступает центром жизненной силы. Жизнь оказывается универсальным свойством бытия. Динамизм Лейбница является одновременно и витализмом.

При этом жизнь не представляет собой  некой силы, равномерно распространенной по всему космическому пространству. Каждому телесному образованию свойственна своя, только ему присущая степень жизненной силы. С этим убеждением Лейбница тесно связано одно из центральных положений его метафизики - положение о бесконечном многообразии субстанций, о сугубой индивидуальности каждой монады. Субстанциальный плюрализм Лейбница с необходимостью приводит его к тому, что количественный подход к природе, характерный для механицизма Декарта. Гоббса или Спинозы, уступает место ее качественной интерпретации.

Названное положение  лейбницевской метафизики представляет собой онтологическую проекцию закона тождества, который называется теперь законом тождества неразличимых. Согласно этому принципу, не может быть двух вещей, даже двух капель воды, в точности похожих друг на друга. А если такое иногда и случается, то, значит, перед нами та же самая вещь.

Другое не менее важное положение  лейбницевской метафизики, вытекающее из того же принципа, утверждает постепенность всех переходов в природе и человеческом сознании, в котором огромную роль играют неуловимо малые, бессознательные представления. Эту особенность бытия Лейбниц назвал законом непрерывности  - одним из основных в его метафизике. Он сформулирован в очевидной связи с открытым им дифференциальным исчислением, которое основано на исчислении "бесконечно малых" величин. Признание "безграничной тонкости вещей, заключающей в себе всегда и повсюду актуальную бесконечность", с необходимостью влечет за собой, по мысли Лейбница, убеждение в том. что все процессы природы протекают посредством крайне малых, абсолютно минимальных количественных прибавлений. Отсюда широко известное положение метафизики Лейбница "природа никогда не делает скачков".

Когда Лейбниц конкретизирует субстанциальную  жизненную силу положением, согласно которому "всякое тело чувствует все. что совершается в универсуме", то эту его позицию можно было бы истолковать как разновидность широко распространенного в античности и возрожденного натурфилософией Ренессанса гилозоизма, наделяющего все физическое чертами психического. Но подобная трактовка лейбницевского витализма была бы слишком упрощенной. Правильное представление о нем можно получить, лишь принимая во внимание все положения его методологии, охарактеризованные выше, всестороннюю ориентацию немецкого философа на естествознание его времени.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Проблема жизни и телеология Лейбница

 

Лейбниц устанавливает три основные разновидности монад - "голые", души и духи. Низшие монады - "голые" - "спят без сновидений" и образуют то, что мы называем неорганической природой. В соответствии с системой Лейбница она отнюдь не мертва, поскольку жизнь разлита повсюду. Но значительно более интенсивную форму проявления жизненной силы в метафизике Лейбница составляет душа. "...Душами, - указывает автор "Монадологии", - можно назвать только такие монады, восприятия которых более отчетливы и сопровождаются памятью". Память открывает возможность появления "эмпирической последовательности", общей для человека и животного. Она "состоит в том, «что получающий те ощущения, которые он уже несколько раз получил следующие одно за другим, ожидает и снова получить их в той же последовательности». Но в этой деятельности души еще нет разумения (рассудка), без которого невозможна "рациональная последовательность", характерная для человека. Поскольку душа мыслится при этом как бестелесный центр телесной организации, лейбницевская концепция души сугубо идеалистична.

Однако при всем идеализме этой концепции нельзя не отметить ее несоответствия традиционным религиозным, в особенности  христианским, представлениям о бестелесном существовании душ (после смерти их владельцев). В "Монадологии" он называет даже "схоластическим предрассудком" представление, "будто душа может совершенно отделиться от тела". В этом вопросе Лейбниц по существу возвращается к позиции Аристотеля, подчеркивавшего неотделимость формы от материи, а души от тела.

Немецкий философ систематически отвергает поэтому широко распространенные (и не только в древности) представления  о метемпсихозе, о посмертном переселении  душ из тела в тело, об их круговороте и т. п. Эти мифологические представления он считал совершенно не соответствующими состоянию современного ему естествознания, биологическим открытиям. Главное же. почему Лейбниц отвергал такие представления, заключалось в их полном несоответствии универсальному порядку, исключавшему любые скачкообразные изменения и предполагавшему только самые постепенные.

Вместе с тем Лейбниц считал неприемлемыми и весьма влиятельные  тогда идеи Декарта, трактовавшего  животные организмы как механизмы, полностью лишенные оживотворяющего начала души и аналогичные, например, часовым механизмам.

Виталистическая позиция  Лейбница была несовместима с этими сугубо механистическими идеями. Правда, поскольку картезианское представление о животном как простом механизме отражало огромный прогресс в познании его жизнедеятельности, немецкий философ неоднократно говорит о машинах применительно к организмам. Но он систематически различает при этом машины "искусственные", созданные человеком, и машины "естественные", существующие в природе независимо от человека.

Выше было указано, что Лейбниц  отмечал, сколь загадочным для науки  его времени был вопрос о происхождении  животных. Потому философ и называет их "божественными машинами", что они созданы богом, подобно тому как "искусственные машины" создаются человеком. Последние - простые механизмы, которые отнюдь нетрудно разобрать, составные части их не представляют никакой сложности и являются уже не механизмами, а только составляющими их элементами. Принципиально отличаются от них "машины естественные", "живые тела". Они "и в своих наималейших частях до бесконечности продолжают быть машинами. В этом и заключается различие между природой и искусством. т. е. между искусством божественным и нашим".

Столь радикальное различие определяется наличием в "естественных машинах" монадных душ, целесообразно организующих облекающую их телесную оболочку. Таким образом, слово "машина" применяется к организмам в сущности метафорически, ибо деятельность их толкуется Лейбницем телеологически. "Души действуют согласно законам конечных причин, посредством стремлений, целей и средств. Тела действуют по законам причин действующих (производящих) или движений". Из этого, как и из многих других высказываний Лейбница, очевидно, что он восстанавливает телеологический принцип и последовательно придерживается его при объяснении жизнедеятельности организмов. Тем самым он отвергает упрощенно механистическое объяснение этой жизнедеятельности, сводящее ее к простому раскрытию чисто материальных (в данном случае - полностью лишенных всяких признаков жизни) так называемых действующих причин (это аристотелевский термин, в материалистической же философии XVII в. материальные и действующие причины часто именовались ближайшими причинами, поскольку их легче всего зафиксировать в опыте).

Однако, несмотря на весь телеологизм  Лейбница, в его понимании живого сохраняется своего рода механистическая  упрощенность. Она связана с его  попыткой истолкования рождения и смерти животных организмов. Немецкий философ  отверг не только представления о метемпсихозе, но и весьма распространенные в его эпоху представления о самозарождении жизни из неживой материи. Отвергая их. он опирался на открытия микробиологии своего века, в особенности на открытие сперматозоидов животных и человека.