Шпаргалка по культурологии

   Удивление перед тайной является само по себе плодотворным актом познания, источником дальнейшего исследования и,быть может, целью всего нашего познания, а именно — посредством наибольшего знания достигнуть подлинного незнания,вместо того чтобы позволить бытию исчезнуть в абсолютизациизамкнутого в себе предмета познания. 
  

     Вопрос о смысле осевого времени. Одно дело — вопрос опричине осевого времени и совсем иное — вопрос о его смысле. Фактические обстоятельства троекратно являющего себя осевого времени близки к чуду, поскольку действительно адекватное объяснение, как мы видели, находится за пределами нашихвозможностей. Скрытый смысл этих фактов вообще не может бытьобнаружен эмпирически, как где-то и кем-то установленный смысл. Постановка этого вопроса показывает только, что мы делаем с этими фактами, что они для нас означают. И если в наши выводы и вкрадываются обороты, позволяющие как будто предположить, что мы имеем в виду наличие некоего плана провидения, то в действительности это только символы. 
  

 а) Видеть  фактические данные осевого времени,  обрести в них основу для  нашей картины мировой истории  означает: найти то, что, невзирая  на все различия в вере, свойственно  всему человечеству. Одно дело  видеть единство истории и  верить в него, руководствуясь  только своим внутренним убеждением, и совсем 
48

 
иное — мыслить единство истории  в коммуникации со всеми другими  людьми, соотнося свою веру с сокровенной  глубиной всех людей, объединяя собственное  сознание с чужим. В этом смысле о  веках между 800 и 200 гг. до н. э. можно  сказать: они составляют эмпирически  очевидную для всех людей ось  мировой истории. 
  

   Трансцендентной истории, основанной на христианской вере в откровение, ведомо сотворение, грехопадение, акт откровения, пророчества, явление Сына Божьего, спасение и страшный суд. В качестве вероучения определенной исторической группы людей она остается неприкосновенной. Однако основой, на которой может произойти объединение всех людей, не может быть откровение, ею должен быть опыт. Откровение — это образ исторически частной веры, опыт же доступен человеку как таковому. Все мы, люди, можем сообща знать о действительности этого универсального преобразования человечества в осевое время. Оно ограничено, правда, Китаем, Индией и Западным миром, но тем не менее, хотя изначально и без соприкосновения этих трех миров, послужило основой универсальной истории, в духовном смысле охватило всех людей. 
  

     б) Поскольку в проявлении осевого времени существует троякая историческая модификация, оно как бы призывает нас к безграничной коммуникации. Способность видеть и понимать других помогает уяснить себе самого себя, преодолеть возможную узость каждой замкнутой в себе историчности, совершить прыжок вдаль. Эта попытка вступить в безграничную коммуникацию — еще одна тайна становления человека, и не в недоступном нам доисторическом прошлом, а в нас самих. 
  

     Требование этой коммуникации, основанное на историческом факте, на наличии трех истоков осевого времени,— лучшее средство против ошибочного представления об исключительности истины какого-либо одного вероучения. Ибо вера может быть только обязательной в своем историческом существовании, а не общезначимой в своих выводах, наподобие научной истины. Притязание на исключительность, это выражение фанатизма, высокомерия, самообмана, основанного на воле к власти, которое прежде всего 
проявляется во всех секуляризациях, а также в догматической философии и в так называемых научных мировоззрениях, может быть преодолено именно пониманием того, что Бог являл себя в истории различным образом и что к Нему ведет множество путей.Посредством мировой истории Бог как бы предостерегает от притязаний на исключительность. 
  

   в) Если осевое время, по мере того как мы погружаемся в него, обретает все большее значение, то возникает вопрос: является ли это время, его творения масштабом для всего последующего, можно ли считать, если мы исходим не из величины сферы воздействия, не из объема политических событий, не из предпочтения, которое на протяжении веков отдавали духовным явлениям,—можно ли в этом случае считать, что суровое величие, творческая ясность, глубина смысла, размах стремления к новым духовным 
49 
 
мирам, присущие феноменам осевого времени, составляют вершину всей предшествующей истории? Всегда ли более позднее при всем его величии и своего рода исключительности бледнеет перед более ранним — Вергилий перед Гомером, Август перед Солоном, Иисус перед Иеремией ? 
  

   Совершенно очевидно, что безусловное утверждение такого рода было бы неверным. Явления более позднего времени имеют свою ценность, такую, какой еще не было раньше, определенную степень зрелости, утонченную изысканность, душевную глубину, особенно если иметь в виду «исключения». Историю невозможно подчинить иерархии рангов, в основу которой было бы положено некое универсальное представление, автоматически устанавливающее градацию. Однако из постижения осевого времени следует определенная постановка вопроса и, быть может, известная предвзятость по отношению к более поздним феноменам — но именно поэтому вспыхивает ярким светом то действительно новое и по-иному великое, что не относится к осевому времени. Например, тот, кто занимается философией, хорошо знает, что после чтения греков в течение нескольких месяцев Августин воспринимается как освобождение из холодной безличной сферы и переход к проблемам совести, уйти от которых с этого момента уже невозможно и которые совершенно чужды грекам. Но после длительных занятий Августином вновь пробуждается стремление вернуться к грекам и смыть в сфере их здорового мироощущения замутненность, образовавшуюся в ходе этих занятий. На земле нигде нет ни полной истины, ни настоящего спасения. 
  

   И осевое время не избежало гибели. Развитие продолжало идти своим путем. 
     

   Лишь одно я считаю бесспорным: постижение осевого времени определяет  наше осознание современной ситуации и исторического развития, доводя его — независимо от того, принимаем ли мы эту идею или отвергаем ее,— до таких выводов, которые я мог здесь лишь наметить. 
  

     Речь идет о том, как мы понимаем конкретное единство человечества.